Александр Сордо
Теорема бродячего пса

Лето в этом году было паршивым. Не таким паршивым, как зима, но я проклял всё на свете, когда меня назначили в бессрочную командировку во Псков. Выдали квартиру на Октябрьском через дорогу от Детского парка, в пяти минутах пешком от научного центра. На первом этаже. Это для Нины. После аварии стало иначе никак.

Оклад, конечно, подняли. С секретностью стало уже не так строго. Ещё и билеты зачем-то выдавать начали каждую неделю: в кино, театры, на экскурсии. Только вот любоваться древними красотами Кремля мне не хотелось и даром. Да и кому бы захотелось, если б его перевели в чёртов Псков?

А задачку поставили такую, что правнукам останется чем заняться.

Когда по весне начали поступать сообщения об аномальной активности по всему Пскову, всё Бюро встало на уши. Таких масштабов сбои ноосферы не достигали ещё никогда. Шутка ли – целый областной центр превратился в сплошную аномалию.

В марте прошли кислотные дожди, разъедая краску на крышах автомобилей и оградах тротуаров. Тогда все удивились, но решили, что всему виной промышленные выбросы. Даже в Бюро не все верили, что дело пахнет аномалией.

В апреле все деревья в Ботаническом саду ожили и пошли по улицам. Перекрыли движение, затоптали несколько бедолаг, выбили стёкла домах, а в конце вывалились на набережную и утопились в реке Великой. Началась паника. Секретность полетела к чертям.

А дальше – больше. По всему городу людям стала мерещиться всякая дрянь. Кто-то видел собаку величиной с автобус, бежавшую по Троицкому мосту. Кого-то избил уличный фонарь. Нет, правда. Я знаю, что Псковская область – самый пьющий регион. Это было при свидетелях.

Всё чаще видели, как вдоль кремлёвской стены у слияния Псковы и Великой кто-то ходит по воде. Издалека не видно, в бинокль не разглядеть – картинка затуманивается. Разобрать удаётся лишь смутную фигуру в чёрном плаще.

В мае на археологических раскопках у старой котельной из земли вылезла огромная сколопендра метров двадцать в длину. Археологи кинулись врассыпную, порушили отвалы, затоптали артефакты, сшибли разметку раскопов. Сколопендра тихо ушуршала лапками через стену и – тоже утопилась в Великой… или спряталась?

А потом началось. Ноосфера корёжила пространство и давала нам прикурить как никогда. Сообщения об сверхъестественных происшествиях посыпались одно за другим.

В окно некоей квартиры каждый вечер заглядывает смеющийся голый человек. Он тычет в хозяев пальцем, скалит кривые зубы, гладит ладошкой дряблый живот. Квартира находится на шестом этаже.

В июне на стенах дома на улице Горького за одну ночь появляется психоделическая роспись в духе «Герники» Пикассо, только страшнее и кровожаднее. Роспись закрашивают, на следующее утро она возникает вновь. Только теперь на ней нарисованы люди с вёдрами и кисточками – и этих людей поедает огромный чёрный пёс. Лица людей искажены в ужасе.

В некоторых квартирах портятся продукты, едва их проносят через порог – жильцам приходится есть на улице.

Всё чаще машины, компьютеры, таксофоны и даже велосипеды внезапно оживают и нападают на людей: то изобьют, то покусают, то съедят.

А дрянь, что мерещится повсюду, ведёт себя непредсказуемо. Иногда наносит увечья, а иногда растворяется в сумерках, оставляя очевидцев с вопросом: оно ещё вернётся?

Жители покидают город в спешке. Кто-то остаётся и пытается жить на насиженном месте, стараясь игнорировать происходящее. Люди ходят, вжав головы в плечи.

То и дело наезжают репортёры и туристы-экстремалы, но после череды несчастных случаев иссякает и этот поток недосталкеров.

На детских площадках не видно детей. Льют дожди. Растёт преступность – любое убийство легко свалить на появившихся из ниоткуда призрачных тварей с глазами, горящими адским огнём. Стало больше самоубийц – пошла мода бросаться в Великую с моста в поисках ответов. Город напоминает дождливый и серый Чикаго из западных гангстерских фильмов, что крутят в кино по выходным.

Сюда-то меня и назначили. Не оперативника, а учёного, специалиста по ноосфере – одного из многих тайных исследователей паранормального, поженивших мистику и науку. Итак, от меня потребовали найти причину этого аномального всплеска. Обещали премию. Дали квартиру в центре, в двух шагах от Бюро и на первом этаже – чтобы легче было выкатывать коляску с женой-инвалидом.

* * *

Мы сидели с Серовым в кабинете и пялились в стену. Это мы так работаем обычно. На стене – фотографии, вырезки из газет, распечатки с показаниями приборов, стикеры и наши криво набросанные цветными карандашами схемы. Всё перевязано нитками, нихрена не разобрать. Да, как в кино про детективов. Только вместо крутых детин в шляпах и пальто – я и Лёша Серов. В посеревших рубашках, с криво повязанными галстуками и пожелтевшими от табака ногтями.

Кажется, только Серов чувствует себя здесь вполне хорошо. Серов на выходных гуляет по Кремлю и смотрит сквозь бойницы, как шагает по воде чёрная фигура. Серов пропускает вечерами пару кружечек в пивной. Серов знакомится с девушками, защищает их от призрачных собак и злобных велосипедов. Серов пьёт кофе с булками, редко ночует один и верит с неистребимым оптимизмом, что мы найдём у всей этой чертовщины и причину, и систему. И даже устраним.

– Слушай, к нам тут вчера новенькую перевели, – бросил он, закурив.

– Только этого не хватало. – Я демонстративно закатил глаза.

– …зовут Юлия. Специалист по фантомам. Молодая, красивая. Без кольца.

– И?

– Ты же к гидрологам без меня съездишь? Я тут с Юлией расчёты не закончил…

Я кисло поглядел на него. Он тихо посмеялся. Сидел и курил, стряхивал в переполненную пепельницу и пялился в стену. Стена не двигалась.

– Мне всё не даёт покоя эта тень на реке, – Серов поскрёб гладковыбритую щеку. – Фантом этот.

– Не фантом. Мы же пробовали в него стрелять. Пули насквозь не проходят, отскакивают. Просто ему на них по барабану.

– Да, но когда подплываешь – растворяется. Как фантом.

– И верно… М-мать его в душу, да что он такое?!

Серов раздавил окурок, отряхнул пальцы. Мне казалось, я слышу, как работает его мысль. Наконец, он повернулся. Смутная идея пробивалась сквозь задумчивый прищур.

– А если класс «Толстяк»?

– Мелковат, – фыркнул я.

«Толстяки» заводились обычно в тоннелях метро, заброшках и дремучих деревнях. Огромные твари, зомбирующие людей волнами пси-излучения. Таких подрывали специально обученные оперативники в специальных защитных шлемах. Как это недавно было с Ховринкой.

Только вот культистов и других идиотов с жертвоприношениями во Пскове пока не замечали.

– Погоди. А если он как айсберг? Может, под водой его туша? Этот свой чудо-отросток он высовывает, а когда кто-то приближается – ну, не знаю, распыляет его как-то, чтоб не оттяпали. Как хвост у ящерицы, только на молекулы…

– Твою ж медь! – Я вскочил.

Если в глубинах Великой действительно завёлся «Толстяк», то это может объяснить… да примерно всё. В том числе, почему аномальный эффект работает только в границах города, а в особенности – центра. А мы-то грешили на реку, у нас уже все гидрологи в мыле – где они только пробы ни брали!

Серов взъерошил волосы, обычно прилизанные до блеска. В глазах его воспылал лихорадочный огонь. Лёха сунулся к стационарному телефону на столе.

– Ты куда? – спросил я.

– Так ведь… наверх же. У нас тут такого сканера нет, чтоб его ультразвуком прощупать. Сейчас закажу, пришлют на неделе – мы его мигом нарисуем. Как одну из моих французских женщин.

– Каких нахе… А, ладно. И что дальше?

– Эвакуируем всех и оцепим Псков, чтоб никто не совался. Придётся, конечно, новую партию данных рассекретить, ну что поделать.

– Как же, – хмыкнул я. – Сразу же полезут, экстремалы чёртовы. Как в Чернобыль.

– Как в Чернобыль, говоришь? – Серов недобро усмехнулся. – Тогда боеголовкой и приложим. Кремль только жалко будет.

– Да знаешь, не особо.

– Быдло ты, Костя.

– Сам дурак.

На том и порешили.

* * *

Из-за суеты с заявкой на новый сканер мы с Серовым задержались дотемна. Но несмотря на это, домой я пришёл в приподнятом расположении духа – впервые за месяц. В гостиной горел ночник. Я разулся, скинул пальто, выглянул в окно на кухне. Фонарь во дворе светил тепло, рыжевато. Полосатый кот подбежал, потёрся об него боком, вытянулся метра на полтора и обвился змеёй. Я отвернулся.

Вошёл в гостиную – увидел Нину, читавшую книгу в кресле. Нина подняла глаза – осторожно, виновато. Я вздрогнул, едва не растеряв всё настроение.

Каждый раз.

Этот взгляд у неё появился после аварии. Даже нет – после того, как её выписали. Я ухаживал за ней, ввинтил поручни по всей квартире, помогал забираться по ним в ванну, в туалет, перетаскивать ставшие чужими ноги на кровать. Сперва она часто плакала, когда я хватал её под мышками, как учили в больнице. Когда укутывал одеялом сухие колени.

Потом в ней что-то закостенело. Она не разрешала мне готовить, всегда делала это сама. Сказала, что у меня всё равно плохо получалось. В ней крепла, вкручиваясь в душу, эта странная одержимость, о которой она лишь однажды проговорилась.

Не быть обузой.

Постепенно окрепли мышцы рук, выработалась сноровка. В пальцах Нины появилась стальная сила. Теперь я просыпался от боли, когда она стискивала ночью моё запястье – и успокаивал её, разрыдавшуюся от ужаса посреди глухой бессонницы. На моей руке оставались синяки.

Я бы хотел сказать, что Нина привыкла. Но к этому привыкнуть нельзя. Пришлось удалить и уничтожить все фотографии, где мы с ней были запечатлены в изящных пируэтах танго. Выбросить все её шикарные туфли. Продавать она не хотела. Гордая.

Лишь одно фото я оставил. Украдкой унёс на работу и поставил в рамочку на рабочем месте. Наша первая встреча: Новый Год, гуляет всё Бюро, сначала утренник для детей сотрудников, а вечером – корпоратив для взрослых. Мы работали на разных этажах и познакомились там, у блестящей шариками ёлки, в цветастом полумраке вечеринки. Уже и не помню, кто нас тогда заснял: я в элегантном костюме с растрёпанной копной волос поддерживаю Нину за бёдра, а она опирается мне на плечи и выпрямляется стрелой, согнув одно колено. И цветастые пятна гуляют по моему распахнутому пиджаку и её открытым ногам. Сильным, красивым ногам.

– Костя, всё хорошо? – спросила Нина тихо.

– Да, – встрепенулся я. – А что?

– Ты какой-то странный.

Я улыбнулся. Присел на пол рядом с креслом, поцеловал жену в сгиб локтя и поднял глаза.

– Кажется, мы нашли решение. Пока проверяем, но гипотеза очень правдоподобная. И если всё выгорит…

Она вытянулась, затрепетав. Нерешительная улыбка тронула губы. Нина погладила меня по голове и с нежностью произнесла:

– Всё закончится?

– Всё закончится, – отозвался я. – Мы уедем, мне дадут безумную премию, сделаем операцию, потом реабилитируешься, и мы будем танцевать, и… И знаешь, на остатки этой премии купим новые туфли. Десять пар. Самых лучших. Каждый день новые, чтобы…

– Тихо, тихо, накаркаешь, – мягко засмеялась она.

Я поцеловал её. Печаль не исчезла из её взгляда, но спряталась вглубь. В серо-зелёных глазах Нины заискрилась надежда.

* * *

Мы с Серовым сидели на парапете набережной и пили пиво. Перед нами стелилась тёмная рябь реки, виднелся чёрный силуэт, издевательски шагающий мимо. Из воды выныривали мёртвые головы, хлопали грустными глазами и скрывались обратно. Моросило – пакостно и мелко – так же, как на душе.

– Что ж с тобой сделаешь, сволота! – в сердцах заорал Серов, швыряя бутылку в сторону идущего по реке.

Бутылка не долетела, раздался всплеск. Из воды высунулась огромная собачья пасть. Мы вскочили на ноги, но пасть скрылась обратно.

– Костян, а она не вылезет?

– Её там нет, это фантом, – устало выдохнул я.

– Сканер уже увезли. А вдруг, пока мы тут сидим, приползёт настоящая собака и нас сожрёт?

– Да какая к чертям разница…

– Тебе никакой. А у меня свидание завтра, хочу до него дожить. Давай-ка до «Пивного дома», там Пскова течёт, она мелкая…

Я поглядел на нервно колышущуюся воду, на деловито топающих по берегу грязно-серых чаек. Кивнул и встал.

Дошли минут за десять. Пару раз осторожно перепрыгивали сочащиеся слизью бордюры. На Троицком мосту пришлось топать по проезжей части – уж слишком угрожающе шевелилась арматура на перилах. Когда наконец уселись за столик в пабе, на душе стало ещё паршивее. Будто в довершение этого поганого дня дряблая морось усилилась, и на мостовую обрушился ливень.

– Итак, ультразвук послал нас нахер, – раздражённо и развязно сетовал Серов, когда нам принесли по кружке. Нет там никакого «Толстяка», нет даже сколопендры и собак. – А головы? – я пошевелил пальцами. – Мы видели головы…

– Тоже… Давай думать. Вернёмся к гипотезе фантомов?

– Да чёрт, Лёша! Эти фантомы – банальная оптика. Иллюзии. Они не могут калечить людей! Не может целый парк деревьев взять и утопиться из-за светопреломления!

Я почти кричал, сдерживая слёзы. Всё по новой. Опять догадки, измерения, гипотезы и расчёты. Опять убогий Псков, тусклые гнойно-жёлтые фонари, опять этот взгляд Нины точно у побитой собаки…

– Там было что-то ещё, – пробормотал Серов. – Что-то на приборе меня насторожило.

– То есть?

– «Толстяка» нет, – загнул он палец. – Собаки нет, сколопендры тоже. И голов… Но фигура есть. Она прощупывается. Она настоящая. Что-то ещё было не так с картинкой на берегу. – Погоди.

Я замер. Мысль соскочила с мозга, не зацепившись. Не знаю, о чём говорил Лёха, но только что у меня была идея. Какая-то странная деталь… Чёрт, надо вернуться к рабочей доске – там всё прояснится…

– Извините? – прозвучал женский голос.

Мы обернулись. Над нашим столика склонилась миловидная светловолосая девушка, одетая в скромную блузку и строгие чёрные брюки.

– Гм, было бы за что, – Серов глянул на меня, поправил сбившийся галстук. – Знал бы, что в этом заведении есть такая красивая леди, не стал бы сидеть с этим занудой.

Я кивнул, выражая всем своим видом полную солидарность с вышесказанным. Девушка засмеялась.

– Я тут сидела по соседству, услышала, что вы говорили о призраках. Так уж вышло, что я в этом понимаю…

– Юлия? – припомнил я. – Из Бюро? Вы присаживайтесь. Я Константин. Ясинский. А с Алексеем вы, кажется…

– …абсолютно не знакомы, – Серов засиял очаровательной улыбкой, наступив мне под столом на ногу. – Алексей Серов, к вашим услугам. Но предпочитаю просто Лёша.

– Ланцева Юлия, – сев рядом с Лёшей, представилась девушка. – Специалист по фантомам, во Пскове чуть больше недели. Видела вас на этаже, кажется, но мы пока вместе не работали, так?

– Верно. Мы проверяли гипотезу…

Серов начал разливаться в объяснениях: про «Толстяка», ультразвук, ходящего по воде, доску с ниточками. Про то, что/ теперь мы будем рассматривать идею фантомов. Про то, как нас вызвали из Москвы из-за нашего послужного списка. Как мы разгадали загадку размножения гудронников в Ярославле и участвовали в разработке классификации типов эктоплазмы. Как разрабатывали антимеметические очки и обезвреживали проклятые файлы в Интернете. И что нас то и дело вызывают для консультаций по особо сложным случаям, потому как мы заслуженные широкопрофильные специалисты… – …по изучению и систематизации анальных явлений.

– Ч-что?

– Я говорю: специалисты мы. По изучению и систематизации аномальных явлений.

Лицо Серова было непроницаемо. Тут бы любой решил, что ослышался, но Лёха эту шутку выкидывал при мне уже в пятый раз. Я откинулся на спинку стула и спрятал улыбку в кружке, глядя, как краснеют уши Юлии.

Потом он перешёл на анекдоты, и мелькнувшую пятью минутами ранее мысль смыла тёплая волна хмельного расслабления. Рассеяла тревогу, сгустившуюся в голове после провала со сканером. Стало на всё плевать, и после очередного Лёхиного анекдота я стукнул кулаком по столу и процедил, не зная, зачем и для чего: