6

– Да! Чёрная чучелка. Я от неё на подводной лодке уплыву, она меня не достанет!

– Она не умеет плавать? – спрашивать, что это за существо такое, Светлана не собиралась. Либо мальчик сейчас всё расскажет сам, забыв о страхе быть непонятым. Либо на это потребуется очень много времени.

– Конечно нет. Она даже из дома не выходит и людей боится. Живёт в своём тёмном углу!

– А тебя она тоже боится?

– Нет…

– Почему?

– Потому что это я её боюсь. Но она этого не знает. Я прячусь, когда она приходит.

– А когда она приходит?

– Когда я у бабушки живу. В городе её нет, здесь я её не боюсь. Но из-за неё меня хотели положить в больницу, и поэтому мне всё равно немного страшно. А ещё мне грустно, потому что мне нравится в большом доме, а чучелка там теперь поселилась и мне мешает спать!

– Как мешает?

– Она ночью приходит, и я залезаю под кровать. А там холодно! Она может до самого утра по комнате прыгать…

– Шумно прыгает?

– Очень шумно! И страшно.

– А бабушка слышала, как чучелка прыгает по комнате?

– Да!

– Да? И что она сделала? – немного помедлив, спросила Светлана.

– Она пришла и сказала, что это я сам прыгаю, – обиженно насупился маленький Дмитрий. – А чучелка сразу спряталась, потому что бабушка её не боится.

– После этого мы и решили обратиться к врачам! – вмешалась Елена Дмитриевна. – Мы были сильно обеспокоены. Раньше он ничего подобного не придумывал.

– И когда в первый раз пришла чучелка?

– Зимой! – уверенно сказал Дима.

– Да, это было в середине января! – тут же подтвердила Елена. – Моя маман как раз вернулась в Россию и все время проводила в особняке на Барвихе. У меня наметились, скажем так, некоторые проблемы, надо было ненадолго исчезнуть из страны. Вот я и решила ребёнка наконец-то познакомить с бабушкой.

«Прямо смена караула» – подумала Светлана. Розалию Львовну Альтберг (урожденную Ерофееву) она знала очень хорошо. Для бабушки Дмитрия выход на пенсию обернулся пиком политической карьеры в Германии. Как назло, под занавес прошлого года в ЕС разразился парламентский кризис. Вездесущая комиссия по этике шерстила всех, по привычке бросившись искать невидимую «руку Кремля». Разумеется, за неимением улик, за руку схватили не Кремль, а мирно проходившую мимо Розу Львовну, которой срочно пришлось бежать в Аргентину.

Но там она почему-то не задержалась, почти сразу прилетев обратно в Россию, замкнув долгий круг политической эмиграции длиною в жизнь.

Озёрская навещала свою знакомую в том самом особняке на Барвихе (дачей этот шедевр архитектуру назвать язык не поворачивался) и поэтому хорошо могла себе представить атмосферу дома. Госпожа Альтберг появлялась в России гораздо чаще, чем думали родственники. И загородную резиденцию использовала как раз для конфиденциальных встреч. Разумеется, Елене знать об этом не следовало.

– Главное, в городе у сына всё нормально! – вернул Озёрскую в реальность голос женщины. – Димочка молодец, даже темноты не боится, спит один, да и дома его можно на пару часов оставить. Но мне-то опять скоро уезжать, на этот раз надолго! В стране что-то непонятное творится. С кем оставить мальчика? Нанять гувернантку, конечно, можно, но я им не доверяю…

Монолог обеспокоенной бизнес-леди длился ещё минут двадцать. Конечно, картина была типичной для семейных клиентов Светланы. Она консультировала только «вип-персон»: предельно платежеспособных, с тяжелейшими травмами детства, лишенных (в силу напряженного графика и обилия конкурентов) даже надежды на простое человеческое счастье. И вроде всё было ясно, мозаика должна была вот-вот сложиться. Ребёнок лишен внимания матери, малознакомая бабушка не может компенсировать этот пробел, зимнее одиночество в дачном посёлке, книги вместо друзей-мальчишек, бурная фантазия… Но что-то же должно было послужить спусковым крючком? Когда зародился этот образ? Что это за чучелка такая?

– А ты не боишься, что чучелка придёт сюда? – осторожно спросила Светлана.

– Нет! – храбро ответил мальчик и пояснил. – Что ей здесь делать? Она живёт в своём тёмном углу, выходит оттуда ночью, бродит по комнате, прыгает иногда.

– А тебя она пытается найти?

– Нет. Наверное, нет. Зачем ей это?

– Я думала, что ты знаешь! – искренне удивилась врач. – Раз она к тебе приходит, значит ей что-то нужно? Может, ты боишься, что чучелка тебя съест.

Конечно, так давить на детские страхи было категорически нельзя. Но что-то подсказывало Светлане: это особенный случай. Страх мальчика перед чучелкой не имеет конкретных причин. Это и не страх в привычном смысле. Скорее, смесь раздражения и брезгливости. «Вот придёт баба-яга, украдёт и съест» – эти сказки не для него, он в них не поверит и даже если сам выдумает подобный сюжет, то не найдёт там повода бояться. Чутьё и в этот раз не обмануло психотерапевта.

– Я же говорю, – с достойным взрослого терпением пояснил Дмитрий. – Чучелка вылазит из своего тёмного угла, бродит по комнате и прыгает. Всё. Она просто страшная… Да. Вот так. Я её боюсь, потому что она страшная!

– Поэтому ты прячешься под кровать…

– Поэтому я просто лежу под кроватью! – возразил мальчик. – Это не прятки.

– То есть, Дмитрий, ты хочешь сказать, что тебе всё равно: заметит она тебя или не заметит? Просто на неё неприятно смотреть?

– Да! – энергично закивал Дима. – Просто она страшная, и я её боюсь. А зачем она приходит, я не знаю. Она непонятная и поэтому страшная.

Вот дела! Уже ни в какие рамки такой ответ не вписывался. Дети в таком возрасте обычно очень детально прописывают свои страхи. У их фантазий есть своя внутренняя логика, свои законы. Пусть на первый взгляд это незаметно, и страх перед «злым дядей» совершенно иррационален. Но стоит только спросить ребёнка, и он выдаст целый свод правил, которым подчиняется его страх. Иначе и быть не может: психика знает всё о природе своих фобий, она сама же их создала и поэтому вынуждена контролировать. Родители могли бы гораздо лучше понимать своих детей, если бы за каждым «глупым» страхом видели мощный психический труд.

А здесь?! Чучелка в рассказах мальчика ведёт себя как самостоятельное существо, наделенное какими-то скрытыми мотивами. Скрытыми не только от нас, но и от юного пациента. Либо его фантазия настолько сильна, но тогда темноты он боялся бы гораздо больше и давно бы населил свою реальность множеством опасных образов. Либо какая-то область фантазирования отправилась в долгое путешествие, оторвалась от основной личности. Второй вариант был весьма нежелателен, ибо наводил на мысли о внутреннем психическом расстройстве. Чтобы отсечь самое худшее, Озёрская решила обратиться к истории болезни.

– А можно взглянуть на Ваши карточки?

– Конечно-конечно, я всё, что можно, оставила у себя. Не хочу, чтобы они копались в голове моего сына! – Елена достала из сумочки пару тонких книжечек.

На одной красовалась жёлтый «икс» в чёрном ромбе.

– Это что-то новое… – присмотрелась Светлана и ахнула. – Ховринская больница?! Когда её успели достроить?

– Ещё только собираются! – фыркнула Елена. – Она существует только на бумаге, как государственная клиника самого современного уровня. И к ней приписывают психиатров из всех московских больниц и диспансеров. Оптимизация!

– И кто же у нас тут ставит диагнозы направо и налево? – Озёрская увидела знакомую размашистую подпись. – Ну конечно! Смирнов, старый ты шарлатан. Такой же «настоящий» психиатр, как и твоя фамилия.

– А мне Ерванд Оганезович показался очень грамотным врачом. Столько тестов провёл: и для Алёши, и для меня!

– Я даже не сомневалась! – горько усмехнулась Озёрская. – Тесты – это его основной и единственный метод. Больше ничего он не умеет. Знаете, коллег я никогда не стала бы обсуждать, но он мне не коллега. Смирнов никакой не врач.

– А кто?! – округлила глаза Елена.

– Будете смеяться. Театральный режиссёр. Кто его устроил на пост замглавы департамента, я могу только с ужасом догадываться. Даже у меня нет столь мощных связей. Впрочем, не в связях счастье. Мне было важно взглянуть на результаты тестов.

– Тесты ничего не показали: так сказал врач. Но всё равно прописал какие-то таблетки.

– На таблетки здоровье не тратьте. Никаких патологий у вас нет, это и без тестов понятно было. Я просто хотела проверить. Дмитрий, ты любишь рисовать? – мальчик кивнул. – Вот тебе альбом, карандаши, садись за тот столик и нарисуй свою комнату в бабушкином доме, – дождавшись, когда ребёнок начнёт увлеченно перебирать карандаши и наносить первые штрихи, Светлана повернулась к Елене. – У Димы хорошее воображение и нестандартное мышление. Это безусловно радует. Вам следует больше времени проводить с ребёнком, как бы банально это ни звучало.

– Да, я знаю. Но бизнес. Да ещё эти бесконечные забастовки, протесты… Все помешались на этих лисьих хвостах. Семье даже стали поступать угрозы из-за дружбы с партией. Мне страшно. Никаких мужей в запасе у меня нет. Кинулась к знакомым из администрации. И знаете что? В Кремле говорят, что скоро какой-то там демонолог все разрулит. Нет, Вы представляете… демонолог… Это уже через край.

– Понимаю… Скажите, пожалуйста, а Дмитрий часто болеет?

– Почти никогда. Последний раз два года назад подхватил в кружке по рисованию грипп.

– Астма, аллергии?

– Нет.

– Кожные заболевания?

– Ни разу. А что такое?

– Нет-нет, всё хорошо.

– И всё же?

– Леночка, я знакома с Вашим семейством уже давно и знаю Ваш потомственный интерес к медицине. Почти вся Ваша родня имеет медицинское и даже психологическое образование…

– И ни один из нашего клана не работает по специальности. Финансы, политические технологии, масс-медиа! – гордо вскинула голову леди. Клан Ерофеевых действительно пронзал российскую действительность ярко-красой нитью. – Что не мешает мне читать кое-что по офтальмологии, загорая на лазурном берегу.

– А психосоматикой Вы никогда не интересовались?

– Нет. Я просто всегда невольно начинаю искать болезни у себя. А проверить ясность зрения гораздо легче, чем убедиться, что все шарики и ролики на месте. Так к чему Вы ведёте?

– К тому, что у каждой детской болезни есть своя функция. Это не просто слабость молодого организма. Порой ребёнок, которого обделили вниманием, болеет, чтобы исправить ситуацию. Его окружают заботой, о нём говорят, с ним общаются – это мощная мотивация. Здесь этого нет. И я подумала, что…

– Что собственный страх он придумал? – закончила мысль Елена.

– Именно. Но…

– Я нарисовал! – мальчик подошёл и протянул Озёрской свой рисунок.