Для того чтобы разрешить все мысленные сомнения, целиком завладевшие помутнённым сознанием, растерянный мужчина захотел воспользоваться помощью местной милиции (именно так в те суровые времена именовалась правоохранительная система). Не заходя в кошмарную комнату, где находились растерзанные покойники, отправился к обычному телефонному аппарату, установленному в благоустроенном холле (мобильные телефоны тогда уже были, но они пока ещё не пользовались большой популярностью). Через пару минут он набирал первичную службу «02»… Однако! Едва смятенный мужчина подня́л соединительную «трубу», по характерному отсутствию связного гудка, ошарашенно догадался, что основная линия предусмотрительно обесточена. И вот тогда! Он прошарил карманы верхнего одеяния, пытаясь нащупать сотовое устройство, но, к ужасу, осознал, что (как издавна повелось) забыл его на работе.

Внутреннее состояние оказалось у очумевшего хозяина сейчас таковым, что он, всё больше поддаваясь обуревающей панике, активно приближался к потере сознания; единственное, что в сложной ситуации пришло ему, разумного, в голову, явилось интуитивным предчувствием, заставлявшим срочно бежать к соседям и пробовать спастись через них. Так он, собственно, то́тчас и поступил – что есть силы помчался к входной двери́. Но! Едва, задыхаясь от деструктивных эмоций, он распахнул железную створку – и… прямо пред собою увидел зловещего человека, одетого в чёрное. Вместо лицевых очертаний представилась страшная маска, изображенная чудовищной тыквой (словно бы наступи́л Хэллоуи́н); она облегала безликую голову и зашнуровывалась от верхнего темени и вплоть до нижнего окончания (на затылочной части, чуть выше шейного окончания); сквозь пятиугольные дырки, вырезанные под тип неправильной звёздочки, блестели бесчувственные глаза, наполненные кровью и не выражавшие ни сострадательных чувств, ни добродушных эмоций.

При виде возникшего чудища, а заодно и пережи́того неодолимого ужаса, поражённый глава семейства совсем уж приготовился повалиться без чувств; естественно, он не сумел бы оказать никакого действительного сопротивления. По-видимому, незваный гость, находившийся в уродливом облике (как будто явился напрямую из самых страшных ужастиков), не ожидал слишком простого финала, в результате чего применил обычную бейсбольную биту; он добавил обескураженному противнику, и без того напуганному до чёртиков, ещё и мощный удар, направленный точно в левую височную область.

Когда тот лишился чувств, нападавший изверг взвалил бесчувственное туловище на чуть припо́днятое плечо и с удивительной легкостью понёс на верхнюю часть; он собирался присоединить его к обескровленным, жестоко зарезанным, жертвам. Достигнув намеченной цели, и ноги и руки он обмотал тому клеящей лентой, после чего вкрутил в потолок (оказавшийся деревянным) незамысловатый металлический крюк, принесённый с собой в специальной дорожной сумке. Далее, обездвиженный мученик, ещё живой, но находившийся без сознания, был подвешен в неестественном положении – вниз головой. Словно бы наслаждаясь чудовищным видом, безучастный садюга остался дожидаться нескорого пробуждения.

Ждать пришлось натянуто долго, но незваный гость никуда, казалось бы, не спешил. Прошло не менее часа, прежде чем очумелый страдалец открыл измученные глаза. Заметив произвольное, мал-помалу осознанное, движение, ожесточённый мучитель промолвил:

– Ну что, паскудный папаша, очнулся? Рад ты презренному окончанию никчёмной, предательской жизни?

– Я Вас не понимаю? – ответил зрелый мужчина, надёжно привязанный к потолку; обычно в себе уверенный, сейчас он обливался непрошенными слезами. – В чём мы могли провиниться?

– Вопрос риторический, – даже сквозь жуткую маску яснее-ясного ощущалось, как злорадно надсмехается безжалостный истязатель, – на него я отвечу чуть позже, сначала же закончу с очаровательной женушкой, пока, ха-ха! она не слишком остыла.

На странных словах он привстал с занимаемого мягкого кресла, приблизился к мёртвому телу, достал обыкновенный презерватив… и совершил отвратное половое сношение. Бывший житель далёкой глубинки, свешиваясь вниз головой и мысленно проваливаясь в тягостное уныние, бессильно страдал, истошно рыдал; он отлично понимал, что не сможет противостоять озлобленному, всецело безучастному, человеку – абсолютно ничем (собственная участь его уже практически не заботила). Выплескивая подавленные эмоции, очумевший мужчина беспрестанно кричал, напропалую зло матерился, потому как надеялся, что его хоть кто-то услышит; но современные коттеджи тем и славятся, что устанавливаются на значительном удалении и конструируются по возможности звуконепроница́емыми.

Возвращаясь к маниакальному некрофилу, от мучительных стенаний тот возбуждался намного сильнее и гораздо интенсивнее доводил безобразное дело до логического конца, закономерного завершения. В конце концов, получив неизъяснимое наслаждение, безумный насильник неспешно подня́лся, снял контрацептивное средство, спокойно (как будто омерзительный поступок представлялся чем-то нормальным?) убрал использованный предмет в простенький полимерный пакет, а тот засунул в дорожную сумку (где, помимо прочего, имелись всевозможные виды режущего оружия и хирургических инструментов). Порывшись некоторое время внутри, он остановил первоначальный выбор на медицинском скальпеле.

Ополоумевший мученик с прискорбием причитал:

– Что мы Вам сделали? За что Вы так с нами?

– Я же сказал – папа! – проговорил садист-изувер, сделав особый упор на последнем, произнесённом им, слове. – Что тут ещё непонятного?

И тут до бесстыжего изменщика потихонечку начало́ доходить, что он сейчас видится со старшим сыном, брошенным вместе с матерью долгих одиннадцать лет назад и оставленным в глубокой провинции, без мизерного шанса к нормальной, человеческой жизни. Удручённый, а в чём-то пристыженный, безответственный родитель был не в силах поверить (да и, собственно, осознать), что никчёмный (вроде?) поступок выльется немыслимым «бумерангом»; единственное, что он отчётливо понял, – дождаться милостивой пощады либо лёгкого снисхождения от мстительного сыночка никак не получится. Напоследок он обратился к бессердечному истязателю с насущным вопросом:

– Послушай, униженный сын – теперь я знаю, что имею дело с тобой – может, за мой бесчестный, воистину скверный, поступок я, и вправду, заслужил неотвратимую смерть. Я признаю, что не имею никаких оправданий, после того как бросил вас с мамой на произвол судьбы и после того как не помогал вам в самое тяжёлое время. Но объясни: почему, помимо меня, ты убиваешь ещё и других, ни в чём не повинных, и умерщвляешь их с жуткой жестокостью?.. Что с тобой стало, ведь ты же всегда являлся примерным мальчиком?

– Много говоришь, родимый папочка! Приготовься-ка лучше скоренько умирать.

– Я понимаю, не избежать мне сегодня мучительной участи, – взмолился безрассудный мужчина, без пяти минут уже мёртвый, – только сделай всё, пожалуйста, без страшных мучений.

– Это навряд ли, – грубо ответил озлобленный сын, скрипя безукоризненными зубами и вгоняя приговорённую жертву в панический ужас, – сейчас ты, развратный папаша, на собственной шкуре прочувствуешь, что я испытывал все нескончаемо долгие годы, когда мне приходилось терпеть постоянные издевательства обезумевшей матери. Она и так-то выжила из ума, а после твоего ухода и вовсе «слетела с катушек».

Собственно говоря, именно в переходный возраст и сломалась подростковая психика. С тех пор отверженный отпрыск возненавидел как мучительницу родительницу, подвергавшую нечеловеческим истязаниям, так и подонка отца, бросившего в самый тяжелый этап формировавшейся жизни. И вот теперь! С каждым неторопливым надрезом, проводимым по беспомощным жертвам, человек в страшной тыквенной маске передавал непутёвому папаше некое зашифрованное послание, наполненное душевной болью и исходившее из самой глубины ожесточённого сердца.

В дальнейшем юный изверг не проронил ни малого слова – он методично орудовал хирургическим скальпелем. Вначале он делал надрезы неглубокие, тоже непродолжительные, оставляя их в стороне от главных вен и скрытых артерий. Последовательно он изрезал презренному отцу рельефную грудь, затем коренастые предплечья, потом широкую спину; закончил приятным лицом. В кульминации нечеловеческих пыток, юный терзатель вспорол родителю плотное брюхо и вывалил наружу и длинный кишечник, и другие, не менее важные, органы, расположенные в нижней части брюшного отдела. Всё то чудовищное время, пока усердный палач, интересуясь человеческими внутренностями, методично теребил их длинными, худыми пальца́ми, истерзанный отец находился в полном сознании и случился прямым очевидцем неотвратимого гадкого зрелища.

Изощрённая пытка длилась около двух часов. За долгий период жестокого протекания бессовестный отец претерпел ни с чем не сравнимые муки – особенные страдания, наполненные нестерпимой, воистину нечеловеческой, болью. Циничное издевательство закончилось лишь тогда, когда бездушный сын залез родимому отцу под ребра и вырвал трепетавшее сердце; он навсегда избавил непутёвого человека от радостной жизни, а заодно и совестных угрызений, навеки им успокоенных. Главную мышцу, извлечённую из ненавистного тела, конченный изувер аккуратно переместил в литровую стеклянную банку, потом переложил в дорожную сумку, куда убрал и иные орудия случившегося убийства.