Семью годами ранее. Таги́ева Азми́ра Рина́товна выросла в неблагополучной, сильно пившей, семье: мать ее, русская, имела неуёмную склонность злоупотреблять горячительными напитками, как, впрочем, и татарин-отец; оба они нигде не работали, перебиваясь либо случайными заработками, либо кто чего не подаст. С шестнадцати лет, чтобы прокормить и себя саму и непутёвых родителей, опустившихся до «крайнего плинтуса» (нижнего социального статуса), молоденькой барышне пришлось продавать бесподобное юное тело. К восемнадцати годам развратная красавица вовсю пользовалась повышенным спросом и являлась востребованной среди лиц, более или менее состоятельных; она плавно перешла из низкосортного разряда обыкновенных, уличных «шлюх» в элитный класс дорогих, престижных «индивидуалок-путан». Ничтожная мать, однажды опившись до «белкиных чёртиков», не смогла благополучно выбраться из «белой горячки» – она прямёхонько отправилась на вечное поселение, уготованное на окраинном Ба́линском кладбище. Утратив безотказную «собутыльницу», отец принялся горевать по ее скоропостижной кончине сильнее обычного и уже совсем не выходил из захламлённой коммунальной квартиры. Не забывал он, однако, заставлять предприимчивую дочку ежедневно покупать ему и утреннюю опохмелку, и вечернюю выпивку, приводящую опущенного мужчину к беспробудному и каждодневному пьянству.
– Эй, грязная шалава! – кричал он ей всякий раз, как только она переступала порог их общего дома. – Принесла ли мне, «зря гнить», чего полечиться? Если нет, тогда иди-ка ты, «на хер», отсюда!
Их престарелая соседка, занимавшая две другие комнаты хотя и просторной, но все-таки коммунальной квартиры, являлась бабушкой «божием одуванчиком»; её запредельная планка прожитых лет давненько перевалила почтенную отметку восьмидесяти пяти. Ариста́рхова Елизавета Ивановна (так звали ничуть не миленькую старушку) отмечалась непривлекательными чертами: костлявое телосложение выглядело излишне худосочным (создавалось невольное впечатление, что оно высохло, подвергаясь многолетним потрясениям и злачным невзгодам); на морщинистом лице выпирали челюстные угловатые скулы, само же оно обтягивалось неприятной, насухо высохшей кожей; белёсые глаза давно ввалились вовнутрь и уподобились каким-то стеклянным, едва-едва выделяясь чуть заметным зрачком (вызывало немалое удивление, как она с их помощью умудряется видеть); нос смотрелся большим, а к концу заострённым (что еще больше портило и без того невзрачное впечатление); тонкие губы давно обесцветились и навсегда остались слегка приоткрытыми, выставляя напоказ сплошь беззубую полость (когда она изволила говорить, обдавала и неприятным запахом); поседевшие волосы большей частью «повыпадали», оставшись некрасивыми, торчавшими местами, «ляпками» (наверное, поэтому она нигде не появлялась без одноцветной косынки); скрипучий и недовольный голос нередко раздавался из обжи́тых ею замызганных помещений, вонявших отвратительной плесенью (особенно громко, когда неприличные соседи вели себя слишком уж шумно). Старой женщине принадлежало в трёхкомнатной коммуналке две обшарпанных комнаты, где она вела обособленный образ жизни; к ней никто и никогда не ходил, потому как она имела скверный, вздорный характер и отвадила от себя всех родных, как, впрочем, и близких.
Это что касалось невзрачной старушки. Дальше не следует забыть еще об одном непривлекательном персонаже, постоянно проживавшем в захламлённой квартире, – о сорокалетнем Тагиеве Ринате Тагировиче. Как уже говорилось, он считался чистокровным татарином, в раннем детстве переехавшим в город Иваново вместе с родителями. Невысоким ростом Азмира была обязана именно тому непутёвому родичу; его чрезвычайно худощавое телосложение выдавало ленивого мужчину, не склонного к физическому труду и давно утратившего веру в счастливое светлое будущее. Отталкивавшее лицо, «прочерневшее» от бесперебойного потребления алкогольной и табачной продукции, обладало обвисшими щёками и выпуклыми «подглазинами» (что передавало наличие хронических заболеваний мочеполовой системы и желудочно-кишечного тракта). Оно выделялось гадкими признаками: нос наблюдался прямым, расширявшимся к концу и выглядевшим в виде синюшной сливы, испещренной многочисленными глубокими порами; карие глаза казались слегка зауженными и искрились корыстной заботой (единственное, что указывало на жизненный интерес, требовавший продолжать влачить пагубный общественный статус); маленькие округлые уши широко торчали по сторонам, образуя чрезмерную лопоухость; черные, с существенной проседью, волосы остригались коротко и, давно не зная расчески, взъерошенные, беспечно торчали кверху. По скверному характеру, человек тот слыл наглым, беспринципным, хитрым и, в то же время, трусливым; казалось бы, он смел проявлять изрядную смелость только в отношении уступчивой дочки Азмиры, отлично зная, что та никогда не сделает плохо. Однако, бывало, случалось, что от назойливых выходок, совершённых на почве беспробудного пьянства, безграничное терпение лопало даже у закаленной улицей сдержанной девушки; она устраивала ему полный разнос, правда словесный, и высказывала все нелицеприятные моменты, какие накопились в далеко не изнеженном сердце и отнюдь не ранимой душе.
Вот в таком пагубном обществе и провела восемнадцатилетняя проститутка и несчастливое детство и горемычную юность. Не зная никакой другой жизни, Тагиева нисколько не сетовала на злую судьбу, предпочитая смело глядеть любым невзгодам прямо в лицо; она пробивалась в безрадостной жизни исключительно, как научили – и никак по-другому! Она давно уже поняла, что обеспеченные клиенты буквально сходят от ее непревзойденного вида с ума, в связи с чем активно старалась использовать внешние данные в мелкособственнических личных задумках и низменных интересах; собственно, зарабатывать у юной путаны получалось в достаточной мере – на скромное существование и ей самой, и вечно пьяному папе, по сути, хватало. Вместе с тем она решительно настраивалась выбраться из грязной, отвратной «помойки», куда невольно «опустилась» по вине нерадивых родителей, и стать приличной, состоятельной, устроенной в личной жизни настолько, насколько рассчитывала обзавестись постоянной, а главное почётной, работой.
Как и обычно, вернувшись в тот злополучный день от обслуженного клиента, Азмира неприязненно взглянула на полупьяного батю, одетого в тёмно-синее трико, порванные и замызганные (прямо так, без трусов, на голое тело), а также серую майку, застиранную до такой невзрачной степени, что от бесчисленных дыр практически не оставалось свободного места. Она вдохнула ужасную вонь и невольно подумала: «И как я терплю рядом с собой мерзопакостного, подлого человека, который еще набирается наглости – меня! – которая его поит и кормит, неприветливо оскорблять, да притом именно – тем! – чем мне приходится зарабатывать? Наглец!.. Да и только». Вдохновлённая весомой причиной, на его обидное, ставшее обыденным, изречение вошедшая дочка недоброжелательно бросила:
– Каков отец, такая и дочь! Если опущенный родитель и сам является «бутылочной проституткой», то чего ждать от неразумной девчонки? И вообще, нелюбезный папаша, будите кривляться – останетесь на голых бобах! Достаточно ли… ясно… я сейчас выражаюсь?
– Брось, добрая дочка, – моментально стушевался враз поникший мужчина, осознав невзрачные перспективы, – чего ты сразу? Я же просто шучу.
– Зато я нисколечко даже не собираюсь, дорогой мой папаша, – отличаясь грубым ответом, проговорила требовательная брюнетка, – именно по вашей с «мамашкой-алкашкой» милости я и вынуждена была спуститься на нелёгкое, позорное «днище»! Так что не Вам, деградировавший урод, говорить мне нелицеприятные, ужасные вещи… Кста-а-ти, разлюбезный папочка, а не хотите ли жареной рыбки?
– Не откажусь, – не чувствуя в простом вопросе завуалированного подвоха, сразу же согласился полупьяный родитель, – было бы совсем неплохо иметь хорошенькую закуску.
– Тогда пойдите сначала почистите, а потом и пожарьте, – значительно веселея, сказала беззастенчивая красавица, относившаяся к омерзительному человеку точно так же, как он, то есть бессовестно.
– А если нету?.. – непонимающе промолвил Тагиев.
– Тогда сидите и не «трендите», – рассмеявшись, что ей удалось ненавязчиво того подловить, довольная девушка вошла в их общую комнату, где у нее был отгорожен маленький угол, куда распространяемый запах если чутка и проникал, то не так уж и сильно.
Однако не успела она приблизится к самодельному фанерному перекрытию, разделявшему комнату на́ две равные части, как в крепкую деревянную дверь, по небрежности оставленную незаперто́й, ворва́лись двое моложавых бритоголовых парней, выделявшихся далеко не интеллигентной наружностью.
Здесь следует рассказать, что семья Тагиевых ютилась в двухэтажном доме, сконструированным по давнишней, ещё сталинской, планировке; в каждом подъезде располагалось по шесть квартир (по три на этаж); они квартировали в нижних помещениях, имевших три отдельные комнаты и граничивших с местами общего пользования; те включали в себя коридор, кухню и сантехнический узел, где вовсе не было помывочной ванны. Будет правильным уточнить, что для незавидной деятельности Азмира снимала временные апартаменты, хотя и однокомнатные, но выделявшиеся отличным ремонтом; для бо́льшего удобства оплаты они делились еще с тремя проститутками, где каждой полагались строго назначенные часы, отведенные на текущий прием клиентов, поэтому никаких неприятных накладок не возникало (там можно было и помыться, и переодеться, и придать себе вид, надлежащий для произведения наилучшего впечатления, сулившего и отличный заработок, и солидные чаевые). Возвращаясь к подробному описанию наполовину обшарпанного жилья, пропахшего омерзительной вонью годами немытого родича… Для того чтобы частично отстраниться от жуткого запаха, чистоплотная девушка воспользовалась помощью фанерного перекрытия и разделила их общую комнату, имевшую размер шесть на четыре метра, на две равнозначные части; в одной расположилась сама, установив внутри полуторную кровать, одёжный шкаф и небольшой будуар, а вторую, для захламления и распространения отвратного смрада, предоставила давно опустившемуся родителю. Тагиева даже умудрилась смонтировать лёгкую дверцу, чтобы наибольшим образом отделиться от непристойного человека, пускай и являвшегося родимым отцом, но воистину её недостойного.
Так вот, удачно пошутив над неразумным папашей, она спокойно направлялась в отдельную половину, когда в коммунальную квартиру и забегали два отмороженных хлопца, явным хулиганским видом нисколько не внушавшие дружеского доверия.
Первый, достигший двадцатидвухлетнего возраста, виделся низкорослым, зато выделялся коренастым телосложением, что отчетливо определялось через грудные мышцы и мощные бицепсы, выпиравшие сквозь плотный спортивный костюм; круглая голова остригалась коротко и отличалась светло-русыми волосами; серо-зеленые глаза метали гневные взгляды и грозные молнии, заранее обозначая, что их суровый владелец обладает и безжалостным, и скверным характером, направленным исключительно на преступное достижение низменных целей; на левой щеке, гладкой и белокожей, остался широкий шрам, пересекавший вовсю длину, от виска и до окончания нижней челюсти; нос представлялся небольшим, слегка сдвинутым набок, выдавая немалое пристрастие к уличным дракам; тонкие, узкие губы кривились в недружелюбной усмешке, обозначая человека в себе уверенного и в любом случае готового идти до конца. Среди местной шпаны он знался под авторитетным прозвищем Костя-киллер, что указывало на его нездоровое пристрастие к отбору человеческих жизней; впрочем, он имел и нормальное, человеческое имя и от рождения назывался Беркутовым Константином Петровичем.
Второй – Михайлов Алексей Борисович, имевший преступное погоняло Слон; его он получил из-за необычайно огромного роста, совмещенного как с мощным телосложением, так и с отъявленной глупостью [имея ра́звитое, сильное тело, он обладал крупной, обритой налысо головой, в которой совершенно не ощущалось наличие практичного разума (про таких людей обычно принято говорить: он бездумный, словно морская торпеда)]. Двадцатипятилетний парень, на вид он выглядел, как минимум, тридцатипятилетним; взрослое впечатление обуславливалось смуглым лицом, обозначенным округлой формой и изъеденным врезавшимися морщинами. Остальные отличительные черты ничуть не умаляли первого впечатления: серые глаза наполнялись безграничной тупостью, выражавшей полное доверие ко всему, что не делал второй сподвижник; толстые, мясистые губы постоянно причмокивали, создавая некое впечатление, что их невзрачный обладатель совершенно не управляет естественной мимикой; вбитого носа практически не угадывалось, лишь на самом кончике круглая «картошинка» напоминала, что он всё-таки существует; круглые уши настолько плотно прижимались к гладкому черепу, что создавали впечатление их либо полного сглаживания, либо частичного вдавливания; массивные челюсти чуть выпирали вперед, придавая ему сходство с бездумной, зато свирепой гориллой. Одевался могучий парень, так же как низкорослый предводитель, в спортивный костюм тёмно-синего цвета, плотно прилегавший к исполинскому корпусу.
Не успела Азмира приблизиться к деревянному перекрытию, отделявшему личное пространство, как в жилую комнату, отталкивая и без того шатающегося папашу, ввалились два грозных субъекта, отмеченных преступной наклонностью, и хулиганской, и дерзкой. Отец как раз говорил:
– Дорогая доченька, а водочку?.. Ты разве забыла?
– В сторону, мерзкий «бомжара»! – грубо воскликнул Костя, именуемый киллером; он небрежно ударил хлипкого хозяина в грудь и наставительным тоном добавил: – «Пшёл» прочь, вонючая «гнида»!
Некрепкий мужчина, потеряв нестойкое равновесие, быстро-быстро засеменил ногами, пытаясь хоть как-нибудь устоять, но так и не смог; наоборот, «шометом» (ноги, руки кверху) завалился на спину, грузно плюхнувшись на пол.
– Азмира, беги! – успел он крикнуть что было мочи, но благочестивое предостережение прозвучало достаточно поздно.
Тагиева хотя и бросилась бежать к собственной комнатушке, но поступила так, скорее, машинально, чем надеясь благополучно спастись: она прекрасно понимала, что никакие фанерные преграды не удержат двух нахальных парней, обезумивших и свирепых, подкрепленных значительной силой. И действительно, не успела она ухватиться за ручку, как ее тоненькое запястье оказалось перехвачено Беркутовым. Сильно дернув, он бросил красавицу на обоссанный папой невзрачный диванчик и тут же кинулся следом, чтобы не позволить вертлявой брюнетке подняться обратно и чтобы попытаться её по-хорошему обездвижить. Успев переодеться в обычное одеяние, удобное в повседневной жизни и включавшее в себя разноцветную клетчатую рубашку, синие и кроссовки и джинсы, она остервенело брыкалась, отбиваясь всеми силёнками и не подпуская излишне грубоватого человека; она пинала его обеими ножками и, как ветряная мельница, махала перед собою царапавшими руками.
– Слон, ты чего стоишь словно пень дубовый?! – зло прикрикнул ему Константин, призывая внушительного подельника. – Давай помогай! Видишь, юркая «сучка» разбушевалась и я один не справляюсь!
Оправдывая сравнение с бездумной торпедой, Михайлов, получив конкретное указание, незамедлительно вступил в активную помощь. Перехватив прекрасные ноги (бывшие для него, если честно, будто две тонкие спички), легко приподнял очумевшую красавицу кверху (чернявая голова оказалась книзу). Далее, он развернул ее с чётким расчётом, чтобы перед его звероподобным лицом оказалась упругая задница, похотливо аппетитная и возбуждавшая масляный взгляд, а привлекательная мордашка очутилась повернутой к негодовавшему Беркутову. Первый отморозок присел на корточки, и их глаза встретились, оказавшись друг против друга. Увидев безжалостный взор, горевший неприкрытой яростью и наполненный безудержным гневом, Азмира разом оторопела и вмиг замерла: она испытала холодный страх, ничуть не поддельный и наполненный паническим ужасом.
– Ты чего зазря ерепенишься? – было первым вопросом, с которого непрошенный гость и начал ознакомительную беседу. – Значит, так-то ты встречаешь будущих лучших друзей? Я же, странное дело, вдруг почему-то подумал, что здесь мне гостеприимно предложат чашечку горячего чая, – что ли, ошибся? – он наигранно печально вздохнул. – Ну, дык как, поговорим спокойно, или же мой бравый напарник на какое-то время тебя хладнокровно вырубит, затем мы отнесем твой роскошный стан в наше скромное логово, где в первую очередь отвратительно изнасилуем, а потом будем страшно пытать. Поверь мне на слово, конечный результат все едино будет один: ты непременно сделаешь, что нам только не нужно. Так – что! – мне ему сказать – отпустить тебя или всё-таки стукнуть?
– Отпускай, – срывавшимся голосом проговорила Азмира, испуганно хлопая растерянными глазами, – я честно буду вести себя спокойно и внимательно выслушаю, что вы захотите мне предложить.
– Вот и отлично, – сделал довольное заключение Беркутов, подавая знак большому подельнику, чтобы тот поставил согласную девушку на́ пол.
О проекте
О подписке