К настоящему времени с него содрали головную повязку и он сидит как потерянный, не отдавая еще отчет о том, что, как ни крути, но он попался на совершении особо-тяжкого преступления и выйти «сухим из воды» у него теперь уже никак не получится. Молодой человек еще находится под впечатлением от увиденной им картины, выраженной плывущим по воздуху, словно призрак, незнакомым ему человеком, до которого пули не то чтобы просто не долетают, а напротив, отскакивают назад, притом дополнительно получая довольно сильное ускорение. На все задаваемые вопросы он твердит пока только одно: «Спасите меня, пожалуйста, от этого страшного монстра». Из-за охватившего его суеверного страха Максим совершенно забыл про поврежденную ногу и сидит, не обращая внимания на распухший сустав правой лодыжки.

В то роковое утро оперативная группа находилась еще на месте недавних ужасных событий, где проводила фиксацию необходимых для объективного следствия доказательств, поэтому личный состав обладал пока только поверхностной информацией, хотя и из нее уже следовало, что случилось что-то невероятно страшное, жуткое и жестокое. Полусумасшедший Кентюрин был помещен временно в «обезьянник», а сотрудники в полном составе проследовали на оперативное совещание. Вся его повестка была посвящена произошедшему в городе ни с чем не сравнимому преступлению, где ставилась только одна основная задача – это в кратчайшие сроки разобраться со всем случившимся этой ночью. Горячеву же было поручено разговорить задержанного преступника.

Получив необходимые указания относительно своих дальнейших обязанностей, Павел отправился в дежурную часть, забрал оттуда несостоявшегося бандита и повел его в свой кабинет, чтобы продолжить общение в более привычной для этого обстановке. Наконец они остались вдвоем, а внутренняя и наружная двери были плотно закрыты, образовав между собой небольшой коридорчик. Такая предосторожность в помещениях оперативных сотрудников отнюдь не являлась лишней, исключая для посторонних возможность подслушивать то, что происходит внутри. Первым делом сыщик пристегнул своего подследственного наручником к небольшому металлическому кольцу, выпирающему из кирпичной стены. Это было специальное устройство, ограничивающее подвижность задержанных. Как нетрудно себе представить, теперь оперативник получил необходимое ему преимущество и, осознавая это, уселся за стол, открыл протокол допроса (пока что свидетеля) и принялся делать аккуратные записи.

Преступник в этот момент сидел на одном месте, безвольным взглядом смотря себе под ноги, одновременно дрожа и съежившись так, будто на улице стояло не жаркое лето, а, как минимум, поздняя осень. Горячев размашистым почерком занес в документ анкетные данные этого отвратительного субъекта, после чего решил познакомиться с ним поближе и встал для этого со своего рабочего места. Совершенно не зная никаких подробностей происшедшего, но из общих фраз, поведанных на утреннем совещании, все же предполагая, что произошло нечто неописуемое и ужасное, причем с непосредственным участием этого человека, полицейский наметил себе целью – из первых уст разузнать все в мельчайших подробностях, осуществляя допрос по возможности быстро. Итак, чтобы расположить врага к откровенной беседе, – поскольку на нем уже имелись телесные повреждения и опасаться на этот счет было нечего – оперативник, с помощью своей физической силы и боевых приемов борьбы, безбоязненно решил заручиться полным и беспрекословным «доверием» бывшего заключенного, а ныне опаснейшего преступника. Не торопясь замотав себе обе руки шерстяными шарфами, он принялся безжалостно избивать предполагаемого убийцу. Ему удалось нанести не менее тридцати ударов по различным частям тела Кентюрина, прежде чем тот застонал от боли, с определенной настойчивостью напоминая, что ничего человеческое ему не чуждо, что он более или менее начал осознавать окружающую его обстановку и готов сотрудничать с правоохранительными структурами.

Павел, для верности нанеся еще пару – тройку болезненных тумаков, закончил молотить недруга кулаками и удовлетворенно отметил, что на теле его испытуемого не образовалось ни одного свежего синяка либо ссадины. Освободив ладони от уже ненужных предметов одежды, оперативник проследовал на свое рабочее место, где удобно уселся на деревянном стуле, снабженном мягкой «сидушкой», и приготовился внимательно слушать. Его оппонент уже не дрожал, но продолжал сидеть, неуклюже, трусливо съежившись, словно боясь – нет! – не побоев от полицейского, а какой-то иной, более серьезной и смертельной, опасности. Весь вид его говорил о том, что ему пришлось столкнуться с чем-то неизвестным его понимаю и неведомым нормальному восприятию. Глубокий задумчивый взгляд этого человека слово бы отражал некую потустороннюю сущность, прочно застывшую в его испуганном взгляде. Горячеву представилась возможность это понять в тот самый момент, когда подозреваемый набрался смелости «оторвать» от пола глаза и поднял их, одарив жутким взором своего невольного собеседника. Только взглянув в эти «застекленевшие» преступные зенки, Павел мгновенно распознал ту страшную жуть, что недавно пришлось пережить этому человеку. Не отдавая себе отчет, сыщик невзначай заерзал на стуле, охватившись непременным желанием побыстрее закончить это странное дело.

– Задавайте Ваши вопросы, – между тем промолвил задержанный.

– Что ж, раз ты готов, – невольно вздрогнув, сказал полицейский, – давай рассказывай: как ты сегодня ночью истреблял семью уважаемого в нашем городе бизнесмена?

– Не «гони», начальник, пургу, – возразил бывалый преступник, – никого я не убивал и, кстати, даже не собирался. Да, соглашусь – я с товарищами шел в этот дом, чтобы взять в заложники богатую дочку, но честно скажу, я ее даже не видел, а сам оттуда еле ноги успел унести… там такое стало твориться, что – не дай Бог! – такое еще раз увидеть.

– Не понял? – честно признался оперативник, скривив лицо недовольной усмешкой. – То есть ты хочешь сказать, что пришел совершать преступление, но тем не менее сейчас намереваешься утверждать, что ничего такого не делал, а кто-то вместо тебя уничтожил всех жителей того дома, ты же сам чуть не стал объектом ужасного посягательства – так, что ли, следует понимать твои утверждения?

– Именно, – выпучивая глаза и пытаясь согнать с них остекленевшее выражение, выпятил вперед нижнюю челюсть Кентюрин, одновременно подавая туда же и корпус, – как вы все здесь меня не поймете? В городе происходит что-то жуткое, сверхъестественно странное, а вы пытаетесь навесить мне чью-то вину, – и понизив голос до шепота, – да я, если честно, и сам готов вас просить упрятать меня за решетку куда-нибудь подальше из этого города и от того неизвестного существа, которое свободно летает по воздуху и может останавливать на лету автоматные пули.

– Что за глупости ты сейчас говоришь? – встрепенулся оперативник, недоверчиво глядя на собеседника. – Как такое возможно? У тебя что, от страха перед праведным наказанием совсем в голове помутилось? Я понимаю, что не хочется сознаваться, но чтобы придумывать подобную ересь – такое в своей практике я встречаю впервые, хотя, поверь, повидал я немало. Итак, возвращаясь к началу – ты будешь говорить или мне опять упражняться с шарфами? Не сомневайся, от таких упражнений я совершенно не устаю и могу тебе «мутозить» без передыху, пока ты в конце-то концов не осознаешь, что отпираться в нашем случае бесполезно. Тебя взяли в одежде, перепачканной кровью, в непосредственной близости от места совершения преступления, где, я абсолютно уверен, найдутся подтверждающие улики, так что, пока я не перешел к более вызывающим к откровенности методам, хорошенько подумай о своем незавидном в настоящем случае положении и искренней беседой подтверди свою готовность сотрудничать и раскаяться в совершенном жутком деянии. Так может и срок заключения сможешь скостить.

– Ладно, – начиная показывать нервное напряжение, выдвинул свою версию несостоявшийся горе-бандит, – а своих тоже я «замочил»?

– Что? – опять не понял подвоха Горячев.

– А-а, – растянуто промолвил преступник, не смотря на охватившие его одновременно и ярость и страх, презрительно улыбаясь, – тебя не потрудились поставить в известность обо всех обстоятельствах произошедших в том доме событий. Так вот, «дорогой» мой, послушай: когда пусть и не совсем спокойно, но я все-таки проник внутрь помещений коттеджа, то смог там приковать обоих родителей наручниками к отопительной батарее. в дальнейшем я совсем уже хотел отправиться в комнату их маленькой дочки, как вдруг увидел то странное, неподвластное нормальному пониманию, чудовищное явление. Я нисколько не рассуждал – что это, зачем и откуда? – а сразу же сиганул в окно и, упав на землю, подвернул правую ногу, – здесь рассказчик заголил поврежденное место, показывая неподдельную опухоль на лодыжке, – потом, хромая, я поспешил побыстрее убраться из этого кошмарного места, по пути наткнувшись на своих товарищей и охранников сложенных в одну кровавую кучу. Здесь я тоже упал, и в начинающем светать небе знаешь, что рассмотрел?

– Нет, – не скрывая удивленного выражения вымолвил сыщик, – и что это было?

– Их черепа были вскрыты, – здесь обоих собеседников передернуло, – а мозг начисто вычищен. Как ты думаешь: обыкновенному человеку такое под силу?

– Даже не знаю? – выразил недоверие оперативный сотрудник, одарив оппонента пронзительным взглядом и сморщив лицо от представленной им невольно жуткой картины.

– Я же это видел своими собственными глазами и именно там перепачкался кровью. Так что те кровавые пятна, что ты сейчас видишь на шмотках, принадлежат, скорее, моим подельникам и охранникам того огромного дома, а никак не хозяевам и тем более их маленькой дочке, которою я даже мельком не видел. И потом, я бы вполне мог от вас улизнуть, но нет же – я сам выбежал на дорогу и сдался гаишникам, которые, кстати, тоже видели это плывущее над землею чудовище и так же, как и я, потеряли дар речи и способность рационально оценивать ситуацию.

– Ладно, допустим, – помрачнев, словно безжизненный камень, произнес полицейский, – но тогда объясни мне такую вещь: ты говоришь, что на улице начинало светать – хотя ночи сейчас и без того практически «белые», – так как же ты в таком случае умудрился споткнуться о сваленные в кучу безжалостно убитые трупы? Как ты их не заметил?

– Я же уже пояснял, – невольно вздрогнул рассказчик, вспоминая ужасные события канувшей ночи, – что повредил себе ногу, а учитывая способность того Существа парить над землей, я ковылял, практически не глядя себе под ноги, постоянно оглядываясь назад, потому, очевидно, и не заметил внезапно возникшего неожиданного препятствия. Да что там зря говорить: тебя бы тогда на мое место – я бы поглядел, как повел себя ты?

Здесь, несмотря на сковавшее его нервное напряжение и охвативший сознание сверхъестественный ужас, Кентюрин лихорадочно рассмеялся, невольно представив оперативника в такой же в точности ситуации. Время приближалось к обеду и с осмотра места событий вернулась оперативная группа, посвятившая фиксации доказательной базы почти что восемь часов. К их возвращению уже закончили расспрашивать сотрудников ГИБДД, которые и задержали ночью преступника, и доставили его в отделение. Невзирая на разное мировоззрение и социальное положение, их показания мало чем отличались от того, что поведал Горячеву Кент, и оба молодых полицейских никак не могли найти ответа одно странное обстоятельство: почему они не стали стрелять по удалявшемуся преступнику?

Собирая воедино все улики и разъяснения очевидцев, получалось, что в городе либо завелся жестокий и, в то же время, очень изобретательный маньяк-убийца, либо же сам дьявол поднялся из Преисподней и забирает души провинившихся грешников. Павел, получив настойчивое поручение руководства, основным смыслом которого можно было, без сомнения выделить, что, пока он не представит от Кентюрина хоть какое-то более или менее разумное объяснение, он занимается им вплотную и с работы никуда не уходит. Возвращались старые добрые времена начала двухтысячных, которые, к сожалению, молодому оперативнику застать, в силу его молодого возраста, «не посчастливилось», но выдалась возможность теперь испытать на себе всю их огромную напряженность.

Витя в тот день, лишь только встретив друзей, сразу же забыл о мучившем его ночью кошмаре и провел весь день в беспечности, спортивных играх и всяческих детских забавах. Домой он вернулся, как ему и было назначено, ровно в двадцать два часа вечера и был очень удивлен, застав дома вместо отца не нравившуюся ему соседку Агрипину Евлампиевну. Она сразу же потребовала от мальчика, чтобы он отправился спать, что тот, между прочим, собирался сделать и без ее ненужных напоминаний, так как заигравшись с друзьями, очень намаялся и просто «валился с ног» от приятной усталости. Лишь только его голова коснулась мягкой подушки, Горячев-младший тут же уснул крепким мальчишеским сном.