Цитаты из книги «Была бы дочь Анастасия (моление)»

В два часа дня нынче выносить будут – как принято. Всё выносят и выносят, а заносить теперь в Ялани стало некого

На воздух можно опереться – так кажется; будто отсутствует – бездвижен. Но дышишь, дышишь – не надышишься им, с запахом оживающей тайги, ещё чего-то – непредметного.

Душа млеет от идущей в неё с неба радости – с неба, откуда же ещё, такая лёгкая и светлая. Что может быть величественней и прекраснее – разве что оно же, небо, когда звёздное, – то уж и вовсе: наряду с моральным законом во мне, наполняет душу всё новым и растущим изумлением. Не устаёшь благоговеть и поражаться. А коли так, значит, оно, небо, и я – хоть и неравнозначны, но соизмеримы. И не из этого ли трепета и удивления перед таким таинственным, осознанным как символ величием и красотой, благодаря этой соизмеримости, и возникает у человека первое религиозное чувство, может, и не у каждого потом, но у какого-то счастливца переходящее со временем в чистую, глубокую, как нынешнее небо, веру?

Так вдруг к Молчунье прикоснуться захотелось, твёрдым зрачком в чёрствый сосок груди её уткнуться и увидеть… Но вдруг и это не спасёт – как испугался.

Сердце забилось – так – на всё пространство; и пусть колотится, стою, не унимаю.

Один мужчина и две женщины, но все усатые при этом – как мушкетёры. Все трое в кожаных пальто. Женщины в серых оренбургских шалях, мужчина в шапке рыжей – может быть – ондатровой.

обо всех. И о тебе. О Нём-то чё, с Ним всё понятно. Таиться нечего Ему, весь на виду Он, не таится

Когда на улице, – говорит, – в дом тянет, когда в доме – на улицу. В чужой – тоже, из чужого – особенно.

Тучи, расчёсывая, раздирая ли свои спутанные и обвисшие космы о частый гребень ельника, несколько дней назад ещё сверкавшего празднично искристым инеем, насквозь теперь, как люша, промокшего, уже вторые сутки ползут понуро по Ялани, скребут, бесчувственные, – как по сердцу

Значит, она, душа, не в возрасте… а – в вечности, и никуда не надо ей перебираться