– Девушка, Катюша, необычная. Наша задача защитить и развить эти самые «необычности».

– От кого защитить?

– Для начала от нее самой, а уже потом от тех, кто может ей навредить. Пока ничего конкретного, но кое-какие опасения имеются. – не стал вдаваться в подробности Лев Натанович. – Адрес Катюши вышлю на телефон.

– Понял. – спокойно ответил Максим. – Надо – значит надо.

– Вот и ладненько. – Лев Натанович встал с кресла. – Пойдем поужинаем, заодно и детали обсудим. Григорий картошку жаренную сообразил с грибочками. Он тебя в гости ждал, поздороваться хочет.

– Здравия желаю, товарищ подполковник, – капитан Домостроев уверенно вошел в кабинет начальника. В мире идут войны, меняются режимы, власти, происходит обвал валютного рынка, а здесь все одно и то же – огромный, длинный, темно-коричневый офисный стол, вечно настежь открытое окно, старомодный графин с водой и портрет президента. – Вызывали?

– Приветствую. Вызывал, – подполковник Савинов, с виду грозный, большой, с окладистой седой бородкой и густой, коротко стриженой шевелюрой, указал на близлежащий стул. – Расскажи, что там с трупом в парке «Локомотив».

– Труп имеется. Иван Петрович Капустин. Шестидесяти четырех лет от роду. После смерти матери проживал один. Не женат, имеется внебрачный ребенок. Сын, двадцатилетний весьма успешный музыкант, проживает в Израиле с матерью.

– Чем занимался товарищ Капустин?

– О! Личность широко известная в определенных кругах. Официально работал заведующим архивом в историческом музее. А неофициально – уникальный специалист по всяким редким редкостям. Отличался энциклопедическими знаниями, и многие ученые обращались к нему за консультациями. Утверждают, что, по крайней мере, с десяток кандидатских и докторских диссертаций по истории написаны именно им, а не соискателями на научное звание.

– Жил богато? Антиквариатом занимался?

– Какое там, богато, – ответил Олег Домострое и пояснил. – Очень скромно. Дома никакого антиквариата не обнаружили. Чистенько, скромненько, главная ценность – хороший компьютер.

– Значит, не воровал из музея, – подытожил подполковник Савинов. – Хотя не факт.

– Будем дальше проверять. Половицы, конечно, не простукивали, но кто знает.

– Что патологоанатомы говорят?

– Вскрытие только завтра. Предварительный диагноз – инфаркт миокарда, – отчего-то грустно вздохнул капитан. – Тут еще один интересный факт нарисовался. Свидетель у нас, то есть свидетельница…

– Ну, хорошо, что есть свидетель. Повезло даже, – подполковник непонимающе уставился на подчиненного. – В чем проблема?

– Понимаете, свидетельница наша хорошо вам знакомая, Екатерина Семеновна Гордеева.

– Гордеева. Так. И что? – подполковник на секунду призадумался и воскликнул. – Что? Гордеева? Опять? Та самая Гордеева?

– Так точно, – поддакнул Олег Домостроев. – Чуть не рухнул, увидев ее.

– Бред какой-то! Какой раз она свидетельница?

– За девять месяцев – четвертый. И, вроде, ничего подозрительного. Первый раз у нее на руках женщина на улице от разрыва аневризмы аорты умерла, потом в магазине мужчина с тромбом, третий – инсульт случился у знакомого дедули в подъезде, а «Скорая помощь» поздно приехала. А теперь, вот, инфаркт. Сам не знаю, что и думать.

– Она специально по району нашему за трупами гоняется? Но, – не торопясь рассуждал подполковник Савинов. – Получается, предварительно, все обозначенные смерти не носили насильственный характер.

– Так точно.

– И никак не связаны между собой?

– Да вдоль и поперек проверил – ничего никого ни с кем не связывает! – воскликнул капитан Олег Домостроев. – Теперь придется заново проверять. Гордеева утверждает, будто не знала Капустина. Никогда его не видела.

– Как и тех троих. Умершие между собой никак не пересекались, вместе не работали, дел общих не имели, в секте одной не состояли и прочее? – Подполковник Савинов нахмурился и нервно постукивая пальцами по столу, посмотрел в окно. – Но где-то же собака порылась! Должно быть связующее звено! А, получается, Гордеева и есть связующее звено. Черти чё и с боку бантик! Ходит себе тетенька по городу, гуляет, прохлаждается, но раз в квартал натыкается на будущие трупы. Вот никто не натыкается, а ей особо везет.

– Может она их носом чует? – хохотнул капитан. – Я про английский госпиталь читал. Там кошка жила и если она ложилась в ноги к пациенту поспать, то вскорости тот больной умирал. Бедную кошку даже в палаты боялись пускать. А, оказалась, перед смертью у людей температура падает, замедляется работа организма, общий фон угасает. А животные это чуют.

– Гордеева – не кошка! – Полковник не оценил историю подчиненного. – А вполне конкретная живая тетка, которая постоянно возникает рядом с готовящимися внезапно, повторяю, внезапно умереть людьми. Никто не может знать, когда у него оторвется тромб или сразит инфаркт. Так?

– Так.

– У тебя хоть раз на руках умирал человек?

– Нет.

– Тебе уже тридцать пять лет! А Гордеевой сколько?

– Двадцать четыре или двадцать пять, – чуть подумав, ответил капитан Домостроев.

– Вот! – Подполковник Савинов поднял указательный палец. – Не многовато трупов для молодой женщины?

– Я вам больше скажу – это не все покойники.

– Как? Я чего-то не знаю? – искренне удивился начальник и замолчал, ожидая пояснений.

– Из семьи у нее никого не осталось, – капитан тяжело вздохнул. – Подробности пугают. Гордеева круглая сирота. Мама умерла при родах. Отец, довольно известный художник, растил девочку вместе с сестрой и бабушкой. Год назад прямо на глазах Катерины он попал в смертельную автокатастрофу. В машину врезался доверху груженый щебнем «КАМАЗ». Водитель грузовика был сильно пьян. Катерина успела вытащить отца из машины, но до приезда медиков он не дожил.

– А бабка с сестрой?

– Нелепейшая смерть. За два года до гибели отца Катерина приехала на дачу и обнаружила тетку с бабкой умирающими. Наелись ядовитых жареных грибов с картошкой. И снова ничего нельзя было сделать.

– Жуть, – подполковник Савинов тряхнул головой, словно отгоняя страшные мысли. – Не жизнь, а сплошной хоррор! И она до си пор не в сумасшедшем доме. Я бы спятил. Видать, крепкая психика у девчонки.

– Не уверен. Скорее стала относиться к событиям более философски. Сегодня уже почти не билась в истерике. Если честно, даже беспокоюсь за нее.

Подполковник Савинов перестал отстукивать пальцами по столу. Медленно встал и задумчиво прошелся по кабинету.

– Пусть кто-нибудь из твоих стажеров в ближайшие пару дней зайдет к Гордеевой домой. Поговорит, посмотрит на состояние, порасспросит о происшествии. Может она вспомнит подробности. А то свихнется, не ровен час, и потеряем ценного свидетеля, – начальник остановился. – И проверь Гордееву еще раз!

– Дак, чего проверять-то? – Взмолился капитан Домостроев.

– Того и проверять! – посуровел подполковник. – Делай, как полагается. По схеме. Связи между трупами, связи Гордеевой с покойными и прочее. Не мне тебя учить! Через два месяца звание новое получаешь, значит, уже должен соображать механику процесса! Задача ясна?

– Ясно, – поморщился Олег Домостроев. Нехотя встал и вышел из кабинета.

Подполковник Савинов подошел к открытому окну и тихо пробурчал:

– Черти чё и с боку бантик!

«Какие у меня смешные бантики! Большие, белые, в красный горошек. Это праздник осени в садике, – Катерина с любовью и трепетом провела рукой по очередной фотографии в детском альбоме. – А вот мы с папой на рыбалке. Как меня тогда искусали комары! Место живого не было, зато я поймала самого большого ерша. Потом папа сварил в котелке уху, и мы ели ее из погнутых алюминиевых тарелок деревянными ложками. Вкусно. Так, бабуля с тётей. С праздника какого-то фотография. Но почему у меня в альбоме?»

Досмотрев фотографии, Катя еще некоторое время сидела в задумчивости. Последний год воспоминания стали единственной радостью, помогающей держаться. Не осталось никого. Только память. Фотографии, видеозаписи, папины рисунки и картины, толстая, исписанная от руки бабушкина книга с рецептами, тётины вышитые бисером иконы. Казалось, за год удалось пересмотреть и разобрать всё, но постоянно находились новые вещицы. Бабушкин черепаховый гребень, папин набросок, тётино серебряное с рубином колечко. Ненавязчивые приветы от родных для успокоения души.

После смерти папы, Катя уволилась с работы. Наверное, в коллективе, среди людей было бы легче переносить боль, проще отвлекаться от тяжелых мыслей, но она не могла никого видеть и выбрала страдание в одиночестве. По характеру довольно замкнутая, осторожная, деликатная, верных подруг и друзей Катя не нажила. Садик, школа, институт прошли ровно, гладко без особых сердечных привязанностей, страстей. Даже вспыхнувшая между Катей и однокурсником Андреем недолгая любовь, особо не повлияла на её жизнь.

Было у Кати лишь одно увлечение, дающее дополнительную опору и дарящее настоящую радость – пение. Она занималась им с четырнадцати лет. Именно так папа решил спасать дочь, находящуюся в тяжёлом пубертатном возрасте. Метания, тихие протесты, нелюдимость и скрытность. Ни тётя, ни бабушка не могли с ней полноценно контактировать. Катя слушалась лишь отца.

– Рисовать ты, к сожалению, не умеешь, химии и физика не твоё, спорт тоже прошел мимо, как и игра на фортепиано. Единственное, что мы ещё не пробовали – вокал. Надеюсь, это поможет раскрепоститься. Есть у меня один знакомый педагог. Завтра пойдём на консультацию. Надо твою неистраченную энергию направить в нужно русло.

Катя, на удивление, не стала сопротивляться.

Раиса Петровна, маленькая, худенькая, с острым пронизывающим взглядом, раньше преподавала в музыкальном училище. В свои восемьдесят пять лет активная и легкая на подъём, она могла растормошить кого угодно.

Мельком оценивающе взглянула на будущую ученицу и сразу села к роялю.

– Начнем. С первой октавы. Пой звук «о». Да, и убери волосы в хвост. Люблю собранность во всём.

Через пятнадцать минут вынесла вердикт.

– Девочка, определенно, не безнадежна. Годика через два можем уверенно дотянуться до соль второй октавы. А пока не менее трех раз в неделю жду на занятия. И никаких, – Раиса Петровна чуть повысила голос, – никаких пропусков!

И Катя начала заниматься, с упоением, самозабвенно. Голос креп и рос вместе с ней. Раиса Петровна не могла нарадоваться на прилежную ученицу. Они подружились. Девушка часто делилась с педагогом своими тайнами, проблемами и радостями, пожалуй, впервые обретя близкого по духу человека.

Катя стала более общительной, уравновешенной, а в музыкальном плане вдумчивой и дотошной. Работала над каждой нотой, интонациями, внимательно читала либретто и очень много слушала оперных записей.

Три года труда не прошли мимо и однажды Раиса Петровна сказала:

– Через год ты заканчиваешь школу. Если хочешь, подготовлю тебя к поступлению в консерваторию.

– Я? В консерваторию? – удивленно воскликнула Катя. – Конечно, хочу! Думаете, у меня получится?

– Шанс есть, – скупо констатировала Раиса Петровна. – Но при условии такой же упорной работы. Голос только-только встает на место. Торопиться нельзя, но и замедляться не стоит.

Катя ощутила себя совершенно счастливой! Несколько месяцев она будто на крыльях летала. После школы, наспех перекусив под монотонные нотации бабушки, бежала к Раисе Петровне. Распевка, разбор вчерашних ошибок, новые фразы и музыка.

Несколько месяцев полного счастья.

За неделю до Нового Года Катюша пошла на последнее перед каникулами занятие. Раиса Петровна улетала в гости к сыну. Две недели отдыха.

Катюша несла подарок – тонкую пуховую шаль, которую связала сама, под руководством тети. Шаль получилось очень удачной, ажурной, легкой, теплой и девушка гордилась работой.

Дверь ей отвори не сразу. Раиса Петровна выглядела растерянной и уставшей. Сразу бросились в глаза глубокие морщины на лице и синяки под глазами.

– Раиса Петровна, что с вами, – всполошилась Катя и быстро разделась. – Вам нехорошо?

– Да погода нынче шалит. Голова кругом. Ты, Катюша раздевайся. Сейчас попьем чайку и мне полегчает. Бывает такое, не беспокойся.

Раиса Петровна поплелась на кухню, Катюша поспешила за ней.

– А давление мерили?

– Нет еще.

– Тогда я принесу! – Катюша быстро отыскала в комнате тонометр, вернулась на кухню и измерила педагогу давление. – Сто шестьдесят на девяносто. Высоко. Где таблетки?

– Вон, в аптечке. Дай я сама достану лекарство, – Раиса Петровна выпила таблетки и устало облокотилась на стену. – Сейчас подействуют.

– А пойдемте лучше в комнату, – Кате не на шутку встревожилась. – Вы полежите, а я рядом посижу

– Хорошо, – почти прошептала Раиса Петровна. Поддерживаемая Катей, прошла в спальню, легла на кровать.

– Давайте «Скорою помощь» вызову? Пожалуйста. Они быстро приедут, – Катюша накрыла педагога пледом и села рядом в кресло.

– Без надобности, – категорически отказалась Раиса Петровна. – Подождем с пол часика. А там видно будет.

– Хорошо, – согласилась Катюша, но постоянно поглядывала на часы. Время тянулось медленно, а состояние Раисы Петровны не улучшалось.

Померила давление еще раз. Казалось, Раиса Петровна задремала. Катя мялась в нерешительности, вызывать врачей или нет? Еще пять минут до условного срока. Давление растет.

Катюша решилась и вызвала «Скорую помощь». Стрелки часов ползли по циферблату больших настенных часов. Тишина нарушалась только доносившимися с улицы далёкими звуками. Катюша постоянно прислушивалась к дыханию Раисы Петровна. Медленный вдох. Медленный выдох.

Раиса Петровна вдруг открыла глаза и посмотрела на Катю ясным взглядом.

– Катюша, как хорошо, что ты здесь.

– Вы как? – Катюша подскочила к кровати педагога.

– Хорошо, милая.

– Я вызвала врачей. Давайте еще раз давление померю.

– Не надо, Катюша, не суетись. Времени очень мало.

– Мало? Почему? – Испугалась Катюша и попыталась перевести страшный для нее разговор. – А я подарок принесла. Хотите посмотреть? Красиво получилось.

Раиса Петровна кивнула. Катя принесла платок и развернула.

– Это вам. На Новый Год.

– Очень красиво. Какая ты умница, Катюша, – тихо проговорила Раиса Петровна. Голос у неё странно надламывался. – Укрой меня своим платком. Он как музыка – воздушный, лёгкий, тёплый. Он меня согреет. Там.

Девушка накинула платок и не понимая, чем ещё помочь. Раиса Петровна протянула Кате руку. Маленькую, сухую и прохладную, с синими прожилками вен под тонкой старческой кожей. Катя сжала её и заплакала. Слезы текли по щекам и капали прямо на сомкнутые руки.

Медленный вдох. Медленный выдох. Почему так долго едет «Скорая помощь»?

Пять минут. Семь. Одиннадцать.

Раиса Петровна вновь приоткрыла глаза.

– Не плачь, девочка моя! Все только начинается. – Прошептала Раиса Петровна. – Тебе уготована фантастическая судьба. Иди за своим голосом.

– Раиса Петровна. Что вы такое говорите! – Катя разрыдалась. – Потерпите немного. Врачи уже едут. Пожалуйста, потерпите.

Рыжие, пышные волосы девушки разметались, вылезли из прически и падали на лицо, но она не решалась их поправить. Боялась выпустить руку преподавателя. Казалось, как только отпустит, Раиса Петровна умрет.

– Катюша, ты услышала меня? – Тихо переспросила Раиса Петровна.

– Да, да, – поспешно ответила Катя.

– Иди за своим голосом и ничего не бойся. Ты очень сильная и счастливая. Верь мне.

– Хорошо. Я запомнила.

– Мне понравился твой подарок. Похорони меня вместе с ним. Прошу. Всё. Прощай, Катенька. Буду тебя охранять. Оттуда. – Раиса Петровна светло улыбнулась, крепко сжала Катюшину руку и, с глубоким выдохом, полностью расслабилась. Лицо её расправилось, морщинки почти исчезли, а на губах навсегда осталась легкая улыбка.

Катя, оторопев, смотрела на Раису Петровну.

Это была первая смерть.

В дверь квартиры громко позвонили. Приехала «Скорая помощь»…

Катя так и не смогла исполнить наказ любимого педагога. Голос, ещё не успевший сформироваться, из-за стресса начал угасать. Не помогли занятия с другим преподавателем, ни сеансы с психотерапевтом. Осталась только страсть к прослушиванию оперных записей. Она слушала их часами и представляла, как бы спела она ту или иную партию. Робкое утешение, тихая надежда.

От безысходности, и чтобы не терять год, Катя поступила учиться на маркетолога. А все равно куда. После папа через знакомых устроил её в крупную компанию по специальности. Хорошая зарплата, нормальный коллектив и тоска. Тоска по утраченному таланту, нереализованной мечте, так и нерасплавленным для полета крыльям.

Со дня гибели папы прошел год. Ничего не изменилось в лучшую сторону. Наоборот. Печать, тревога, одиночество. Не говоря уже о четырех смертях. Катя не знала этих людей, не могла ничем помочь, но по страшному стечению обстоятельств, становилась на некоторое время самым близким для них человеком, становилась последней, кто провожал их на небо. Мужчины и женщины умирали у нее на руках не одинокими. А Катя, каждый раз, испытывала огромную боль потери.

Девушка почти смирилась, почти приняла ситуацию как данность. Ну, вот, такая тяжелая судьба, хоть плачь, хоть молись.

Наверное, есть выход. Надо только знать, чего хочешь в жизни, и определится с целью. «А чего я хочу?» Ответа пока не находилось.

Н улице стемнело, и подул благодатный прохладный ветерок. Катя сидела на балконе, смотрела поверх высоких деревьев на восходящую яркую бело-молочную луну и придумывала себе цель. Денег, полученных в наследство от бабушки, тети и папы еще пока хватит. Год, отведенный ею самою для горевания, отсчитывал последние минуты. Слез больше не осталось. Праздность и бездействие действовали угнетающе. Значит, надо срочно себя занять. В конце концов есть красный диплом института, небольшой опыт работы и можно обратиться за помощью к папиным друзьям. Звонили они нечасто, но всегда проявляли участие.

Катя решилась на поиски работы. Можно и не очень денежной, пока. Главное, иметь заделье. Тогда и горевать будет некогда.

Облегченно выдохнула и, пожалуй, впервые за долгое время, улыбнулась.

Жить по-новому, так жить по-новому! Несмотря на позднее время, перемыла полы, вытерла пыль и запустила посудомойку, загрузив под «завязку». Немного подумав, сняла постельное белье и вместе с другими вещами поставила стирку. В последний момент вспомнила про любимый голубой сарафан. Проверила карманы, выложила мелочь в специальную вазочку на тумбе около порога и кинула сарафан в машину.

«Два рубля за небо. Кажется, так сказал мужчина на лавке».

Бельё стиралось, посуда мылась, квартира сияла чистотой. Катя, наведя ароматную пену, полчасика повалялась в ванне. Теперь порядок во всём.

Загоревшиеся поздние летние звезды, блекло осветили небосвод. Еще один день ушел в небытие. Через несколько часов взойдет солнце. Дожил до рассвета – уже хорошо. Главное, переждать эти несколько часов. И, не важно, что тебе поможет: музыка, слезы, генеральная уборка, разговоры со старым другом или пустые мечты. Первые лучи солнца разгонят туманные обманчивые страхи и сердце забьётся в привычном будничном режиме.