Волосы у Матвея действительно отросли и даже стали завиваться на концах – надо прямо в понедельник записаться к знакомому парикмахеру. А пока расчесать и заставить хоть как-то лежать ровно, а не топорщиться во все стороны.

Глаза подкрасить – как же давно он не притрагивался к черному карандашу для глаз! Полка с косметикой покрылась пылью, и даже баночка черного лака, который принадлежал Мирославе, и та выглядела так, словно высохла на корню сто лет назад.

Матвей вытащил из шкафа клетчатую рубашку и синие джинсы, постоял какое-то время перед зеркалом, рассматривая свое похудевшее лицо и выступившие скулы, потом сунул в рюкзак пачку влажных салфеток (на всякий случай) и спустился в коридор. Скарбник вылез неожиданно, сунулся под ноги, и пришлось перешагивать через прыткую скотину.

– Куда собрался? Ты бы докладывал мне, куда ходишь, если страдаешь забывчивостью, – мяукнул кот.

Матвей не стал ничего отвечать, натянул куртку и вышел из дома.

Промозглый осенний день начался с тумана, затянувшего всю улицу. Город словно спрятался за белой дымкой, словно утонул в холодном молоке, и лишь соседский дом выступал четким контуром. У ворот стояла Марьяна, бледная и худая, но смотрела ясно и умно.

– Привет, – тихо сказала она, увидев, как Матвей закрывает калитку.

– Привет. – Услышав голос соседки, Матвей вдруг почувствовал невероятное облегчение. Значит, к девочке вернулся разум, и она стала прежней, настоящей Марьяной. – Как дела?

– Нормально. У меня теперь все нормально. Тебя не было больше месяца, ты знаешь?

Странный вопрос.

– А ты что знаешь? – непонятно зачем спросил ее Матвей.

– Двух людей нашли сегодня утром на въезде в город у старой заправки. Мертвых. Мертвее не бывает. Разорванных на куски, без рук, без ног, словно их погрызли. Ты не знаешь, что это такое?

– Откуда я могу знать? – удивился Матвей.

– Ты же Ведьмак, – совершенно спокойно сказала Марьяна.

– Ты с ума сошла?

– Мне уже говорили такое. Наверное, да. После того как ведьма едва не забрала мою душу, – очень тихо проговорила Марьяна, развернулась и ушла к себе в дом.

Матвей вздохнул и двинулся по длинной дорожке в сторону главной улицы городка. Ему надо было в лес, к мавке Руське.

2

Итак, Марьяна стала сама собой, но в то же время это уже была не прежняя девчонка, которая гуляла по вечерам с подружками, зависала в играх на телефоне и обожала мороженое.

Что-то в ее взгляде стало иным, чужеродным, слишком глубоким и серьезным. С этим тоже следовало разобраться, но не сейчас. Сейчас – купить кулек шоколадных конфет, чтобы приманить переменчивую мавку и расспросить ее как следует.

А город, погрузившись в туман, все больше напоминал обиталище призраков и фриков. Едва Матвей вышел на главную улицу, которая на самом деле была шоссейной дорогой, ведущей в соседний областной город, как от широких ворот табачной фабрики отделилась старуха – низенькая, скрюченная, со сморщенным лицом, будто его смяли, как ненужную коричневую бумагу, и нацепили заново. Она глянула на Матвея, демонстративно плюнула и медленно зашагала прямо перед ним, раскачиваясь и тяжело опираясь на деревянную палку. На спине у старухи висела плетеная корзина, в которой лежало что-то завернутое в разноцветные тряпки. На голове был цветастый платок, на ногах – высокие резиновые сапоги.

Ну, старуха и старуха – мало ли их живет в соседних селах? Матвей хотел обогнать старую, но не тут-то было. Едва он попытался обойти медлительную спутницу, как та вскинула свою палку, закрывая проход.

– Прошу, пани, – вежливо обратился Матвей, намереваясь пройти.

– Повылазило у тебя, чи шо? Куда прешь? – заорала бабка на удивление громким и скрипучим голосом.

Решив, что этим туманным утром лучше не связываться со скандальными старухами, Матвей перешел дорогу и свернул в проулок. Ничего, сделает небольшой крюк через парк, через строительный магазин, а там до леса рукой подать.

Рядом со строительным магазином стояло старое-престарое двухэтажное здание, еще дореволюционных времен, наверное. На первом этаже находилась аптека, местные говорили, что ей столько же лет, сколько и зданию. Все в городке знали, что дом построил когда-то старый еврей, а потом открыл там аптеку, и с той поры ничего не поменялось, кроме владельцев, разумеется.

Здесь готовили лекарства по индивидуальным рецептам – хочешь, мазь от ожогов и гнойных ран, хочешь, быстрое средство от похмелья. За это аптеку ценили в городке, и почти каждый житель хоть раз да приобрел тут себе что-нибудь. Даже Матвей как-то раз покупал микстуру от кашля и средство от простуды.

Кому принадлежало это заведение сейчас, он не знал, да и знать не хотел.

Но сегодня, в этот туманный день, выскочив на узкий тротуарчик напротив аптечных дверей, Матвей с изумлением увидел перед зданием три больших черных джипа и группу людей в черном. На рукавах – ни одной опознавательной нашивки, на головах – черные кепки, в руках – настоящие автоматы.

Один из них что-то кричал в закрытые аптечные двери, но ему не отвечали.

– А ну иди отсюда, пацан! – крикнул мужик с бородой и ловко наставил на Матвея автомат.

Парень попятился, еще раз окинул взглядом незнакомых людей и свернул за угол.

Что-то странное творилось с городком в последнее время. Только что?

3

Мавку Руську он нашел сразу. Добрался до хижины прадеда, подошел к медвежьему чучелу на заброшенном огороде, и стоило только достать упаковку с конфетами, как на шелест поспешила его лесная подружка.

Руська выбралась из кустов, торопливо перемахнула через плетень и замерла недалеко от Матвея.

– Давай конфеты, – быстро сказала она и требовательно протянула чумазую ручонку.

Странно было видеть эту худую и босую девчонку в рваном белом платьице, когда сам Матвей стоял в куртке и кроссовках, засунув руки в карманы, и ежился от влажного ветра.

– Ты меня ждала? – спросил он, передавая угощение своей странной подружке.

– Конечно. Ты должен был прийти сюда, чтобы вспомнить все, – деловито сказала Руська, возвращая обертку от конфеты.

– Что я должен вспомнить?

– Почему ты стал медведем и жил в лесу. Ты же скрывался, правильно? Ты прятался даже от меня. Я с трудом нашла тебя и еле уговорила стать человеком.

– Это ты уговорила меня стать человеком? – не понял Матвей.

– Я, конечно. А то ты так и носился бы по лесу, точно страшный медвежий ужас. На тебя даже устраивали облаву, да ты всех раскидал.

– Кого я раскидал? Кто на меня делал облаву?

– Фермеры из дальних сел. Ты у них воровал скотину. Забирался прямо в сараи, открывал двери и раздирал бычков. С ума сошел, наверное, – деловито сказала Руська и сунула в рот очередное лакомство.

– А ну, расскажи мне все по порядку и перестань лопать! После поешь. Можно подумать, тебе больше конфет не перепадет.

– Ну, мы же не будем стоять тут прямо в лесу и разговаривать. Веди в дом, правнук Ведьмака, – лукаво усмехнулась Русь-ка и поскакала к хижине, ловко перепрыгивая через бурьян.

Прадедовский старый дом встретил тишиной и запахами трав, древесной коры и старых книг. Беленая печь темнела закрытой заслонкой, скамейки под окнами широко растопырили ноги, а на деревянном столе по-прежнему неизменно и одиноко стояла ваза с сухими цветами.

Руська тут же забралась с ногами на скамейку – пятки черные, щиколотки измазаны соком ежевики и трав – и принялась шуршать конфетными бумажками и рассказывать с набитым ртом:

– Скарбник твой приходил. Страшный такой – ужас. Я чуть не умерла, увидев его. А он сказал, что ты пропал и тебя нет дома уже несколько недель. И я должна тебя найти. С чего это я должна искать какого-то правнука какого-то Ведьмака?

Руська сверкнула голубыми глазищами, яростно разжевала конфету и взялась за следующую.

– Но ты все-таки нашла меня?

– Пришлось, иначе твой Скарбник обещал меня слопать! – обиженно хлопнула ресницами Руська. – Я подумала, что ты просто уехал в Старый город, и всех делов. Медвежья шкура висит себе тут, на чучеле. В доме все тихо и спокойно, в лесу никто не шастает, никто не сует свой любопытный нос, кроме Скарбника этого ужасного, конечно. Но тут поползли всякие слухи об огромном медведе, забирающемся прямо в сараи и раздирающем скотину. И я догадалась, кто это может быть. Спустилась к тем селам, что у реки, походила в тамошнем лесу и нашла твои следы – здоровые лапищи такие. А после и тебя увидела. Ты не мог стать человеком. Сам не мог. Потому что превратился без шкуры и тебе нечего было снимать. И тогда я позвала тебя по имени. По твоему человеческому имени. Только так и можно вернуть оборотню его человеческий облик – позвать его по имени, которое дала ему мать. И ты вспомнил сначала меня, а после и себя.

– И что дальше?

– А что дальше? Ты приплелся в эту хижину, голый, уставший, весь избитый и израненный. Я заварила тебе трав, принесла кое-какой еды.

– Что за еда?

– Да натащила картошки с огородов и сварила ее в мундире. Невелика премудрость. Тебе надо было поесть любую человеческую еду. Ты поел, поспал, а после велел принести тебе одежду. Я мотнулась в твой дом, попросила Скарбника, и тот передал штаны, рубашку, плащ и зачем-то черный карандаш для глаз. Ты оделся и ушел. Вот и все. Ты со мной не разговаривал, между прочим. Ни словечка не сказал, кроме просьбы об одежде.

– Почему я не могу этого вспомнить?

Матвей уселся за стол и сцепил пальцы рук.

– Ты как заколдованный был. С тобой что-то сделали. Ноги все порезанные, руки в ожогах. Тебя заколдовали, это точно, – решительно заявила Руська и доела последнюю конфету.

– Кто?

– Да ваши Вартовые, кто еще. Обычные люди с тобой не справились бы.

– Ладно, я разберусь. Спасибо тебе, что помогла. Но почему тебя испугал Скарбник? Ты боишься котов?

– Котов? – переспросила Руська, слезая со скамьи. – Это был не кот. Это было чудище. А больше я тебе ничего не скажу, разбирайся сам.

И проворная мавка выскочила на улицу.

4

Ребра у Матвея болели, пока он завязывал шнурки. Ныли так, словно он разгружал вагоны с мешками недели три подряд. Внутри разрасталась огромная пустота. Думалось, что вот придет он сейчас в свой пустой и холодный дом, сварит себе макароны и сядет за игрушку в ноутбуке. А больше делать и нечего.

Совершенно нечего делать.

Матвей надеялся, что Руська поможет ему вспомнить прошедший месяц, который так основательно и странно вывалился из памяти. Откуда пришла такая нелогичная надежда – неизвестно, но казалось, что события восстановятся и станет понятно все, что с ним произошло.

Но противная Руська говорила загадками и сама толком ничего не знала.

Почему Скарбник предстал перед ней чудищем? Или она приврала? Почему Матвею в образе медведя хотелось грабить сельских жителей и жрать их скотину? Почему – если старый дедовский плащ не покидал медвежьего чучела – Матвей превратился в медведя сам по себе?

«Тебе нечего было снимать», – мрачно пояснила Руська, и от этого ее пояснения становилось еще непонятнее.

У ворот дома поджидал лохматый мальчишка. Он держался за руль своего самоката, щурился и жевал жвачку.

– Это тебе, – коротко сказал он и протянул бумажный свиток, закрепленный сургучной печатью. – Велено передать прямо в руки.

Мальчишка сунул свиток Матвею, вскочил на самокат и умчался, ничего не объясняя. Печать на свитке принадлежала семье Вивчаров. «Марьян Вивчар» – значилось на ней. Оказывается, через пару дней должен был состояться совет кланов и сам Жнец официально приглашал туда Матвея.

Интересно. Это уже интересно.

Матвей покрутил приглашение – бумага желтоватая, плотная – и зашел в дом.