Отзывы на книги автора «Варлам Шаламов»

Страшный рассказ о страшной несправедливости. Мне очень сложно выдавить из себя хоть что-то о нем.
Совсем недавно я читала книгу "Зулейха открывает глаза", она на эту же тему, но настроение совершенно другое. Там была надежда, здесь безысходность.
Рассказ о том, что свобода важнее всего. О том, что если и умерать, то уж лучше на свободе. Страшно...

Расправилась с ещё одной болевой точкой из списка "хотелок - не хотелок" - тех авторов, которых прочитать надо бы, но боязно. Я слишком остро реагирую на темы лагерей, мучительных условий жизни заключённых и методов обращения с ними, для меня это чревато периодом угнетения и ночных кошмаров. Но вообще не прочитать ничего из книг общеизвестного автора, показалось мне малодушием.

И вот я сделала это, и мне есть за что сказать спасибо Шаламову. Он не бьёт на эффект, не запугивает, не злоупотребляет отвратительными подробностями, не добивается во что бы то ни стало - сочувствия. Его тон исполнен спокойствия и стойкости. Его книга о том, как трудно, но и как необходимо оставаться человеком там, где человеку отказывают в этом праве. Труд до изнеможения, голод, вши, подлость, доносы, воровство, взятки за пайку, за направление на более лёгкую работу - в тех краях, где нет места дружбе. Каждый сам за себя. Но и там встречаются люди, способные отнестись к заключенному как к человеку, помочь кому-то выжить, выкарабкаться.

Шаламов постоянно напоминает, что он троцкист - настоящий "враг народа", в отличие от блатняка - "друзей народа", "перековывающихся товарищей". То что я знаю о Троцком (и не из сети - мои источники намного старше) не позволяет мне симпатизировать ему и его последователям, но выдержка и твёрдость духа Шаламова вызвали во мне уважение.

Ужасно видеть лагерь, и ни одному человеку в мире не нужно знать лагерей. Лагерный опыт — целиком отрицательный, до единой минуты. Человек становится только хуже. И не может быть иначе. В лагере есть много такого, чего не должен видеть человек. Но видеть дно жизни — еще не самое страшное. Самое страшное — это когда это самое дно человек начинает — навсегда — чувствовать в своей собственной жизни, когда его моральные мерки начинают заимствоваться из его лагерного опыта, когда мораль блатарей применяется к вольной жизни. Когда ум человека не только служит для оправдания этих лагерных чувств, но служит самим этим чувствам. Я знаю много интеллигентов — да и не только интеллигентов, — которые именно блатные границы сделали тайными границами своего поведения на воле. В сражении этих людей с лагерем одержал победу лагерь.

Скорее я бы назвала этот сборник повестью. Прослеживается если не сюжет, то хронологическая последовательность событий, которая позволяет отнестись к сборнику как к целостному произведению, хотя одни и те же детали (вшивый шарф, например) зачем-то вставлены в разные рассказы и с разной развязкой, что уменьшает достоверность прочитанного.
Но в целом очень достойно. Может и до второго намеченного сборника доберусь в ближайшее время, чтобы с чистой совестью окунуться в более дружественные миры.

Расправилась с ещё одной болевой точкой из списка "хотелок - не хотелок" - тех авторов, которых прочитать надо бы, но боязно. Я слишком остро реагирую на темы лагерей, мучительных условий жизни заключённых и методов обращения с ними, для меня это чревато периодом угнетения и ночных кошмаров. Но вообще не прочитать ничего из книг общеизвестного автора, показалось мне малодушием.

И вот я сделала это, и мне есть за что сказать спасибо Шаламову. Он не бьёт на эффект, не запугивает, не злоупотребляет отвратительными подробностями, не добивается во что бы то ни стало - сочувствия. Его тон исполнен спокойствия и стойкости. Его книга о том, как трудно, но и как необходимо оставаться человеком там, где человеку отказывают в этом праве. Труд до изнеможения, голод, вши, подлость, доносы, воровство, взятки за пайку, за направление на более лёгкую работу - в тех краях, где нет места дружбе. Каждый сам за себя. Но и там встречаются люди, способные отнестись к заключенному как к человеку, помочь кому-то выжить, выкарабкаться.

Шаламов постоянно напоминает, что он троцкист - настоящий "враг народа", в отличие от блатняка - "друзей народа", "перековывающихся товарищей". То что я знаю о Троцком (и не из сети - мои источники намного старше) не позволяет мне симпатизировать ему и его последователям, но выдержка и твёрдость духа Шаламова вызвали во мне уважение.

Ужасно видеть лагерь, и ни одному человеку в мире не нужно знать лагерей. Лагерный опыт — целиком отрицательный, до единой минуты. Человек становится только хуже. И не может быть иначе. В лагере есть много такого, чего не должен видеть человек. Но видеть дно жизни — еще не самое страшное. Самое страшное — это когда это самое дно человек начинает — навсегда — чувствовать в своей собственной жизни, когда его моральные мерки начинают заимствоваться из его лагерного опыта, когда мораль блатарей применяется к вольной жизни. Когда ум человека не только служит для оправдания этих лагерных чувств, но служит самим этим чувствам. Я знаю много интеллигентов — да и не только интеллигентов, — которые именно блатные границы сделали тайными границами своего поведения на воле. В сражении этих людей с лагерем одержал победу лагерь.

Скорее я бы назвала этот сборник повестью. Прослеживается если не сюжет, то хронологическая последовательность событий, которая позволяет отнестись к сборнику как к целостному произведению, хотя одни и те же детали (вшивый шарф, например) зачем-то вставлены в разные рассказы и с разной развязкой, что уменьшает достоверность прочитанного.
Но в целом очень достойно. Может и до второго намеченного сборника доберусь в ближайшее время, чтобы с чистой совестью окунуться в более дружественные миры.

Паровозному машинисту Васе Жаворонкову был задан преподавателем на занятиях политкружка вопрос:
- Что бы вы сделали, товарищ Жаворонков, если бы советской власти не было?
- Работал бы на своем паровозе, - ответил Жаворонков простодушно.
Всё это стало материалом обвинения.
Шалам Варламов. "Вишера"

"Вишера" - это Вишерский исправительно-трудовой лагерь, Вишерский ИТЛ, Вишлаг, Вишерлаг. Автор - бывший заключенный, очевидец. То, о чем он пишет - возможно, далеко от художественного и литературного, далеко от композиционного и стилистического. Зато достоверно, особенно в плане ощущений и смыслов. Варлам Шаламов показывает лагерную жизнь не снаружи, охая и ахая над жестокостью времени, а изнутри - сдержанно и практически безоценочно.

В подзаголовке "Вишеры" значится "Антироман". Почему? Автор, так и не закончивший написание книги, все же поставил на первой странице это определение. По своей сути, антироман - это в первую очередь, смесь "иронических и драматических сцен". Думаю, именно поэтому Шаламов не мог не добавить это слово, уже с первой страницы намекая на содержание и дух книги.

Если Вы читали его же "Колымские рассказы" , то "Вишера" Вас вряд ли шокирует. Автор пишет о людях, которые встречались на его лагерном пути, о жизнях, которые им не дали дожить, о бытовых вещах. О совершенно обыденном отношении к вызовам на допрос, приговорам. О радости по поводу того, что дали "детский срок" - три года лагерей, а не пять или десять. Варлам Тихонович в принципе не описывает ничего ужасного: никаких пыток с кровавыми подтеками на стенах камер, никаких торчащих наружу костей и вывернутых на дыбе суставов. В общем, как-то даже жутко от того, что о концлагере говориться в такой, едва ли не нейтральной, манере. Ведь автор не стремится вызвать икоточный испуг у читателя, только что столкнувшегося с подробностями лагерной/тюремной/ссылочной жизни. Читающий книгу должен осознать абсурдность происходящего. Затянувшийся фарс, созданный режимом.

И это у него получается.

Когда спустя много лет автор некогда понравившейся тебе книги пишет продолжение, то ты хочешь того или не хочешь, а будешь сравнивать. Язык. Стиль. Сюжет. Фабулу. Динамику.

Вот и я не мог не сравнивать прочитанного 17 лет назад Чонкина из первой и второй книг с относительно новым Чонкиным из третьей книги.

В предисловии Войнович пишет, с каким трудом он брался за третью часть. Как она ему долго не удавалась. Как начинал и бросал, и долго зрел, и наконец назрел, и выдал в свет.

Что могу сказать? Лучше бы не писал. Потому что третья книга портит образ самого Чонкина. Вдобавок, если "Перемещённое лицо" - это всё ещё роман-анекдот, то я могу лишь заметить, что анекдот совсем не смешной и совершенно не понятный. А? Над чем тут смеяться? Над словом "лошадь"? А! Ха-ха-ха...

Не смешно и уже даже не сатирично. Первые две книги едки. Третья пресноВАТА. Первые две остры. Третья пошлоВАТА. Первые две интересны. Третья скучноВАТА. В этом её существеннейшая черта - не пресна, не пошла и не скучна полностью. А везде - ВАТА. Что не делает, конечно, Войновичу чести.

Никак не могу понять, чего это его так замкнуло на лошадях. Не смог остановиться на Осовиахиме, превратившемся когда-то в человека? Теперь Сталина превратил в мерина? Ну хорошо, превратил. А дальше-то - что? Осовиахим хотя бы хотел стать коммунистом. А для чего эта жвачка про то, как Пржевальский сношал лошадь, став отцом вождя народов? И, кстати, зачем самого Пржевальского Войновичу понадобилось ворошить?

В общем, чем дальше в лес, тем больше дров. Сложилось стойкое убеждение, что Войнович, будучи в своё время убеждённым диссидентом, так и не вышел из этого состояния и спустя 15 лет после падения режима, и продолжал ср@ть в Совдепию. Зачем, Войнович? Дай ответ? Не даёт ответа.

Последняя книга трилогии. Знаю, что эту книгу Войнович писал уже в преклонных годах, что незаконченность истории о Чонкине не давала ему покоя. Только если во второй книге Чонкин отошел у автора на второй план, то здесь уже на десятый. И это, мягко говоря, пошло не на пользу книге. Здесь главным лицом выступает Сталин. У меня постоянно было ощущение, что Войновичу главным было написать о Сталине, а Чонкин было уже довеском. Да и история с ним заканчивается достаточно неправдоподобно. Честно говоря, если бы это была не третья книга, а произведение о Сталине, читать ее я бы не стала. Сам стиль повествования несмешной, сатира здесь какая-то кривая, собраны домыслы и небылицы о Сталине, их очень много и вообще полкниги вызывало только недоумение. Зачем? Гораздо лучше было бы написать о нем отдельное произведение и не приплетать его искусственно. Так что поклонники истории о Чонкине, думаю, будут сильно разочарованы.

Как же часто эту книгу мне цитировал один замечательный человек, как часто о ней говорил. Но огромный список к прочтению и любовь к зарубежной литературе никак не способствовали более близкому знакомству с Иваном Чонкиным. И вот, случайное упоминание этого произведения пробило броню, заставило поверить, что я упускаю что-то важное. Наконец, книга Войновича оказывается у меня в руках. Как же быстро удивление от отсутствия желания сразу же отложить подальше книгу и разочарования с первых страниц сменяется искренним восторгом, ощущением чего-то знакомого и теплого.

Страницы книги насквозь пропитаны абсурдом, бредом и нереальностью происходящего – именно это и вызывает восхищение. Так не бывает! Даже если одно произошло, то другое никак не могло последовать за ним, а если и могло, то никак не было третьего, четвертого, десятого. Увы, могло. Увы, было. Кому надо, куда следует… Попытка снять с себя ответственность, переложить ее на вышестоящего, над которым есть еще кто-то, а над ним еще – всегда найдется кто-то выше. А самому лучше откреститься, забыть, потому что всегда найдется кто-то еще, кто уже про тебя самого сообщит Куда следует. Всегда.

Сколько ошибок можно было избежать банальным обсуждением, разговором, уточнением, но страх побеждает. Увы, это актуально не только для произведения Войновича.

Второй книге поставила оценку пониже, здесь история Чонкина отходит на второй план, появляются Сталин с Берией, автора явно понесло от сатиры в политику, отчего книга только проиграла. Здесь акцент делается на беспощадную работу сталинской системы. И этого в книге было так много, что начинало раздражать. Как будто в книгу о Чонкине начали впихивать другую книгу. Жаль.

«Май» — только один рассказ из цикла, автор то тут, то там ссылается на понятия и образы, уже раскрытые в других рассказах, поэтому «Май» отчётливо производит впечатление кусочка чего-то большего.

Перед нами, как в дневнике, обрывочно фиксируются какие-то каторжные новости, параллельно с ними автор показывает несколько моментов из жизни «фитиля» Андреева. Чем запомнится этот май на Колыме? Лопатами по лендлизу, убийством за махорку, увеличением нормы выработки золота. Чем запомнится этот май Андрееву? Десятком способов насладиться кусочком канадского хлеба, белого, рыхлого, пышного. Попыткой навредить себе, чтобы оказаться в госпитале, в безопасности. В этом же мае кончилась война, но для измученного Андреева — это почти ничего не значит.

Маленький рассказ Шаламова — ещё одна чёрточка к большому портрету Второй мировой войны. Какой она видится с Колымы? Бесконечно далёкой, но всё же влияющей на повседневную жизнь каторжан: вот кончится война, и вместо американского пышного хлеба будет черняшка, грубая, тёмная, своя.
-----

Черный шаламовский сборник. Писать о нем? Надо переживать, хотя пережить такое невозможно. Перед картинами колымского ада меркнет все, в том числе и «вины» самого писателя с его левыми заскоками по молодости.
В художественном отношении проза Шаламова потрясает, она «сильнее», чем произведения А.И.Солженицына. Но Шаламов побывал в другом инфернальном «круге», ему удалось вернуться живым, но от адовых мук он освободиться так и не смог. Инферно не отпускало его до страшных последних лет. А литскандальчики с несанкционированными публикациями и т.д.? Ну, что это на фоне «Левого берега»?!
Страдалец Шаламов написал свое, чтобы помнили и чтобы не повторили. Тем омерзительнее приглашения онанирующих от джугашвили нынешних «деятелей», приглашающих повторить…