Кость левой ноги у Мута была раздроблена под челюстями «булыжника» в мелкие щепки. И все эти костяные щепки перемешаны с мякотью, сухожилиями, венами, капиллярами …
Мирализин, способствующий быстрому срастанию костей и восстановлению повреждённого организма, в этом случае не дал ожидаемого эффекта.
Мут со страхом ждал завтрашнего дня. Дита не остановить. С детства любознательный и упорный, он пойдёт без него, без Мута, в этот неизвестный мир, непохожий не то, что на встречаемые ими миры, но даже на то, что приносили спутники-роботы с той планеты, на которую они и летели. И у Мута всё больше и больше зрела уверенность, что во время галактической магнитной бури, с небывалым «звездопадом», в которую они попали, и когда их корабль на время вышел из-под власти людей, был не управляем, в это время он и изменил курс. Но приборы, почему-то после магнитной бури, также показали заданный курс. И точно, на заданном курсе перед ними предстала эта планета. Как они могли сесть на другую планету, когда на заданном ещё на Земле курсе, все планеты были известны, кроме планеты ИКС, а эта …
И Мут решился признаться хотя бы самому себе: «Это не планета ИКС, но вопрос в том, какой курс мог стать «правильным», кроме заданного курса на планету ИКС и привести на совершенно другую планету? Корабль должен был описать какую-то немыслимую траекторию и занять положение в этой траектории однозначное ранее заданного курса». Муту до крайности необходимо было самому обследовать хоть маленький участок этой планеты. Досконально исследовав те пробы, которые были принесены космическими роботами с планеты ИКС, Мут знал, что он смог бы найти ответ и на эту загадку.
Спутники-роботы носили пробы и данные всегда с одной и той же планеты. Но выходит, не с этой, на которую они припланетились, потому что все и пробы, и данные, приносимые роботами, совпадали, а эти пробы и данные были различны с теми. Мут искал причину задержать Дита и не находил.
Всегда уравновешенный и добродушный, теперь постоянно в разладе с самим собой, Мут убеждал сам себя: «Но ведь я только потому и пошёл на обман с сердцем Дита! Потому что был уверен, что шестой отсек и время, которое пройдёт в полёте до планеты ИКС, сделают своё благотворное дело – сердце Дита возмужает и станет взрослым, а он, Мут, всегда будет рядом с Дитом и ничто не сможет их разлучить». Стоп! У Мута молнией пронеслась мысль, озарив его разумение: «Только пересечение гелинакрильных линий может дать одинаковый курс с ранее заданным, но гелинакрильная линия – это граница между галактиками, граница разницы двух миров в системе притяжения, в системе всей «конструкции» галактик. Наш корабль просто «притянула» к себе эта планета, когда ослабла зона притяжения нашей галактики, а сила притяжения сократила время полёта. И эта планета на одном курсе, что и планета ИКС, только в другой галактике. Если упрощённо, то – наш корабль для этой планеты явился «куском железа», а сама эта планете «магнитом». – Мут понял всю глубину их катастрофы. Если это так, тогда они не смогли бы выйти в открытый космос с этой планеты, если бы даже корабль был исправен – он «кусок железа» для этой планеты «магнита». «Чужая галактика не отпустит нас на нашем корабле, она всегда будет держать нас в «плену», притягивая к себе».
Мут, уже без всяких колебаний понял, что они оказались на совершенно неизведанной чужегалактической планете, но очень схожей по многим показателям с Землёй, а так неожиданно «выросшей» перед ними, потому что эта чужегалактическая планета находится на одном курсе с планетой ИКС и не далеко от гелинакрильной линии. Но планетой неблагополучной в самом страшном понятии. А вся это чужая галактика для них, землян, – западня.
Мут мысленно воспроизвёл рассказы тех участников экспедиции, которые, оставшись на корабле во время их первого выхода на территорию этой планеты, вынуждены были отбиваться от каких-то чудовищ, которые никаким образом не шли на связь и вели себя непредсказуемо агрессивно. Также Мут воссоздал в своей памяти ландшафт этой планеты – мёртвый, населённый какими-то явно прилетающими сюда чудовищами. Сюда же он приплюсовал непригодную для питья жидкость планеты и отсутствие каких-либо съедобных растительных видов и животного мира.
«А люди… То есть – существа разумные?! Они должны же здесь быть? Почему нас встретили только эти чудовищные, злобные порождения? Неужели разум полностью истреблён на этой планете?!» Мысли Мута продолжали свой бег по спирали, заданной самим Мутом и окружающим его: «Где «роддом» этих чудовищ? И что представляет собой эта чужая галактика? Какие в ней самые близкие планеты и что это за планеты?»
Единственный человек из экипажа, с которым Мут мог обговорить свои догадки и выводы, был капитан корабля – Дит. Но Дита надо было щадить. И в мозгу Мута вторично высветило, как молнией – возможно только Диту и суждено добраться до разгадки и найти выход, так как Мут, как врач, заметил, пока что ни для кого неприметные, зловещие штрихи «космической смерти».
Мут и не догадывался, что Дит то же самое решил по отношению к Муту – пока ни чего ему не говорить. Для Дита тоже стало понятно, что они не на планете ИКС и даже не в своей галактике, но одно обстоятельство их посадки на эту планету так и оставалось для него загадкой, что это было – зов или западня чужой планеты чужой галактики.
Там в космосе Дит отчётливо знал, что корабль самопроизвольно «падает». И способа, замедлить это падение, нет.
Ничего не оставалось, как всей экспедицией покинуть космический корабль и попытаться спастись на аварийном аппарате, такой приказ он и отдал, а сам всё медлил, пытаясь спасти корабль.
Но в какой-то миг Дит увидел, что неработающие до этого приборы «ожили» «перескочив» и теперь показывают замедление падения. «Перескочив» ещё раз, приборы показали такую скорость падения, при которой появилась надежда на спасение корабля и, естественно, всего состава экспедиции, куда входил и экипаж корабля. Приборы опять бездействовали, но надежда на спасение корабля и всей экспедиции всё более укреплялась в нем. И тогда Дит отдал приказ – занять всем свои места. Все вышли из спасательного аппарата и заняли свои места. Дит приготовился к жёсткой посадке и предупредил всех. Но корабль, совсем утратив скорость падения, припланетился, словно пушинка. «Эта мысль нелепа, но, будто, кто-то протянул руки, взял наш корабль и за два рывка прекратил его падение, а затем бережно поставил на планету – «припланетил».
Не имея ни каких реальных данных моей версии, лучше пока держать это в себе» – решил Дит, а во всех выходах на планету непременно тоже участвовать, невзирая на протесты Мута.
«Космическая смерть» всё зримее для Мута проявлялась у всех, только у Дита Мут её не видел. Свои частые анализы, приказываемые им брать у всех членов экипажа, объяснялись окружающей зловредной средой, и пока этому весь экипаж верил. Но не для этого Мут взвешивал и взвешивал изменения, которые происходили в организмах всех членов экипажа – он со страхом, доселе ему неведомым, беспомощно наблюдал по анализам продвижение неуловимого и пока что видимого только ему одному убийцы – «космической смерти».
Для того чтобы ему не мешали работать и раньше времени не заподозрили этой безысходности, с которой никто ещё и никогда из исследователей космоса не сталкивался, но по теории вероятности знали, что такое может произойти, Мут жёстким приказом запретил беспокоить себя в выбранном им отсеке, к которому прилегала и лаборатория. И этот жёсткий приказ врача касался всех, даже капитана корабля. Объяснялся всё той же экстремальной обстановкой, окружившей их всех.
За те немногие часы, которые были даны Муту для его работы, Мут точно установил, что их всех, кроме Дита, поразила «космическая смерть», заключающаяся в особенном мутационном переоформлении всех клеток организма. Неясно, почему это не затронуло Дита? Или «космическая смерть» начинается с определенного возраста, а у Дита сердце младенца, или при пересадке сердца и удалении больного органа во время трансплантации у Дита стал вырабатываться какой-то Муту неизвестный гормон, который и защищает Дита теперь. Но насколько крепка эта защита Мут никак не мог выяснить. Для этого нужна была наземная специализированная лаборатория, а у Мута даже того, что, было, могло хватить на короткий срок и ему приходилось беречь и беречь всё, чтобы он мог продолжать и дальше делать хотя бы обзорные обследования экипажа.
И опять мысли Мута понеслись по знакомому кругу: «Дита необходимо сберечь. Он – единственное звено, которое может связать эту галактику с нашей и поможет спасти …». Могучий организм Мута содрогнулся. «Спасти … Эти чудовищные ядовитые порождения … Какова способность их передвижения? И на какие расстояния? И может ли им послужить преградой эта гелинакрильная линия, когда они насытятся своей галактикой и разрушат её дотла? А может, они её уже разрушили и мы, проделав своим космолетом, брешь в гелинакрильной линии, открыли путь этим жутким порождениям в нашу галактику?»
Мысли Мута заметались: «Кому я могу довериться?! Максиму? Он хорошо показал себя при космической буре, но я его слишком мало знаю. Глоссу? Но это учёный-фанатик. Он сразу ринется «изучать», и неизвестно, что натворит, да и тайны не сохранит. Эта его привычка говорить вслух, прежде смешившая меня, теперь ставит непреодолимую преграду между этой тайной и тем, чтобы всё рассказать ему. Он, даже не желая того, будет обсуждать вслух, взвешивать вслух, сам с собой спорить вслух, как он это делает всегда. И скоро всё будет знать весь экипаж, а пока этого делать нельзя».
Ещё была Нэт.
«Нэт … Нэт … Она не проговорится, поймёт сложность создавшейся обстановки, будет готова на всё, чтоб помочь, но сможет ли? Она хороший биолог. Но сможет ли она понять, как надо оберегать Дита и стать ему незримым, беззаветным и жертвенным другом?».
Мут, всегда боящийся за Дита, ни разу не задумался о том, что, ведь и с ним может что-то случиться. В своём сознании он был для себя неуязвим и бессмертен с совершенным здоровьем, выносливый, могучий, оснащённый знаниями ПРЕГЕЛАТа. И не только он так думал: все окружающие смотрели на него как на бессмертного. И вот – он беспомощный, и Дит завтра уйдёт без него, и никто не знает правды о Дите. Мут от безысходности создавшегося положения вновь заскрежетал зубами, чтобы подавить стон – не боли, а душевного мучения …
– Мут, – раздался тихий голос Нэт, – ты почему не спишь? Болит? – и ладошка Нэт коснулась лба Мута.
Мут чувствовал, что Нэт к нему относится очень хорошо (дальше этого Мут не отпускал свои мысли).
– Нет. Не то, – ответил Мут, даже не спросив Нэт, как она зашла к нему и как посмела войти без его разрешения.
– А – что? – и Нэт, будто прочитав мысли Мута, протянула ему на своей ладошке ключ от лаборатории.
Мут внутренне подосадовал на себя: «Конечно же, у неё от лаборатории должен быть ключ, который она мне просто не отдала при моём распоряжении, уверенная, что поступает законно, оставив себе право входа в лабораторию в любое время, а из лаборатории вот рискнула и пришла ко мне. Однако, это непохоже на Нэт, она никогда не нарушала ничего, но это говорит и о том, что Нэт или близка в своих догадках к истине, или даже знает что-то такое, чего не решается сказать. Я верю ей».
Ведь другого-то выхода у Мута и не было, остальные кандидатуры отпали сами по себе.
– Ната, – позвал её Мут, зная, что она любит, когда он её так называет.
– Да, – с готовностью откликнулась Нэт.
Мут задумался. Терпеливый голос Нэт и готовность её ждать сколько угодно продолжения пояснения, укрепили в Муте решение рассказать ей всё. Но ему нужно было всё-таки кое-что обдумать, прежде чем поведать эту тайну третьему человеку, да ещё в таких экстремальных условиях. Мут знал, что все на корабле уверены в могучем разуме своего капитана, в его знаниях ПРЕГЕЛАТа и в совершенстве владеющим АЗГКП.
– Нэт, наведайся ко мне … в шесть часов утра.
– Хорошо, – коротко ответила Нэт.
Она знала Мута по прошлым полётам, по совместной работе, и понимала – значит, что-то очень важное беспокоит его, если он говорит таким тоном.
К шести часам утра Мут ничего не придумал такого, что смогло бы задержать Дита на корабле.
Ровно в шесть часов Нэт была у Мута, строгая, вся собранная, готовая ко всему. Мут с нежностью посмотрел на милое её лицо: «Она поняла, что разговор, если и состоится, будет нелёгким».
– Говори, – просто сказала Нэт.
Мут попытался встать, но только растревожил притихшую свою физическую боль. Нэт укоризненно посмотрела ему в глаза.
– Мут, ты ведь не хочешь лежать здесь, в корабле, слишком долго?
– Да, – согласился Мут, – ты права, надо дать костям побыстрее срастись.
– Говори, – повторила Нэт.
Мут молчал, не решаясь открыть ещё кому-то тайну жизни Дита.
Нэт внешне была спокойна: ни нетерпения, ни любопытства не было, ни в её поведении, ни на её лице. Она просто сидела и ждала, когда Мут доверит ей то, что мучит его и с чем он, выходит, сам, сам – Мут, не может справиться. Значит это очень серьёзно и сложно. Сейчас она думала о другом: «В любых науках я не боюсь решать самые сложные задачи, но смогу ли я помочь Муту?» И только это сейчас и беспокоило её.
– Знаешь, Нэт, мне действительно придётся побыть на корабле, – и Мут саркастически усмехнулся над собой, – не носить же меня за спиной.
Мут хотел пошутить весело, получилась горькая шутка.
Нэт, внимательно слушавшая Мута, поняла, что он боится. За кого? Кто ему всех дороже на корабле? Дит?! Конечно же. Он боится за капитана. И Нэт вспомнила, как в космическую бурю Мут не отходил от Дита ни на шаг. Но почему? Почему Мут так боится и чего? Капитан – крепкий, сильный, юный и что может случиться с ним? Нэт вспомнила вчерашнюю встречу со страшным хищником …
Ведь Мут и там почему-то боялся за Дита, за капитана.
– Нэт, это случилось там, на Земле. Виноват я. С Дитом случилась беда. Нет, в беде в той я не виноват. Я виноват в том, что Дит здесь.
– Да, Мут, я поняла. С Дитом что-то случилось такое, что могло преградить ему дальнейшие полёты в космос, но ты нашёл ключ и открыл и эту тайну, но ты теперь потерял этот ключ. Ключ от этой тайны. И «дверь», за которой эта тайна, надо взломать, да, Мут?
– Да, Нэт.
– А я могу тебе помочь взломать эту «дверь»?
– Ты можешь быть рядом со мной, когда я буду эту «дверь» взламывать.
– Я с тобой, Мут.
На какое-то время воцарилось молчание. Нэт никогда не нарушала расставленных Мутом перед ней табу.
– Нэт, ты помнишь шестой отсек?
– Ну не такая уж у меня короткая память, Мут, чтобы забыть шестой отсек и недавно произошедшую бурю. – Нэт с какой-то особенной ласковостью улыбнулась Муту.
И Мут, как бы извиняясь, от чего – то охрипшим голосом, проговорил:
– Шестой отсек … Понимаешь, Нэт, у Дита пошли изменения в его сердце, совершенно незначительные для обыкновенного человека. Простой аппарат их никогда бы не выявил. Но при предпоследней проверке перед вылетом, аппарат указал на изъян. Указал наш аппарат.
– Ну, и …
– Нэт, я не поставил Диту крепкое сердце взрослого человека. Дит не соглашался. Как раз в то время к нам в спецблок поступил парень, только сердце и работало. Крепкое, молодое, неповреждённое сердце. У него, у этого парня, во внутреннем кармане на груди какая-то пластина лежала из неизвестного сплава. Он изобретатель. Вот эта пластина полностью и предохранила тот участок его тела и сердце. – Мут всё больше и больше нервничал, как будто это случилось вот только что, недавно. – Это было месиво, Нэт. Месиво! С бьющимся сердцем, работающим как часы, бесперебойно. Ты поняла, а, Нэт?
– Да, я поняла, Мут. Ты хочешь сказать, что это сердце было таким сильным …
– Да, Нэт, да! Но Дит не согласился! Он потребовал, нет, он просто приказал, чтобы я сохранил жизнь этому парню, этому испытателю! А когда я отказался, то он пригрозил, что пойдёт на операцию, отдав своё тело этому парню. И этого права его никто не сможет лишить. Я ничего не мог сделать с Дитом. Я спас жизнь тому парню. Это действительно оказался очень талантливый и многообещающий научный работник, но какую жизнь он будет вести и для какой жизни я его спас? Я работаю над этим дальше, но … А Дит рад за парня, что тот жив. Вот он такой всегда, с мальства, сколько я его знаю. Никаких компромиссов.
– Я поняла тебя, Мут. Дит не пошёл на компромисс и совесть его чиста, а ты мучаешься. И вот именно эта твоя совесть, которую ты считаешь нечистой, тебя мучает и не даёт тебе покоя, а не твоя разжёванная нога. Ты согласился скрыть изменения в сердце Дита … – Нэт замолчала.
– Я заменил сердце Дита на сердце младенца, потому что у этого младенца, здорового, крепкого во всех отношениях, было два сердца, одно из которых необходимо было удалить, чтобы ребёнок жил. Вот так и вышло, у Дита никаких компромиссов, у меня – сплошные …
О проекте
О подписке