Бам! Бам! Бам! Фиииииииииииииии Бум. Комья грязи в морду. Я лежу, втягиваясь в землю, головы не поднять. Над головой, я сразу понял, рвутся снаряды, и идет стрельба. Кто по кому стреляет?! Где я?! Где мельница, прекрасная мельничиха, отличная охота и отдых на траве. Здесь идет война, здесь убивают кого-то. И судя по шуму, война явно не гражданская. Великая отечественная война! Вот попал, так попал.
– Немцы. Окружают. Бей комиссаров.
Движение в окопах вокруг меня приобрело определенную форму. Народ пытался рвать когти, не надеясь на оборону и совсем не веря в свою способность дать врагу бой. Ну да, конечно же, он, сорок первый. Сколько полегло тогда. Значит, я умру не своей смертью, не в шкуре питерского инженера, не во фраке графа, наследника богатого имения. Меня пристрелят как куропатку наступающие фашисты. Или погонят в плен и кокнут по пути. На кой им черт лишние пленные в сорок первом. Возись с нами.
Стрельба и артобстрел стихли, только иногда посвистывали пули. Высунувшись, я увидел совсем близко врага. Идут как на прогулку. Но в руках автоматы. А у меня, я только сейчас сообразил, не прекрасное охотничье ружье, с которым я утром пошел в лес. Плохонькая винтовка, к тому же без патронов. Лес был рядом, жиденький лесок, березняк и кусты. Но там была свобода. И я дернул. Ох, как я бежал. Пара выстрелов прозвучала вслед, одна пуля вроде задела меня. Немцы смеялись, да, да, эти сволочи смеялись. Миллион изнасилованных немок, вдруг вспомнилось мне. Мало, кровожадно подумал, добежав до деревьев. Каждую девку, каждую бабу, которая покрасивее, надо было. Но надо не сбавлять темпа. Вояка я никакой, но бегаю очень неплохо.
– Товарищ сержант, возьмите меня с собой. Из-за куста смотрит девичье лицо. Санитарка. Морда перепачканная землей, вся в слезах и в соплях. Молоденькую девчонку фашисты изнасилуют, пустят по кругу, а потом или пристрелят, или отправят в лагерь. Не годится оставлять её одну.
– Идем, говорю ей.
– Будем к нашим пробиваться?
– Будем.
Пробьюсь к нашим и буду давать ценные советы товарищу Сталину. Как надо правильно воевать и почему он дурак. Книги о “попаданцах” я читал, барахло все эти книги. Ох, и сапоги же выдавали бойцам. Уже ногу стер. Иду, хромаю, девчушка семенит со мной рядом. Что-то в её внешности меня смущает. Что-то знакомое.
– Ань, говорю, что то память отшибло. Ты из нашего взвода?
– А как же, товарищ сержант. Я ж вас на прошлой неделе перевязывала. Помните, осколок царапнул.
– Теперь помню, говорю. Будем пробираться к своим.
Только меня там и не хватало. Руки у меня, посмотрел, не мои руки. Мозолистые лапы, явно физическим трудом занимался.
– Хватит, товарищ сержант, да товарищ сержант. Мы сейчас не в окопах. Обратитесь по-человечески, товарищ медсестра.
– Есть обратиться, товарищ… Борис.
– А по батюшке как меня?
– Борис Викторович.
Блин. И там, в двадцать первом я Борис и в девятнадцатом. И тут опять и имя, и отчество те же самые.
Хлюпает уже вода под ногами, в болото забрели. Если это тот же лес, та же местность, то я знаю и дорогу через болото, ходил как-то за клюквой. Там, посреди болота островок, вполне можно выжить. Питаясь одной ягодой да лягушками. Да еще камыши грызть, они вроде тоже съедобные.
А девчонку эту отмыть, вполне можно, очень даже хороша будет… Ох, и свинья я. Кто о чем, а юный граф все о том же. Не нае…ся в своем двадцать первом?
– Борис Викторович. Ой, я сапог потеряла!
Пришлось спасать сапог, боец без обуви, не боец, а обуза. Маленькая такая ножка, грязная ужас!
Шум боя далеко позади затих. Немцы шли и шли вперед и на наши комариные укусы не обращали внимания. А ведь где-то поблизости их, гадов, все равно остановят.
Мы пробирались через болото два часа. Отметины нового времени еще не появились, те отметины, о которых мне сообщил егерь всего несколько часов назад, за сто лет не все сохранились. Пару раз здорово окунулись в болотную жижу, один раз я уж пошел наугад, доверяя больше интуиции. Не подвела проклятая, мы вышли, мы добрались до суши!
Знакомые сосны шумят над головой, что им какие-то полсотни или сотня лет. Они живут по триста лет. За что фашистов особо не люблю, вырубили уроды в окрестностях хорошие леса. Им, видите ли, дороги через леса и болота надо было строить. Для танков и грузовиков.
На поляне, посреди островка журчал родничок, ничего ему не сделалось. И при царе журчал, и при проклятых коммунягах, придут новые баре, и при них журчать будет. Сюда не очень-то кто сунется. Клюкву покупают на рынке. Сам напился, Аньку напоил и заставил девчонку умыться. И когда глянул на неё умытую, обалдел. На меня смотрела дочка мельника. Точь в точь, как две капли воды.
– Аня. Ты из местных?
– Нет, мы приезжие. Я в техникуме в городе училась. Бабушка, говорят, родом из этих мест.
Вот тебе и объяснение. Вышла замуж прекрасная мельничиха и родила. И пошло, и пошло. Сидит рядом со мной внучка, сопит носом. Сопи, не сопи, а жрать нам абсолютно нечего. Точнее, почти нечего. Ягод навалом. Морошка рядом на болоте, черника под сосенками поспевает. Грибы тоже имеют место, два червивых подберезовика лично нашел и ногой пнул. Сырые грибы есть, говорят, можно. Еще говорят, что без пищи человек может прожить ровно месяц. Если его раньше комар не съест.
– Аня, ты чего плачешь?
– Ничего. Нас убьют Боря?
Вот и ответь. Вполне ведь возможно, что и убьют.
Не отвечаю, только целую девицу в мокрую щеку. Она вдруг обхватывает мне шею руками и сама начинает целовать. Кончили мы не скоро, пока не сделали все, что можно сделать. Оказывается, у Ани это в первый раз, она меня любила с первого взгляда и если у нас будет сын, назовет его Борисом. Вот попал, так попал. Кладоискатель чертов.
Голодная ночь на острове посреди болота. Под боком спит счастливая медсестричка. Снится её неведомо что, стонет во сне и прижимается ко мне. Мне долго не спится. Ухает ночная сова, где то вдалеке опять взрывы. Идет война, ей еще долго идти, целых четыре года.
Подвиги поутру мы не начали совершать. Нам бы начать партизанское движение, беспощадно убивая нацистов. Да вот беда, нечем. Да и опыта у меня особого нет по убийствам. Если не считать косули и пары куропаток. В армии я в горячих точках не служил, ни злодеев афганцев, ни заклятых друзей чеченцев убивать не приходилось. Винтовкой моей только от волков отбиваться. В качестве дубинки сгодится.
Анька смотрит уже на меня как на мужа. Сказала, что если забеременеет, её демобилизуют. Она будет меня ждать с победой. Ну что делать, надо с острова как-то выбираться.
Не знаю, что-то с глазами моими стало. Лес немного не узнаю, сосна, под которой мы спали, немного повыше была. Черничник на поляне все тот же, ближе к краю болота суше и явно можно пройти почти что и посуху. Чудны дела твои. Тащиться в лапы немцам нельзя, а вот, если взять круг через ольховник, можно выбраться к моей незапамятной мельнице, где нас потчевали сто лет назад мельник с дочкой. Там место тихое, на развалинах разве что змею встретишь. Можно денек, другой перекантоваться. Вопрос только, дальше то что? Некуда дезертиру деться. Или к немцам в полицаи, или ищи родную часть и иди снова в атаку. Если б Анька не подтолкнула, долго бы топтался на месте. Двинулись в очередной поход через трясину. Палки я выломал и для себя и для подруги надежные. Строго настрого приказал следовать след в след. Обувь наша за ночь высохла. Сейчас опять намочим ноги, но болеть нельзя. Чихнешь, выдашь себя, немцы мигом тебя вылечат.
Вот так бредем. Болотная жижа булькает, лягушки на кочках лупоглазые смотрят на нас и, наверное, удивляются. Нашли, думают, место для прогулок. Суши им мало.
Кукует кукушка в лесу и где-то…. Нет, не может быть, медведь рявкнул. Нашел время и место, дурак. Война, а ты бродишь, на пулю нарываешься.
– Это кто Боря?
– Фашист заревел. Его змея за ногу укусила.
Анька, наконец, улыбнулась, сорвала с кочки морошку и отправила в рот.
Мы брели, брели и встретили. Нет, не фашиста и не советского бойца, разыскивающего дезертира Борю. Увидели мы бабку на болоте, как ни в чем ни бывало собирающею ягоду. В какой-то дерюжке, с берестяным кузовком. Весьма колоритная бабуля. Персонаж на все времена. На такую глянешь, забудешь какое тысячелетие на дворе.
– Что милые, ягоду брать? А я вам такое разрешала?
Такое заявление, да здоровенному мужику и еще и с винтовкой.
– Вообще-то бабушка война, шли бы вы домой, не ровен час, бомба с неба упадет, да вас ушибет.
– Я тебя сама сейчас ушибу!
И тут Анютка меня удивила.
– Бабушка, да зачем сердиться. Дайте мы пройдем и больше здесь ходить не станем. Собирайте в свое удовольствие.
И по плечу бабулю гладит, в глаза ей глядит, что-то шепчет на ухо. Чего уж нашептала, не знаю. Вредная старуха заулыбалась, словно старуха Шапокляк.
– С женихом значит идешь. Ну, иди, иди, тут близко.
– Анечка. Тут загса на болоте нет. И приглашать чужую бабку в качестве свидетеля не годится.
– Надо Боря, отвечает. Пойдем дальше, еще одного человека встретим. Ты только не удивляйся. Я не всё тебе сказала. Но всё будет хорошо у нас с тобой. Ребенок девочка будет, красивая, а глазки как у тебя.
На почве нервного потрясения от прошедшего боя у девушки случилось нервное расстройство. И зачем таких дохлячек в армию берут?!
Он сидел на поваленной сосне и вид у него был совсем не советский. С таким видом его бы в городе мигом в милицию или в более серьезную организацию отправили. Нечего народ смущать. Сгорбленный, в какой-то шубе драной, не пойми из зайца или другого зверя. На голове не шапка, а высотный дом. Исключительно удобная для летнего периода форма одежды. Впрочем, комаров она, наверное, отпугивает. Я бы на их месте тоже бы испугался. А уж зубастый дед, такие бы зубы молодому, орехи можно зубами грызть. Глядит дед на нас, улыбается своими ужасными зубами. И никак его не обойти. На узенькой тропочке между двумя озерцами, затянутыми ряской, расселся и не сдвинешь.
– Дедушка, вот погляди на Борю, запомни его. Тропинку, если где встретишь, открой, не дай в лесу заблудиться. Сам чувствуешь, наш он. Пусть и человек, но свою силу имеет.
– Думаешь, стоит помогать? Не навредит?
– Сейчас он неумеха, не знает ничего, всего боится. А там приучится, свое место найдет.
– Ну иди себе, графское отродье, погляжу как ты себя поведешь. А нет, так и суда нет. Дорог в лесу много, ни одна никуда не ведет.
Морозом по коже от его речи и от морды его колючей. Зубов вроде еще больше в пасти стало. Но посторонился. Анютка меня сразу потянула за собой, дескать, проходим скорее.
Куда я попал, куда меня попали. Гестаповец какой-то, а не дед.
Мы скоро выйдем к реке, дорога пошла на подъем. Странно, шума боевых действий с утра не было слышно. Немцы что, окапываются на позициях, ждут подкрепления? Вчера в небе летали самолеты, шли один за другим в сторону Питера. Теперь тишь, да безмолвие. А солнышко светит, щебечут птички, Анька трется разрумянившейся мордочкой о мое плечо. Но меня, после её непонятных разговоров с лесными людьми, приласкать её как-то и не тянет. Странная медсестричка, если не сказать больше.
Дорожка выводит, вывела дорожка…. Какого черта?!
Стоит над рекой старая мельница, журчит вода. Мой спутник, охотник-неумеха, машет мне рукой.
– Загулял граф?! Вчерашнее похмелье прогулкой по свежему воздуху сбиваешь. Молодцом, молодцом. А мы тут со стариной мельником рыбы наловили, тебя ждем, жарить будем.
Охлопываю себя, оглядываю. На мне тот же охотничий костюм. За плечом вчерашнее барское ружьецо.
– Потеряли что барин? Смеется Анюта. Она та же и не та. Во вчерашнем сарафане, на ногах лапти. Э, а царапина на ноге вчерашняя, та же самая. Помню её, крепко тогда ногу разодрала.
– Ну не доглядела, забыла убрать. Что ты болтать будешь барин? Тебе кто поверит?
Я сам себе не верю.
Через полчаса мы сидим за столом, едим жареную рыбу и болтаем о всяких пустяках. О том, как день хорош, как прекрасна жизнь в деревне и как хороши сельские девушки. В первую очередь наша юная хозяйка, конечно.
– Не боись, шепчет мне на ухо бесовка. Воспитаю девку, без твоих барских забот обойдусь. Но назову Анютой, никуда не денешься, вспоминать будешь.
Такое забудешь.
– Пора трогаться в обратный путь, граф. Всю дичь убили и съели, всю рыбу выловили. Медведь нас испугался, убежал и спрятался. Мы его в следующий раз… Как думаешь егерь?
Егерь Карп выглядел помятым, словно всё время моего отсутствия с тем же самым медведем воевал.
– Пора в обратный путь барин. Засветло вернемся, барыня не надо будем об вас беспокоиться.
А на морде явно беспокойство. И вовсе не о нас беспокоится. Что ему за полночь вернуться. Сплошь и рядом на ночную охоту уходит. Жив-живехонек по сей день.
– Вы с Анькой поосторожнее барин, улучив момент, шепнул мне на ухо. Полнолуние нынче, вижу, дурит девка. Она может, от бабки это у неё.
И что может, какая у моей новой любовницы дурь, так и не сказал.
Долго прощались с гостеприимными хозяевами. Мзду за ночлег мельник принял с благодарностью, Анюта попытку сунуть ей полтинник в кармашек отвергла с негодованием.
– Это ты меня так ценишь, в полтинник?! Иди Танькам своим и Наташкам полтинники суй. Они и за пятак тебе всё обделают.
Если бы не свидетели, быть моей морде битой. Мы поспешно собрались и отправились домой. Обратный путь всегда труднее, ноги вспоминают полученные в пути ушибы и ссадины. Кочки попадаются под ноги, деревья вырастают там, где вчера их и не было. Так и тянет заблудиться и кружить на месте, аукая друг друга. Егерь твердо вел нашу подусталую команду, барон вообще расклеился и ныл, проклиная комаров, русскую природу и сельские напитки. Оказалось, он у мельника еще и самогон местный попробовал. Напиток богов.
Я шел и лицо Анюты глядело на меня сквозь ветви деревьев. Ночная птица приговаривала: своим девкам полтинники суй. Филин где-то в чаще леса проснулся и хохотал: Огулял девку! Быть тебе барин в беде!
Как хорошо дома. Давно ли обрел чужой и уже привычный мне дом. Здесь все не такое, как в нашем суетном мире. Важно бьют часы в гостиной. Сообщают, что барину пора обедать. Меня одевают, боже мой, со времен незапамятного детства этот процесс целиком и полностью был моим личным делом. А здесь… Пару раз хотел отмахнуться и сам все сделать. Но, во-первых, всерьез обидел лакея Антона Фомича. Во-вторых, и это самое важное, непростое дело, одеваться во времена Александра Сергеевича Пушкина. Есть отдельные, еще не до конца мною изученные нюансы.
За обедом гости мои выглядели примерно одинаково. Князь сражается с остатками наших вин, геройски надо сказать сражается. Барон, горе-охотник еще не отошел от охотничьих подвигов. Вяло жует баранью отбивную и смотрит куда-то вдаль. Если он видит там родную столицу и батюшку барона, ожидающего заблудшее чадо, дай ему бог. Вдруг надумает уехать и князиньку с собою увезет. Надоели мне гости хуже горькой редьки. Еще немного поживут, опять вызову на дуэль не этого, так другого.
И всё у меня из головы моя вчерашняя любовь не уходит. То ли морок она на меня навела, надо сказать отличный получился морок, качественный такой. Но как могла девка начала 19 века знать о Великой войне и о всех её особенностях? Нет, не получается. Значит, и вправду мы побывали с ней в одна тысяча девятьсот сорок первом проклятом. И провели, надо сказать, неплохой денек. Я прыгаю по времени то туда, то сюда. Допрыгаюсь, попаду в совсем плохое и место и время.
– Что же ты мороженое не кушаешь, Боренька? Специально для тебя повар старался, готовил.
Мороженое в начале 19 века редкая гадость. Не научились еще местные повара его готовить. Но не все удовольствия сразу.
Летние досуги в барском имении однообразно приятны. Купальня на реке обустроена с неплохими удобствами. Водичка, правда, могла бы быть потеплее. Наш север даже в июле север. Комар лезет на тело после купания самый оголтелый. Вкусно ему барское тело попробовать. Не иначе в предшествующей жизни был сей комар крепостным крестьянином и теперь мстит своему барину за прошлые обиды. Князь Романов и барон Штерн купаться сегодня отказались. Опять намылились с девками пойти в поход за малиной. Ох, будут у меня в селе ближе к весне незапланированные беременности. Придется бабушке разоряться, справляя приданое обрюхаченным дурехам.
О проекте
О подписке