Тоннер делал американцу отчаянные знаки, но тщетно – Роос их не заметил.

– Вкусно, – выпив, сказал он и тотчас плюхнулся в кресло. Все сразу стали ему милы: и странный поляк, и грозный генерал, и чересчур серьезный доктор Тоннер. Еще утром никого из них не знал, а сейчас они вдруг стали родными людьми. Захотелось сказать им что-то очень приятное.

– Господа, как же мне нравится ваша страна! Давайте за нее выпьем! Виват, Россия!

– Молодец, ученый, – обрадовался Веригин. – За такой тост надобно выпить всем. А что это я разливаю, что твой лакей? Ну-ка, Гришка, обеспечь собравшихся.

Трясущимися руками лакей принялся смешивать коньяк с шампанским, а адъютант разносил.

Тоннер сначала покачал головой.

– Почему, милый Илья Андреевич? – Веригин подошел к доктору, который только что в результате долгой комбинации выиграл коня. Теперь участь Митенькиного короля была предрешена.

– Печенка пошаливает, знаете ли, – безыскусно соврал доктор.

Митя взялся за ладью, и Тоннер внезапно увидел, что это не юноша зевнул, а сам доктор, погнавшись за подставленной фигурой, проглядел мат в два хода. Молодой человек опустил туру и торжествующе посмотрел на Илью Андреевича. Тому оставалось лишь развести руками.

– Что ж! Сдаюсь. – Тоннер положил своего короля на доску и протянул Мите руку. – Вот, Пал Палыч, молодой человек усыпил меня осторожной тактикой, а потом сделал разящий выпад.

Генерал обнял Митю и сунул ему тоннеровский бокал:

– Молодец! Хорошим воином будешь! Тактика – она везде, брат, тактика. Что за доской, что на поле брани. Давай выпьем!

– А лет-то вам сколько? – спросил Митю доктор. По фигуре можно было все восемнадцать дать – юноша был высок, плечист, а вот лицо детское, и юношеские прыщи не сошли!

– Шестнадцать! Двадцатого декабря исполнится!

Тоннер забрал коктейль:

– Тогда уж лучше выпью я!

Терлецкий, Глазьев и Рухнов отказываться не стали, а Шулявский замахал рукой.

– Вынужден отказаться. На мой вкус, смесь коньяка с шампанским ничем не лучше калмыцкого чая.

– Ну, сравнил божий дар с яичницей! – возмутился Веригин.

– Я лучше выпью просто шампанского!

Генерал пожал плечами. Что взять с поляка? Повернувшись, заметил, что и Тучин наливает себе игристое.

– Позволь, и ты нашим «медведем» манкируешь?

Тучин смутился:

– Свойства данного напитка мне знакомы. В силу нескольких обстоятельств хотел бы сохранить к утру ясную голову.

Угаров пришел на выручку другу:

– Готов выпить и за Сашу!

– Хм, это по-гусарски. Налейте-ка ему вторую.

Генерал с адъютантом тоже взяли по бокалу. Все чокнулись. Веригин с интересом следил за Денисом. Осилит второй? Тот его выпил, словно стакан воды.

– Ты куда собрался? – шепотом спросил Угаров Тучина.

– Порисовать, – ухмыльнулся Саша.

– Забыл, как спасались из Флоренции? Хозяин гостиницы имел все основания сделать тебя своим зятем!

– До сих пор сожалею, – снова ухмыльнулся Тучин. – Его сын мне нравился больше, но дочка согласилась первой!

Генерал быстро захмелел и стал ко всем обращаться на «ты», что, впрочем, не вызывало возражений.

– Ты, Денис, молодец. Весь в батьку. Пил, как бегемот. А твой, – обратился к Тучину, – в картишки любил. Сметаем по маленькой? Или снова обстоятельства?

Тучин улыбнулся – он любил абсолютно все пороки.

– С удовольствием, Пал Палыч. Григорий, ну-ка, карты!

– А карт в доме нет, – сказал Митенька. – Только колода для пасьянсов, Анна Михайловна раньше их раскладывала. А игральные держать запрещала, чтобы Василия Васильевича в соблазн не вводить.

– Ну вот, здрасьте, – огорчился генерал. – Что делать? Я всегда с собой вожу, но, как на грех, запас израсходовал. Неужели ни у кого карт с собой нет, а, господа?

Все отрицательно покачали головами.

– У меня есть, – сказал Шулявский. – Пошлите Гришку в мою комнату, там слуга сторожит вещи.

– Боитесь, обворуют? – удивился Терлецкий. – Вряд ли это возможно! В доме ночует капитан-исправник.

– Вот именно, что ночует, – улыбнулся Шулявский.

Киросиров и впрямь опять улегся на оттоманку и сладко присвистывал.

– Да и вообще полицейские ворам не помеха, – заявил поляк. – Перед фейерверком я заглянул ненадолго к себе в комнату и обнаружил, что кто-то рылся в моих вещах.

– Это невозможно, – сказал Митя. – Все слуги у нас честные, служат много лет. Исключено!

– Возможно, мне показалось. А может быть, это не слуги. Так или иначе, я запретил Кшиштофу отлучаться из комнаты. Гришка, сходи. Пусть даст карты.

– И отведи исправника в его покои. – Генерал ткнул пальцем в Киросирова. – Нашел где спать!

Разложили ломберный стол.

– Во что будем играть, в преферанс или в вист? – спросил этнограф. Все, к его удивлению, расхохотались.

– В такие игры старички в деревнях режутся, когда в дурачка надоест, – ответил генерал.

– Чем плох преферанс? – изумился Роос. – Подобно шахматам, развивает ум и память. А как играть интересно! Плывя из Египта, я сопернику на его мизере пять взяток засунул.

– Нам, русским, обыгрывать соперников неинтересно. Играем исключительно с судьбой, – заявил ге-нерал.

– Это как? Что за игра?

– Называется по-всякому: банк, фараон, штосс. Суть одна: выбираешь карту, делаешь ставку. Один из игроков, он-то и есть рука судьбы, мечет колоду – карту вправо, карту влево. Если загаданная влево легла – обыграл судьбу, сгребай деньги. А если вправо – плати сам.

– Кому платить? Судьбе, что ли? – спросил Роос.

– Банкомету. Значит, его судьба выиграла.

Гришка вернулся, притащив ящичек, в котором лежало дюжин шесть, не меньше, запечатанных колод.

– Зачем так много? – изумился Роос.

– Более раза не сдают, не положено-с, – пояснил Глазьев.

Генерал, взяв в левую руку одну из крест-накрест запечатанных колод, резко ее сжал. Заклейка с треском лопнула. Веригин стасовал карты.

– Ну, кто будет рукой судьбы? Господа, называйте карты. Чья первой выпадет, тот и мечет.

– Семерка, – сказал Тучин.

– Туз, – назвал свою Роос.

– Тройка, – после некоторых размышлений объявил Терлецкий.

– А я на даму. – Генерал стасовал колоду и готов был метать. – Ну а остальные что молчат?

– Я, ваше превосходительство, пока средств не имею, чтоб ставить, – заплетающимся голосом сказал Рухнов.

Митя тоже отрицательно покачал головой.

– Господа доктора, называйте карты, – призвал Веригин.

– Я, как и Михаил Ильич, денег не имею-с, – сказал Глазьев. – Пас, пас и пас.

– Столичные медики, надеюсь, более обеспечены?

– А я, Павел Павлович, с судьбою не играю. Отношусь к этой особе серьезно и доверять картинке считаю опасным.

Генерал кончил тасовать:

– А вы, пан Шулявский, что молчите?

– Отец мой был отчаянным игроком, проиграл, по-моему, все, кроме нас с матерью. Упомянутая судьба дала нашей семье сатисфакцию – в карты я никогда не проигрываю. Поэтому играть со мною неинтересно.

– С какими удивительными людьми я сегодня познакомился! – воскликнул генерал. – Один бахвалится, что пьет не пьянея. Кстати, Гришка, налей ему третий бокал. И почему он карту не называет?

– Семерка.

– Давайте, Шулявский, называйте карту, – сказал генерал. – Проверим и ваш талант.

– Как угодно, генерал. Валет.

Генерал, открыв, кинул влево первую карту. Все ахнули. Валет пик.

– Ух ты, соника взял! – завистливо сказал Рухнов.

– Кого взял? – переспросил Роос.

– У игроков в азартные игры свой, только им понятный язык, – сказал Тоннер. – Обычно это исковерканные французские слова. «Соник» – выигрыш с первой карты.

Генерал кинул колоду, из которой сдал валета, под стол и тут же взял новую. По колоде взяли и все остальные. Адъютант вопросительно посмотрел на генерала. Тот кивком разрешил ему принять участие в игре. Банкомет Шулявский занял место по одну сторону стола, противники встали по другую. Почти одновременно все стиснули колоды и, бросив обертки на пол, достали карты.

– Банк двести рублей ассигнациями, – произнес поляк и положил на стол две радужные бумажки.

Понтеры – именно так назывались соперники судьбы – вытащили каждый по карте и положили на стол рубашкой вверх рядом с поставленной банкнотой. Терлецкий и Угаров выложили по красненькой десятке, генерал с Тучиным достали по четвертному, этнограф вытащил пять рублей.

Шулявский тасовал быстрыми, отточенными движениями, сам при этом глядя на понтеров, их карты и ставки. Когда те были сделаны, начал метать. Карта направо, карта налево.

– Каждая прометанная пара карт называется абцуг, – продолжал просвещать Рооса Тоннер.

Направо выпала семерка, Терлецкий перевернул свою карту – это оказалась семерка треф, пододвинул свою банкноту Шулявскому и сказал:

– Пас. С ходу не свезло. Пропущу-ка я эту талию!

– Талию? – переспросил Роос.

– Промет всей колоды так называется.

Поляк продолжал метать. Через абцуг направо полетел валет. Закряхтел генерал – он как раз его загадал.

– Зря. Мальчик опять к вам пришел, пан Шулявский. Но, один черт, попробую еще разок. Ставлю на рут, – и достал еще одну четвертную.

– Что ставит? – переспросил Тоннера Роос.

– В колоде, как известно, четыре валета. На первом генерал проиграл, но кто знает, куда ляжет второй? Он снова поставил на ту же карту.

Но налево в следующем абцуге полетела дама. Радостный Тучин перевернул свою карту. Дама!

– Мой отец, как заметил господин генерал, тоже увлекался картами, – заявил юный художник. – Но в отличие от вашего батюшки, пан Шулявский, ничего не проиграл, только приобрел. У меня его способности.

– Что ж, посмотрим, чья наследственность лучше, – усмехнулся Анджей. – Вы ставку в этой талии будете делать?

– Непременно, – ответил Тучин и загнул угол даме.

– Значит, удваивает ставку на эту же карту, – вновь пояснил Тоннер.

– Вроде простая игра. А сколько правил, необычных слов. Если мою карту побьют, я, пожалуй, больше ставить не буду. Надобно все записать, – решил американец.

Его желание тут же исполнилось – туз полетел направо, и Роос, пододвинув пятерку к Шулявскому, достал карандаш и стал яростно черкать в блокноте.

Вновь полетела налево дама. Саша засиял и загнул еще угол.

– Он учетверил, правильно я понял? – уточнил этнограф.

– Да, все верно.

За несколько следующих абцугов были биты карты Угарова и Николеньки. Они отпасовались. Потом вновь направо ушел генеральский валет. Тоже пас. Теперь все ждали даму.

– Точно в вашей колоде их четыре? – спросил Тучин.

– Может, и больше, но никак не меньше, – отшутился пан Анджей. – Терпение, мон шер, терпение.

Дама легла влево.

– Все, банк пуст, талия закончилась, – разъяснил доктор.

Шулявский, скинув карты под стол, рассчитался с Тучиным и тут же достал новую колоду. Роос заметил, что полетела под стол и проигранная им пятерка, нагнулся было, чтобы поднять, но генерал его остановил:

– Право, неприлично. Все, что упало, – добыча лакеев.

– Размялись? – спросил поляк. – Давайте-ка увеличим банк, раз тут такие везунчики. Ну хотя бы до пяти сереньких.

Поляк бросил на стол пять двухсотенных ассигнаций. Все покачали головами. За столом остался лишь Тучин. Он тоже распечатал новую колоду. Вытащил карту, потом другую, долго думал, поискал третью и, наконец, выбрал. Положил на стол картинкой вниз, прикрыв «катенькой» и четвертной.

– Сто двадцать пять!

Шулявский снова начал метать. Тоннер не сомневался, что Тучин опять поставил на даму. Когда первая из них легла влево, Саша улыбнулся и загнул на карте сразу два угла.

– Это ж в четыре раза! – изумился Николай.

Все в волнении следили за игрой. Шулявский кинул на стол еще пять сереньких ассигнаций^[3].

– Ничего себе! Налейте-ка мне еще «медведя», – заплетающимся языком попросил Рухнов. Гриша неохотно оторвал взгляд от стола и быстро наполнил бокал.

Вторая дама ушла вправо. Шулявский наконец улыбнулся, а Тучин побледнел. Дрожащими руками он начал загибать оставшиеся два угла.

– Сашка, остановись, – взмолился Угаров. – Помнишь, чем закончилось в Венеции?

– Помню! Ты не дал мне пристрелить шулера! Да к черту эти углы. Трантильва!

Сначала все ахнули, а потом стало так тихо, что все услышали треск стеариновых свечей.

– В тридцать раз! – не веря ушам, пояснил Тоннер.

– В банке-то две тыщи! – напомнил Терлецкий.

– Увеличиваю банк. Ставка принята! – У Шулявского задрожали руки. Тучин облизнул пересохшие губы:

– Сдавайте, чего ждете?

Теперь поляк метал медленно. Все, замерев, смотрели, как переворачивались карты в его руках. Десятка, пятерка, король, туз, опять десятка… Валет, восьмерка, туз…

– Мне тоже «медведя», – попросил генерал.

Гришка неохотно оторвал свой взгляд от игры… И тут же услышал общее «Ох!». Дама легла вправо. Шулявский перевел дух и кинул колоду под стол.

– Можно карандаш? – попросил он этнографа. Взяв двухсотрублевую ассигнацию, принялся прямо на ней вычислять выигрыш. – От волнения боюсь ошибиться. На бумаге будет вернее. Пятнадцать тысяч триста семьдесят пять! Давайте рассчитаемся, молодой человек.

Тучин не мог прийти в себя.

– Вы метали баламут, выигрыш бесчестный. – Глаза Александра налились кровью.

– Что он сказал? – спросил ничего не понявший Роос.

– Метать баламут – это значит растасовать колоду и сдать ее шулерским способом, – пояснил Тоннер.

– Я понимаю ваше состояние, – спокойно сказал Шулявский. – Проигрыш велик, но кто ж вас заставлял трантильву объявлять? В следующий раз будьте аккуратнее!

– Вы метали баламут, – как заведенный, повторял Тучин.

– Ты видел это? – спросил генерал.

– Я уверен. Только так у меня можно выиграть. Вы – шулер, – заявил Тучин Шулявскому.

– О, я слышал про российские нравы, – сказал Роос. – Сейчас господин Шулявский вызовет его на дуэль!

– Хороших игроков всегда обвиняют в шулерстве, – спокойно заметил Шулявский. – Знаете, юноша, у меня сегодня удачный день. Может быть, самый удачный в жизни. И никого убивать я не собираюсь. Отдайте деньги и пойдемте спать.

Тучин, отсчитав из бумажника деньги, отдал их Шулявскому. Поляк начал было прятать купюры в бумажник, но в это время Саша, достав из кармана перчатку, кинул ее ему в лицо. Угаров хотел удержать друга, но опоздал.

– Что ж! К вашим услугам, – Шулявский щелкнул каблуками.

– Пусть ваш секундант обговорит с Денисом условия поединка. Встретимся на рассвете. – Тучин тоже щелкнул каблуками

– Настаиваю на поединке немедленно, – ответил Шулявский. – На рассвете хочу уехать. Опаздываю в Петербург.

– Вы выбрали время. Значит, я выбираю оружие – пистолеты! Так кто ваш секундант?

Шулявский осмотрел присутствующих. Все отвернулись. И дуэлянтам, и секундантам грозило одинаковое наказание. Особенно жестоко страдали «государевы люди»: военных ссылали солдатами на Кавказ, чиновников увольняли со службы, могли и в тюрьму посадить.

– Господа! – обратился к компании Шулявский. – Окажите содействие.

Все молчали.

– Боюсь, мне придется оскорбить вас, юноша, пригласив секундантом слугу. Никто не решается.

– Давайте буду я, – неожиданно сказал Рухнов. – Только пусть еще «медведя» нальют.