Да, живого идеала в отряде не нашел. Но обнаружил большее. То, чего и ожидать не мог, – познакомился с Сашей. Подобного ему я не встречал никогда. Такие люди приходят в мир этой планеты крайне редко. Позже узнал: оперотряд создан для поглощения его избыточной энергии. Мать Саши занимает высший в городе пост, – секретарь объединенного городского комитета Партии Авангарда. Ростом и силой Саша превосходил всех. И по одному, и толпами. Что поразило: он повел себя при первой нашей встрече так, будто встретил после долгой разлуки очень близкого человека. Но ведь мы до того и не подозревали о существовании друг друга!

Мы сблизились естественно, по закону всемирной гравитации. И открылось: рядом с ним я надежно прикрыт от любого зла. Мудрые ноги привели не в оперативный отряд, а к Воеводе. Так кто же управляет мной?

Пришлось отложить в сторону папку с надписью «Идеал». Она успела серьезно распухнуть от выписок отовсюду, но ясности так и не прибавила. Но присутствие в оперотряде кое-что прояснило. Мне вдруг открылось, что большинство людей, – за редким исключением, – слабее муравья вне муравейника. И потому они объединяются в отряды и отрядики. Включение даже в маленькую группу возводит в степень, недостижимую наедине с собой. Человек делается как бы зверем, членом стаи. Стайные эмоции горячат кровь, и стираются индивидуальные различия. Если стаей овладеет ярость, она начнет грызть любого, на кого укажут. Ярость! Яростный оперотряд, – таким видели его партийные и полицейские кураторы. Есть ярость служит делу Империи, то оперативнику, – члену государственной стаи, – прощается многое.

Я не нашел в себе ни ярости, ни ненависти. Достаточно быстро понял: процесс охраны правопорядка – это противостояние отрядов. Один опирается на государство, другой на неорганизованные массы. Но все они живут на одной территории и внутри одной Империи. Выходит: происходят разборки между своими, внутрисемейные ссоры-драки. Неужели нельзя урегулировать процесс другими способами? Я их не видел, но их не может не быть. А выбранный вождями способ меня не удовлетворял. Что-то тут сильно не так. Почему ярость одних подлежит наказанию, а других, – ненаказуема? Ведь все думают и живут одинаково!

Отряду Резерва не хватило имперского цемента сплочения. Каждый думает и говорит о другом хуже, чем о себе. Особенно много злословят на Воеводу. Я слышал, пока не вошел в его семью. Тогда зависть к Саше распространилась на меня. Втайне каждый хотел быть на моем месте. Близость к вершине власти…

Не теряя близости к Саше, я на время отключился от оперативного отряда. И снова погрузился в книги. Нет, скорее, в знакомую магию напечатанного слова. Многие книги лишены этой магии. Такое становится ясно, когда тронешь обложку, коснешься пальцами страниц, пробежишь глазами по строчкам… У настоящей книги свой запах, свое притяжение, даже свой взгляд. Некоторые смотрят так красиво, что не хочется отпускать, пока не прочтешь всю, до реквизитов издательства. Эти книги сами идут ко мне, не я их выбираю. Не мои книги безвкусны и бесцветны… Они неживые или злые.

Еще я узнал: некоторые книги говорят! Они шепчут о том, чего нет в строчках автора, а берется откуда-то издалека. Это «издалека» может находиться совсем близко. Только для меня оно недостижимо. Но я слышу шепот, сообщающий через книги о предстоящем.

***

…Грядет новая эпоха, и откроется большая злая сказка. Охватит она собою весь земной мир. Надо остеречься. Но не надо бояться. Ведь сказка та существует не сама по себе. Мы все живем внутри чего-то безмерного, похожего не необъятную Книгу. Книгу всех книг… Она очень древняя, и в ней нет ни начальных, ни конечных страниц. И потому имя автора узнать не дано.

И предстает она каждому в особенном варианте. Получается, у каждого своя безграничная Книга. В чужие книги, как и в чужие сны, лучше не заходить. Если только очень попросят… В мою Книгу зашел кто-то непрошенный, когда я был совсем мал, и не заметил проникновения. И захотел непрошенный гость стать хозяином моих страниц. Внутри моей Книги он угрожает мне. И преследует, действуя через других, которые живут рядом. Люди, животные, даже растения… Он напрягся, когда я познакомился с Воеводой, – значит испугался.

Как узнать, кто написал бесконечную Древнюю Книгу? Только автор может что-то изменить в ней. Почему он оставил возможность для проникновения зла? Одна из малых книг, умная и знающая, сообщила:

– Ты еще не знаешь? Дом, в котором ты живешь, непрерывно расширяется.

Я не поверил. И рассмеялся. И сказал с иронией:

– Значит, ты тоже увеличиваешься? И текст твой меняется?

– Не надо смеха, – серьезно сказала малая книга, – Тебе трудно подумать как следует? Если Вселенная расширяется, то за счет чего? Пустоты ведь как таковой нет. Так вот: за счет себя самой! То есть своих частей и частичек, без которых Вселенной нет и быть не может. Ну?

– Ух ты! – восхитился я, – Сильно сказано! Непрерывно расширяющийся дом! Но ведь комнат это расширение не прибавляет? По твоей логике, ты увеличиваешься. Но мыслей на твоих страницах не становится больше. Если увеличивается всё, везде и повсюду, реального свободного места в доме не прибавится. И этот процесс бессмысленен. Да и все равно мне, что происходит со Вселенной. Пусть расширяется, сжимается, делится, умножается, – на моей судьбе это никак не отразится.

– Низко летаем, – грустно отреагировала книга. – Очень низко. По-крокодильи.

Но не повелся я на ее грусть. Она уже не поучает, она осуждает. И без нее есть кому это делать. И сказал с вызовом:

– Лучше летать низко, чем ползать высоко. Да и, – чем выше, тем холоднее.

– Тем неуютнее, – не по-книжному поправила книга, – А я думаю: леопард, замерзший на вершине высокой горы, получил крылья…

Какая мне разница, летает леопард или нет? Следующую мысль книге не решился высказать. Мало ли кто еще услышит? Дело в том, что, – скорее всего! – Вселенная и не думает расширяться. А это люди удаляются друг от друга и от книг. За счет уменьшения самих себя. Обмельчения… Но при долгом растяжении стен могут появиться щели…

Я закрыл противоречащую мне и себе книгу и задумался. Как собрать и сопоставить все происходящее со мной? Вот, к примеру… Рядом невидимые сущности, а не могу понять, кто они. Только ощущаю неизвестно что. Физика, а тем более химия, – они ничего не могут объяснить. Ученые хотят разъять пространство и время на атомы, чтобы захапать международные премии по разным наукам. А неученые, – по литературе.

А ведь в многомерности наверняка получаются деформации. Вот и появляются межпространственные щели, норы, провалы… По гладким поверхностям можно проскользнуть куда угодно. Отсутствие реакции тоже реакция, только иного рода. А законы в мирах могут как действовать, так и бездействовать. И там, где царит бездействие, нельзя говорить ни о веществе, ни о каких-либо полях. Но оттуда легко наблюдать мой мир и влиять на него.

Итак, они видят меня и все такое. Я не могу с ними поговорить. Добрые они или злые, – все равно не могу. Может, написать на столе обращение крупными буквами?

На следующий день, листая в библиотеке научно-популярный журнал, наткнулся на упоминание о хрустальных черепах. Вне болот и Клюквы… Журнал сам попросился в руки. Неужели мной заинтересовались и черепа?

Ночь выдалась безлунная, застойно-тоскливая. Я высунул голову за дверь сеновала и направил луч фонарика в небо. Бесполезно, Луна не нашлась. Жаль.

***

Но стремление разобраться в смыслах моего запутанного мира не могло не пробиться наружу.

В начале девятого класса сосед попросил сделать копию свидетельства о рождении. Я постарался сымитировать все, кроме водяных знаков. Улицы узнали о появлении копировальщика, у меня появился небольшой, но постоянный доход. Накопив нужную сумму, приобрел листы ватмана, мягкие карандаши. И решил посетить все городские кинотеатры. Смотрел ранее недоступные фильмы и рисовал интерьеры. Почему-то решил: в соотношениях сторон и высот зданий имеется какая-то закономерность. Собрав десяток рисунков, приступил к ним с линейкой и транспортиром. И разочаровался, – в архитектуре клубов и кинотеатров не нашлось ничего общего. Стало ясно: выяснить что-либо о размерностях пространства таким путем не удастся. Здания в Нижне-Румске строились без учета структуры Вселенной.

В школе продолжал следовать уже отработанной методике освоения учебной программы. В сентябре штудировал все учебники. Плюс отменил отдельные тетради по предметам. Ведь переписывать учебники по меньшей мере глупо, как и писать домашние задания. Лишняя трата времени. Немного подумав, все же оставил одну девяностолистовую тетрадь, общую на все предметы.

Со вступлением в оперативный отряд изменился и распорядок дня. Часто возвращался в каморку на сеновале глубокой ночью и просыпался, когда отец и мачеха на работе. Со спокойной совестью пропускал занятия. Уверенность в отличном знании всех предметов с удовольствием демонстрировал при «неожиданных» проверках после долгих пропусков.

Мне ставили двойки за отсутствие на контрольных и непредставление домашних заданий. Перед экзаменами за четверть я тратил несколько дней на их исправление. Практика показала, что я прав. Носить в школу одну тетрадь, да не каждый день, – появилось какое-то самоуважение. А выступления экспромтом у доски по вызову учителей доставляли наслаждение и приводили одноклассников в восторг.

Но независимость, оказалось, имеет пределы. Пришлось корректировать свое поведение. Точкой начала коррекции стал срыв урока географии. Ее вела заслуженная учительница Империи. Регалии, опыт… Опыт уверял ее: если ученик прогуливает, то он неуч. Я не посещал школу две недели. Она вызвала к доске и занесла ручку над классным журналом. Чтобы поставить жирную двойку. А то и единицу.

Я поступил незрело – поспешил. Следовало дождаться контрольного вопроса и ответить. А я сразу заявил, что знаю географию не хуже нее. И предложил проверить по любой теме, включая не пройденные. Моя уверенность смутила не закаленную педагогическую душу и она заколебалась. Класс затих в ожидании нестандартного ответа, за которым следует пятерка с наставлением:

– Молодец! Но на экзаменах прошу отвечать в рамках учебного курса.

То есть учебника…

После минутного замешательства заслуженная учительница впала в истерику и выбежала из класса. Меня вызвала директор, красивая представительная дама. Говорила мягко, а потому доходчиво. Я подумал вначале: она расположена ко мне с первой встречи, когда я положил на директорский стол аттестат за восьмилетку и избрал франкский язык. Тот, который она преподавала. Ее занятия я тоже пропускал, но она относилась к этому спокойно.

Но из беседы уяснил: школа знает об оперотряде и моей близости к мэру города. А сама директор – подруга Полины Диомидовны. Оказывается, мать Саши интересуется моими школьными делами. Такого я не ожидал.

Пришлось публично извиниться перед учительницей. Мои знания она больше не проверяла, но решила на экзамене выше четверки не ставить. Я не возражал: золотая медаль не светит по-любому. К тому же появился новый интерес. Захлестнул поток книг о военной авиации, которых до того не замечал. Приплюсовались занятия в кружке авиамоделирования, и родилась мечта – стать военным летчиком. Получить престижную профессию, да к тому же вырваться из Нижне-Румска! Экзамены в военное училище сдам, вне сомнения. Но вот медицинская комиссия…

И я приступил к подготовке. Страх высоты, вестибулярный аппарат… Аэроклуба в городе нет, парашютов не достать. Пришлось изобретать, скрывая интерес от Саши. Качели-карусели в парке, кружение на месте, ходьба по заборам, прыжки с конька крыши отцовского дома в палисад…

Пошли травмы-предупреждения, предостережения. Я их не замечал. Качал силу, развивал реакцию, испытывал себя на перегрузки. Я еще не знал, что нетерпеливость или торопливость мешают достижению желанной цели.