– Не значит в том случае, когда работа выполнена бездарями, – поправил Михаил. – А когда исполнена мэтром, тогда все совсем иначе.

– Особенно если полотно написано несуществующим художником, – добавила она с присущей ей насмешливостью. Губы растянулись в полуулыбке, глаза чуть прищурились и глянули на гостя разочарованно.

– Ты снова в своем амплуа. Никак не хочешь поверить моим словам, – повел он головой.

– Они не убеждают меня, – вздохнула она. – Самые красивые слова способны создавать самые красивые мифы. Но миф – это всего лишь измышление, и ничего больше.

– Ладно, оставим это, – попросил он. – У тебя еще будет возможность убедиться в моей правоте. А сейчас, если тебе не трудно, приготовь чай, как обещала. Рабочие, – показал на грузчиков, – за это время повесят холст на стену.

– Но они же грузчики.

– Прежде всего они мужчины, – строго заметил он, – и должны уметь делать простую мужскую работу.

– Ну хорошо, – недоверчиво протянула девушка. – Полагаюсь на тебя. – И тихо отправилась в кухню.

– Инструмент есть? – спросил Михаил у грузчиков.

– В машине, – махнул рукой тот, что с узкими губами. – Сейчас мигом доставим. – И метнулся в дверь. Через короткое время появился в прихожей со всем необходимым.

Михаил показал, в каком месте и как следует повесить картину:

– Распаковать аккуратно, без спешки. Повесить без помарок, чтобы не перевешивать. За небрежную работу деньги не плачу.

– Будь спокоен, шеф, – пообещал тот, что с высоким лбом. – Все будет по линеечке, как нарисовано. Руки у нас растут из того места, откуда надо.

– В другом случае не поручил бы вам эту работу.

– Так ты же нас не знаешь, – удивился тот, что с узкими губами.

– Я многое знаю, о чем ты даже не догадываешься.

– Во даешь! В таком случае мы тебя не подведем!

– Постарайтесь.

– Заметано!

Из кухни прозвучало приглашение Лилии. Михаил пошел на ее зов. Сел за стол. На нем с двух сторон столешницы стояли чашки для чая и лежали салфетки, а посередине стола – вазы с конфетами, печеньем, пряниками, зефиром и другими сладостями.

– Скажи, – она стоя разливала из фарфорового чайника чай в чашки, – почему так получается, что ты всегда появляешься неожиданно в самые неподходящие моменты?

– Неподходящие? – Он раскладывал салфетку на коленях.

Задержав дыхание, держа в руках чайник, она чуть запнулась, но тут же поправила себя:

– Наверно, я не так выразилась. Неправильно подобрала слово.

– Пожалуй, да, – охотно согласился он.

– Кто ты такой? Всезнайка?

– Ты преувеличиваешь. Кроме Бога, никто не может знать всего.

– Ты не ответил на вопрос! – Девушка поставила чайник на стол.

– Я обыкновенный, – с простым выражением лица пояснил он. – Как правило, мне многое интересно. Я стараюсь больше познать.

– Меня ты тоже познаешь? Но чем для тебя интересна я? – Лилия села на краешек стула напротив Михаила, выпрямила спину.

– Загадкой, – дотронулся он до чашки с чаем.

– Да я как открытая книга, – улыбнулась девушка и ближе к нему придвинула сладости.

– Открытую книгу еще надо прочитать. – Он посмотрел на нее испытующе, точно пытался осмыслить очередную малопонятную страницу книги.

– Прочитанную книгу всегда откладывают в сторону и забывают о ней, – грустно вздохнула Лилия.

Отрицательно покачав головой, Михаил не согласился:

– Бывают книги, от которых невозможно оторваться, которые прочитывают многократно, пытаясь разгадать тайну их волшебства. Но и потом не выпускают из рук, чтобы не лишиться изумления души от прочитанного, помня наизусть многие страницы.

– Ты поэт! – Она всматривалась в него через прищур глаза.

– Увы, – развел он руки. – Бог не наградил таким талантом. Я обыкновенно люблю хорошую поэзию. И тех, кто владеет словом.

– К сожалению, вся хорошая поэзия в прошлом, – невесело констатировала Лилия, продолжая с интересом наблюдать за ним.

– Вчерашний день – уже прошлое, – напомнил Михаил, прислушиваясь к звукам из прихожей, где рабочие вешали картину. – Но завтра не наступит без него.

– Философствовать можно долго. – Лилия не отрывала глаз от его лица. – Скажи прямо: я тебе приглянулась?

– Не скрою, – подтвердил он с некоторой сухостью.

Ей не понравилось такая сухость, но она продолжала спрашивать:

– Когда увидел меня в магазине? – поинтересовалась. – Или раньше положил на меня глаз? А в магазине попросту схватил за хвост удачу? Точнее говоря, подвернулся случай, и ты сумел воспользоваться им. Тогда надо отдать тебе должное, потому что ты виртуоз.

– Случай никогда не подворачивается, – спокойно, со знанием дела поправил ее Михаил. – И удача не бывает случайной.

– Я не верю тебе, – нахмурилась она, придвигая ближе к себе чашку с чаем. – Очередная выдумка, как про Хаюрдо. Однако спасибо тебе за подарок. И давай будем пить чай. С чем ты любишь? Выбирай по вкусу. Все на столе. – Показала, как радушная хозяйка, которая перед гостями все выкладывает на стол.

Чай пили молча, недолго. Лилия поглядывала на Михаила, он смотрел на нее. В голове у девушки многое переплелось. Обрывки мыслей выстреливались мозгом и рассыпались на части, которые ей не удавалось соединить в единую цепочку. Она не верила, что могла понравиться ему, потому что знала, что не была броской красавицей. Заурядная, каких немало на улицах и каких подчас не заметишь, проходя мимо. Да и в его внешности девушка не обнаруживала ничего, что могло бы особенно привлечь внимание. Рядовая наружность. В толпе легко затеряется. Послушать, правда, можно. Язык подвешен неплохо. И если бы не увлекался дурацкими выдумками, пообщаться иногда не мешало бы. Однако загадывать Лилия ничего не хотела. Видя, что в его чашке осталось мало чая, она собралась спросить, не добавить ли еще, но ее опередил голос грузчика из прихожей:

– Шеф, – позвал тот Михаила. – Готово. Картина на месте. Иди принимай работу.

– Извини, – сказал он Лилии, поднимаясь со стула, – меня зовут.

– Я тоже посмотрю, – подхватилась она.

Придирчиво осмотрев работу, Михаил одобрил:

– Ну что ж, руки у вас действительно растут из нужного места. – Затем повернулся к Лилии, стоявшей в дверях в кухню: – Как тебе? За тобой последнее слово. Ты здесь хозяйка. Для тебя делается работа.

– Я довольна, – кратко отозвалась та, чувствуя удовлетворение от увиденного.

– Хозяйка, ты на этой картине настоящая дворянка! – причмокнул языком тот, что с узкими губами.

– Придворная дама, – поправил Михаил. – Фрейлина императрицы.

– Так императоров давно нет, – вставил тот, что с высоким лбом.

– Но они были, – напомнил Михаил. – Эту картину писал мэтр, который в те времена рисовал портреты императрицы.

– Погоди, шеф, ты что-то не то лепишь. Это же не старинная картина, – вытаращился рабочий.

– Да, – подтвердил Михаил невозмутимым тоном. – Написана недавно.

– Тогда как же этот мэтр мог рисовать в те времена? – подковырнул рабочий с ехидной улыбкой, как будто поймал собеседника на вранье.

– Кистью, как все художники, – парировал Михаил, но в его голосе не было язвительности, которая прорывалась у рабочего.

– Понятно, что кистью, но не в те времена, – обескураженно настаивал рабочий.

– Именно в те! – твердо отбил Михаил, не вдаваясь в подробности.

Тот, что с высоким лбом, посмотрел на Михаила как на сумасшедшего, переглянулся со своим напарником, который незаметно покрутил пальцем у виска. Лилия отвела глаза в сторону, чтобы не рассмеяться от вида оторопелых лиц грузчиков. А те вдруг стали спешно сворачиваться, видимо, опасаясь, что чокнутый шеф может не заплатить деньги. Между тем деньги получили сполна и их как ветром сдуло.

– Ты напугал грузчиков, – усмехнулась Лилия.

– Чем?

– Своими выдумками. Много фантазируешь.

– Я сказал правду.

– Если не хочешь, чтобы тебя считали идиотом, никому больше не рассказывай свою правду, – с досадой предупредила она.

– Ты думаешь, что я ненормальный? – глянул на нее рассеянным взглядом.

– Я – нет. Но они подумали именно это.

Михаил перевел глаза на полотно и сменил тему разговора:

– Тебе не кажется, что картина заняла свое место в твоей квартире?

– Я еще не определилась с этим. Мне надо присмотреться, чтобы понять, выиграла прихожая с нею или проиграла. – От двери Лилия охватила оценивающим взором всю прихожую вместе с картиной и Михаилом, стоявшим сбоку от холста.

– Присмотреться? – Он как будто ослышался. – Это видно с первого взгляда. Выиграла не только прихожая, но вся квартира. С полотнами Хаюрдо никогда не бывает проигрыша. – Приблизился к Лилии. – А ты знаешь, откуда вообще появился Хаюрдо?

Ее передернуло от этого вопроса, и она холодно парировала, как будто ударила наотмашь:

– Я вообще не верю, что такой человек существовал, тем более художник!

Словно не увидев и не услышав ее реакции, Михаил неспешно, но настойчиво продолжил:

– Он бывший крепостной человек князя Алексея Михайловича Черкасского, который в то время был канцлером Российской империи. Императрица Елизавета Петровна, взойдя на престол, оставила его в этой должности, потому что ценила за некогда верную службу своему отцу Петру Алексеевичу в бытность того императором. Иногда наведывалась в дом князя. И однажды обратила внимание на портреты домочадцев, висевшие на стенах в доме. Ей показалось, что ее портреты во дворце так хорошо не передают состояния ее души, как эти показывают дух Черкасского и его семейства.

– Какому гофмалеру ты держал позу? – поинтересовалась у канцлера.

– Государыня, я вовсе не держал позу, у меня нет времени для того. Человек рисовал меня по памяти, – подобострастно выдавался вперед своим крупным животом Черкасский.

– Какой человек? – Императрица вперила взор в князя.

– Да так, никчемный человечишка. Мой дворовый крепостной, государыня-матушка, – поспешил с ответом Черкасский.

– Как? – Лицо императрицы вытянулось. – Покажи мне его.

Крепостного поставили перед нею. Она долго смотрела на него. Ее удивляло, что тот не падал перед нею на колени и даже не опускал глаза, а будто всю ее поедал взглядом.

– Поглядел? – спросила. – А вот теперь нарисуй мой портрет в полный рост. Через две недели я вернусь посмотреть.

– Зачем же через две недели, государыня? – вставил реплику канцлер. – Возвращайся завтра.

– Завтра? – неподдельно изумилась она и недоверчиво бросила взгляд на Черкасского. – Не рано ли, Алексей Михайлович?

– В самый раз, государыня-матушка. В самый раз, – наклонил голову тот.

– А что молчит твой человек? У него язык есть?

– Язык имеется, государыня-матушка. Только он держит его за зубами. Перед тобой не смеет раскрыть рот.

– Так прикажи ему.

Князь взыскательно нахмурил брови на крепостного:

– Ответь государыне-матушке: сможешь ли нарисовать ее портрет в полный рост к завтрашнему дню?

– Смогу, государыня, – ответил тот и поклонился в пояс.

– К завтрашнему дню! – требовательно уточнила императрица, явно не веря в такую возможность.

– Смогу, государыня, – твердо повторил человек.

– Ну смотри же, не обмани свою государыню! – погрозила пальцем Елизавета Петровна.

– Не обману, государыня, – пообещал крепостной и снова поклонился в пояс.

– Не обманет, государыня, – успокоил канцлер. – Шкуру спущу, если обманет!

– А мне тогда с кого спускать шкуру, Алексей Михайлович? Ты за него поручился. – Елизавета Петровна глянула с укоризной. – Остынь, канцлер. Пусть рисует спокойно.

Мурашки пробежали по спине Черкасского, он сжал губы и задержал дыхание.

– Пускай рисует, – повторила императрица и отбыла во дворец.

Проводив ее, Алексей Михайлович, чувствуя дрожь в коленках, быстро вернулся к художнику, надавил на голос:

– Не подведи меня! А то без шкуры оставаться мне не с руки. Поди и постарайся, чтобы императрица осталась довольна!

Поклонившись, крепостной выскользнул за дверь. На другой день Алексей Михайлович проснулся рано, что было не в его правилах. Едва собравшись, отправился в каморку крепостного, которую некогда выделил ему для рисования портретов, но куда никогда не заглядывал. Однако на сей раз любопытство, а больше страх перед государыней погнал князя туда. Открыл дверь и сразу оторопел. Прямо на него с большого холста на подрамнике глянули глаза Елизаветы Петровны. В полумраке коморки на картине она была как живая. «Матушка! – чуть не вскрикнул Черкасский. – Да что же ты делаешь в этой вонючей тесноте?» Но вовремя спохватился и выдохнул воздух. Заступил за полотно, увидел своего крепостного. Тот крепко дрых на подстилках.

– Ты что дрыхнешь? – зашумел во весь голос. – Неси картину в дом! А то, не дай бог, государыня поутру нагрянет! – Впрочем, в то, что императрица может нагрянуть поутру, он не верил, потому что хорошо знал ее обычный распорядок дня, да и вообще весь дворцовый образ жизни… между тем, а вдруг? Это напрягало и заставляло быть готовым к любому повороту событий.

Холст разместили в центре зала на подставках. Увидев свой портрет, Елизавета Петровна пораженно остановилась и долго ничего не произносила. У канцлера холодело в груди: а ну как портрет не понравится? Наконец она перевела взгляд на крепостного человека, ничего ему не сказала, а заговорила с Черкасским:

– Я покупаю у тебя этого крепостного, Алексей Михайлович.

– Да как же, матушка? – от неожиданного предложения растерялся канцлер, не зная, радоваться либо нет этому.

– Сколько просишь за него? – повысила голос.

– Как же я могу брать деньги со своей государыни? – пробормотал тот, пятясь и выкатывая из себя слова, которые перли из него сами собой. – Я дарю тебе его, матушка.

Вскоре после этих событий крепостного человека доставили во дворец. Там он написал еще с десяток портретов императрицы. После чего она дала крепостному вольную и распорядилась отослать из дворца всех выписанных иноземных гофмалеров. А несколько позже дала ему дворянство, небольшую деревеньку на полсотни душ и сделала придворным гофмалером вместо иноземных. Настоящим именем его никто не интересовался. Кому интересно знать имя бывшего крепостного? В свое время князь Алексей Михайлович стал называть его Хаюрдо. Почему именно так, никто точно сказать не мог, а канцлер об этом умалчивал. Впрочем, императрице он открылся, и та, по всей видимости, приняла его объяснение, потому что сразу стала звать гофмалера этим же именем. Звучало оно на иноземный манер, вполне подходило, чтобы в глазах иноземцев после отсылки от себя чужих неудачливых живописцев не казаться чуждой иным нравам. Однако высланные мастера разносили порочащие слова, смеялись над неотесанным, не знавшим правил этикета и правил искусного владения кистью дворовым выскочкой. Не понимая, как у этого человека, не учившегося писать картины, могут из-под кисти выходить завидные холсты, они, полжизни отдавшие такому обучению, хором принимались оплевывать его работы. Однако надо отдать должное Хаюрдо: он довольно быстро постиг правила этикета, многие знания дворцовой жизни, искусство речи и нашел общий язык со всеми придворными, чьи портреты рисовал. Чужеземное искусство написания картин не перенимал для себя – у него были свои правила и свои природные чувства цвета и красоты. Скоро те придворные, которые смотрели на него свысока, стали мало-помалу сбрасывать с себя напыщенность и благосклонно принимать его несомненный талант. Всем хотелось увидеть свое изображение на холсте, написанное рукой Хаюрдо. А многие дамы начали доброжелательно принимать его тайные ухаживания.

– Увлекательная сказка, – равнодушно поморщилась Лилия.

– По-твоему, я похож на сказочника?

– Более чем! – похвалила девушка. – Причем на хорошего сказочника. Тебе записывать бы все на бумагу да издать книгу, чтобы матери читали эти истории детям перед сном.

– Извини, мне пора, – вдруг после ее слов заторопился он. Ему определенно не понравилось то, что она не поверила. – Спасибо за чай.

Она разлепила губы, чтобы еще раз поблагодарить за картину и за хорошую сказку, но он мигом вышел за дверь, оставив ее с раскрытым ртом. Закрывшись после него на замок, Лилия остановилась перед картиной и стала внимательно рассматривать ее. Буквально через пару минут ей почудилось, что портрет словно втихомолку стал разговаривать с нею, будто дополнять историю, рассказанную недавно Михаилом. Это исходило откуда-то из глубины картины, на мысленном уровне. Лилия вздрогнула, с усилием вырвала себя из этого состояния, замотала головой:

– Померещится же такое! – Пошла в гостиную, включила телевизор, села в кресло и задумалась.