Отступление. Лето 1942 года

Наша команда, с Зелёного Острова, помогая раненым и не умеющим плавать, переправилась вплавь через новый рукав Дона. Шли в сторону Батайска, через болотистый луг, который весной, в паводок, заливался водой. Теперь луг обильно зарос травами, созревшими для сенокоса. Полевые цветы, травы, ароматный, чистейший воздух, – не надышаться! Мы отступали, в какой уж раз за войну, и нам было не до этих красот на лугу. По этому лугу, в том же направлении, шли вне строя группами и поодиночке, множество отступавших солдат. На открытом пространстве немецкие истребители расстреливали нас из пулемётов. Их авиация не только безнаказанно обстреливала нас, но и оказывала на отступающих солдат психологическое воздействие, демонстрируя свою силу и преимущество.

Мы вышли на автостраду Ростов – Армавир. Перешли ближайшую к Дону небольшую речушку Кагарлык, объявили первый привал. Меня и моего друга красноармейца Шило вызвал старший лейтенант Герасименко. Рассматривая топографическую карту, он поставил нам боевую задачу: «Пройти вдоль реки Кагарлык два километра и уничтожить там мост». Добавил, если мост деревянный, то его надо сжечь! Потом вернётесь по шоссе в станицу Кущёвка, где у нас будет ночной привал с батальонной кухней.

Мы прибыли на этот мост, спустились к реке, осмотрели всё и установили, что мост сооружён из монолитного бетона. Никаких средств и возможности его уничтожить у нас не было. Осматривая конструкцию моста с берега, увидели подъехавшую автомашину ГАЗ-АА (полуторку). Из её кабины вышел командир, капитан, а сидевшие в кузове два солдата встали, держа в руках автоматы. Командир громко скомандовал нам: «Ко мне!» Это оказался передвижной заградительный отряд НКВД, который патрулировал в прифронтовой полосе. Их задача была обнаруживать и задерживать диверсантов, дезертиров, трусов, паникёров и других нарушителей. Мы подошли ближе, поступила новая команда: «Положить оружие и подойти к машине! При попытке бежать вы будете расстреляны!» Начальник патруля увидел, что винтовки у нас немецкие, и по его лицу было видно, что мы именно те, кого надо задержать. «Предъявите ваши документы!» Подали свои красноармейские книжки, комсомольские билеты, а у меня было ещё свидетельства: о рождении и об окончании 7 классов. Документы не помогли, прозвучала команда: «Садитесь в кузов машины!» Мы отказываемся, говорим, что выполняем приказ командира и нас ждут в части. Идут угрозы применения оружия (расстрел на месте), если мы не подчинимся их приказу.

Нам помог счастливый случай. Навстречу, от станицы Должанская, следовала машина нашего батальона с продовольствием. В ней находился начальник продовольствия (начпрод) и старшина Барабан, который меня хорошо знал. Мы стали махать руками и кричать и они остановились. Объяснили обстоятельства, почему оказались вдвоём у моста, а старшина Барабан подтвердил, что мы солдаты нашей части. Так мы избежали ареста и вернулись в своё подразделение в Кущёвку.

Наутро марш нашей роты продолжился. А дня через два, на очередном привале, когда весь инженерный батальон был в сборе, политрук зачитал приказ И. В. Сталина № 227. В этом приказе, названном в войсках «Ни шагу назад», гневно осуждалась сдача Ростова-на-Дону, сообщалось, что учреждаются штрафные роты и батальоны. Будут строго караться дезертиры, трусы, паникёры и другие военные преступники. Однако главный виновный в сдаче Ростова, возникшей панике и громадных потерь на Южном фронте не понёс никакого наказания. Командующего-Семёна Михайловича Будённого, «стратега Сталинской школы побеждать», назначили командовать новым Северо-Кавказским фронтом. А Южный фронт был ликвидирован.

Больше всех, как всегда, оказался виновным солдат, и строже всего его в упомянутом «Приказе» наказали! За малейшую провинность – штрафная рота или расстрел, что означало почти одно и то же. Что касается меня, я приобрёл второй страх на войне, длившийся до самой Победы. Первый страх – это плен. Второй – штрафная рота. Но Бог миловал.

Об этом приказе уже знали местные жители. Когда мы проходили через хутора и станицы, они упрекали нас. «Куда же вы уходите, на кого нас бросаете? Как нам жить? Вам же приказали не отступать – ни шагу назад!» Тяжело было у нас на душе, в ответ мы кричали: «Ждите! Мы скоро вернёмся!»

Мы ускоренным маршем шли к предгорьям Кавказа, где можно было создать оборону. На привалах нас часто настигали немцы на бронемашинах или мотоциклах, а над головами кружили вражеские истребители. Поэтому мы шли через посевы подсолнечника, кукурузы и лесозащитные полосы. По пути вдоволь поели фруктов.

Вскоре мы достигли станции Тихорецкой и города Кропоткин, где был очередной привал. Рано утром и город, и станция подверглись жестокой бомбардировке вражеской авиации. Загорелись бензохранилища, жилые дома, завод и его продукция – подсолнечное масло. Пламя, жар от него, клубился чёрный дым, треск стоял кругом. Света не стало, наступила ночь. А мы продолжили свой марш. Теперь уже не по главной Кавказской дороге, а повернули в сторону Краснодара. В один из августовских дней нас встретила батальонная автомашина с командиром. Он приказал посадить на неё группу старшего лейтенанта Герасименко и доставить её к месту решения основной боевой задачи.

Переправа на реке Кубань

Так 10 августа 1942 года мы прибыли в станицу Пашковская, на берег реки Кубань. Там была построена переправа, которую мы должны были обслуживать и оборонять, а при необходимости и взорвать. Была она как запасная, но для Краснодара – это была основная переправа.

На войне постоянно, часто непредсказуемо, меняется обстановка, и выполнить поставленную задачу непросто. Никто не мог знать, что нас ждёт завтра. Прибыв на переправу мы сразу же окопались. По левому берегу реки Кубань проходила защитная дамба от паводковых вод. На ней вырыли стрелковые ячейки в полный рост. Закончили рытьё окопов и решили искупаться. Была в этом острая необходимость. Как ушли с Дона, более двух недель, мы не мылись, и это в пыли, на жаре, совершая длительные марши.

Зайдя в воду, сразу же обнаружили резкое отличие, особенности рек Кубани и Дона. Прежде всего, скорость течения Кубани высокая, а Дон то «тихий». Но главное – очень холодная вода, которая течёт с ледников Эльбруса. Подумал – вплавь преодолеть такую преграду даже тренированному пловцу просто немыслимо. Тем более солдату с оружием и амуницией.

Пашковская переправа была сооружена весной этого года, после стока паводковых вод. Это был 70 метровый наплавной мост деревянной конструкции. Опорами его были большие плоскодонные лодки – баркасы, на которых лежали высокие бревенчатые квадраты. Конструкцию моста в единое целое связывали балки. Сверху лежал настил из прочных брусьев. Всё сооружение ещё пахло свежим деревом и смолой. Проезжая часть – одноколейная с уклоном от правого крутого берега к более низкой дамбе на левом берегу. Высота моста в центре – четыре метра над водой. Столько же была и глубина реки. Утром 11 августа по переправе проследовала вторая рота нашего батальона, которая направилась в посёлок Горячий Ключ.

Вернулся из Краснодара наш лейтенант, командир взвода, который доставил взрывчатку, бочку нефти и копну соломы. Мы сразу же приступили к минированию моста.

Подготовить мост к подрыву и взорвать его – в спокойной обстановке дело не сложное. А осуществить подрыв во время боевых действий – задача трудная и ответственная. Произвести его надо в момент, когда наши войска уже отойдут, и совершенно невозможно дать врагу захватить мост в исправном состоянии. Очень тонкая грань – момент подрыва! Сложность действия зависит от способа, метода его исполнения. Таких способов в инженерно – сапёрной науке известно было три: электрический, дистанционно – детонирующий и огневой. Из технических средств, что мы имели, возможен был только огневой способ подрыва зарядов. Установили 16 зарядов, по 4 на каждый баркас. Два заряда внизу для разрушения баркаса и два вверху, что бы перебить несущие пролётные балки. Для подрыва назначили команду из восьми сапёров. Выбегать на подрыв к зарядам должны были четыре сапёра, ещё четыре сапёра были в резерве, на случай нашей гибели. По команде необходимо подбежать, или проползти под обстрелом, и каждому надо было поджечь по два бикфордова шнура.^[5]

Итак, мы приступили к минированию моста и одновременно пропускали отступающие тыловые подразделения, обозы и гражданское население. Из боевых частей прошла только батарея 57-мм автоматических орудий, годных стрелять и по самолётам, и по танкам. Тягачами орудий были новейшие американские Виллисы. Этой техникой, которую поставили союзники, наше командование дорожило, если отводили её в тыл в первую очередь.

Закончили все работы по подготовке моста к взрыву, провели инструктаж, распределили объекты. Мне надо было поджечь запалы самой дальней опоры. Бежать придётся дальше и быстрее всех по открытому настилу моста. Старший лейтенант Герасименко вывел нас на мост и расставил каждого над своим баркасом. Затем, для надёжности поджога запалов, мы принесли по охапке соломы и полили её нефтью. Ещё заложили солому, пропитанную нефтью, по деревянным конструкциям моста. Провели две учебные тренировки по подрыву переправы. Командир сказал, что с берега нам будет оказана огневая поддержка, а бросок к своим запалам разрешил совершить без оружия. Сказал: «Быть готовыми в любую минуту выполнить Приказ».

Наступило тревожное утро 12 августа. От станицы Пашковская доносилась ружейно – пулемётная стрельба, а из Краснодара артиллерийская канонада. Неожиданно к нам прибыли средства усиления – речной катер, пропахший рыбой и нефтью. На нём прибыл капитан из штаба армии, ответственный за ликвидацию переправы, рулевой, мужчина лет под пятьдесят и юнга, подросток Петя. Ещё на борту были два бойца, расчёт противотанкового ружья, на тот случай, если на мост прорвутся немцы на бронетехнике. Катер был нужен для переправы задержавшихся, опоздавших бойцов, после уничтожения переправы. Расчёту ПТР мы уступили окоп в центре нашей оборонительной позиции на дамбе.

Примерно в полдень послышался шум моторов автомобилей, подъехавших к переправе на противоположном берегу. Стало ясно, что это пожаловали немцы, мотопехота. Их поведение было странным: вместо того, чтобы броситься к переправе и захватить её, они, спрыгнув с машин, бегом бросились в противоположную сторону к дачному посёлку. Машины развернулись и ушли. Минут через двадцать всё повторилось, вторая партия немецких солдат, покинув машины, бросилась не к переправе, а к дачному посёлку, где шёл напряжённый бой.

А один из фашистов подкатил свой пулемёт на край высокого обрыва берега, напротив наших окопов. Развернул пулемёт, встал на колени и стал поливать нас огнём из него. Мы начали стрелять по нему из винтовок, но не попадали. И тут наводчик противотанкового ружья прокричал: «Прекратите стрельбу, сейчас я его проучу!» Немец стрелял длинными очередями, не прицельно. Было видно, какой перезарядил ленту, продолжая стоять на коленях, его грудная клетка по пояс выступала над щитком пулемёта. Возможно, он был пьян – и демонстрировал своё геройство. Боец из ПТР прицелился и грянул выстрел. Вражеский пулемётчик вскочил вверх во весь рост и замертво упал на пулемёт.

И тут прозвучала команда подрывникам: «Приготовиться», а затем «Вперёд!» Мы устремились по мосту к зарядам, действовали быстро и слаженно, как было отработанно. Убитого немецкого пулемётчика никто не заменил и пулемёт молчал. Подбежали к зарядам, подожгли бикфордовы шнуры и вернулись в свои окопы без потерь. Какое то время надо было подождать взрыва моста и приказ командования будет выполнен! Никто из нас тогда не знал, что дальше произойдёт жуткая трагедия…

За нашими спинами раздался страшнейший грохот, напоминавший раскаты грома в сильную грозу. Оглянувшись назад, я увидели большой столб дыма и пыли, а над нашими головами на высоте примерно сто метров, прошелестели, вереницей чёрные предметы. Это был залп трёх гвардейских миномётов (Катюш). После залпа они моментально развернулись и покинули позицию. Через мгновение в прибрежном посёлке раздался грохот разрывов, там были фашисты, которые прибыли на автомашинах.

Из дачного посёлка, объятого пламенем пожара от разрывов реактивных снарядов (Катюш), разнеслось мощное «Ура!» Наши воины смяли заслон вражеских солдат и, с оружием наперевес, вбежали на ещё целый мост.

Мост до середины был заполнен нашими прорвавшимися солдатами, когда раздалась серия взрывов. Переправа расчленилась на секции, охваченные огнём, опоры сваливались и уходили под воду. Никто из множества наших воинов, бывших на мосту, не спасся, никто из них не достиг берега. Я не берусь описать своё состояние, когда видел весь этот ужас. Выполняя поспешный приказ нашего командования (их представителя, штабного капитана), мы взорвали своих солдат!!! Болела душа, – как будто мы их предали…

А на том берегу местами шел рукопашный бой. К уничтоженной переправе всё больше выходило наших солдат. Как им переправиться через стремительную, ледяную воду Кубани?

На их выручку отправили замаскированный ниже по течению речной катер. Моторист стоял за штурвалом, с ним был молодой лейтенант из нашей роты. Юнгу Петю оставили на берегу. Тихоходный катер не дошёл до места причаливания. Он был обстрелян фашистами, загорелся, и пылающим факелом, неуправляемый, пошёл вниз в сторону Краснодара. Лейтенант и моторист были убиты. А на подходе к взорванной переправе, рядом с горящим дачным посёлком, всё шёл бой наших частей, оставшихся в окружении. Переправы не было, но сапёрам, было приказано не оставлять позиции и не дать возможности врагу переправиться через Кубань. Однако немцы в этот день и не предпринимали никаких попыток переправиться через реку Кубань.

Ночью мы ушли с бывшей переправы и вошли в адыгейское селение, где нас ждала автомашина. Под интенсивным миномётным обстрелом этого села поехали в сторону гор по трассе Краснодар – Горячий Ключ. Вскоре в придорожной лесополосе мы соединились с жалкими остатками своего батальона, а Барабан и Бурьянов угостили нас горячим ужином. Утром продолжили марш и на второй день вошли в предгорье Кавказа правее посёлка Горячий Ключ. Нам предстояло подготовить рубеж обороны, первый на пути отступления от Ростова-на-Дону.