Цитаты из книг автора «Валерий Панюшкин»

Тем временем до Машиного папы дошли Машины слова. Он перезвонил и закричал в трубку: – Ты что там, под мостом висишь? Вот то, что по «Эху Москвы» передают, это ты там под мостом висишь, горе мое? А это твое «все в порядке», оно когда наступит? – Папочка, не волнуйся.

А Илья Яшин даже и не собирался звонить своему отцу. Отец позвонил ему сам: – Сынок, я договорился, завтра в девять утра тебе к гаражу привезут щебенку. Надо только решить с деньгами. – Папа, – Илья отвечал хрипло, потому что сорвал голос, выкрикивая «Россия без Путина!» – Я не могу сейчас решить с деньгами. Я на акции. – Илюш, это важно. У меня тут люди, и мне надо прямо сейчас им сказать… – Папа! Слышишь! Я вишу под мостом! – и сбросил звонок.

И Маша просто ждала, пока приедет милиция и пока милиционеры станут комично поднимать их наверх. Однако же минут двадцать ничего не происходило. Милиция не торопилась. Маша замерзла, достала из кармана шоколадку, надеясь согреться ею. Потом достала телефон и позвонила папе, Егору Гайдару, бывшему, ельцинских времен, главе правительства России, человеку, предотвратившему голод, в надежде уберечься от которого маленькая Маша покупала консервы и спички. Человеку, который, чтобы остановить голод и гражданскую войну, пожертвовал своей политической карьерой, ибо люди навсегда ненавидят министра, отпустившего цены, даже если это был единственный способ спастись. Позвонила и сказала: – Папа, я звоню тебе сказать, что у меня все хорошо. Я вишу под мостом и ты, пожалуйста, не волнуйся. Я перезвоню тебе, когда все будет в порядке. – Горе мое, – сказал из телефона папа, привыкший отвечать так на любые Машины звонки.

Он тянул медленно, опасаясь порвать плакат. Слова лозунга выползали у Маши из-за пазухи по одному. Верните… (потому что мы не требуем ничего нового или небывалого, мы требуем то, что у нас уже было и отобрано, то, что принадлежит нам по праву) народу… (не нам только, молодым интеллектуалам из хороших семей, – народу) выборы… (потому что народу нужны выборы, свобода, право решать свою судьбу) гады (потому что вы гады, если отобрали у народа природой данное ему право выбора).

Когда отменили губернаторские выборы, когда послушные Кремлю депутаты внесли поправки в закон о выборах и в парламент стало можно выбирать только по партийным спискам, когда проходной барьер для партий задрали до невероятных для оппозиции семи процентов, Илья позвонил и сказал: – Кажется, я знаю, что надо делать. Они встретились на Старой площади, спустились вниз по Варварке, вышли на набережную по Васильевскому спуску, и когда Большой Каменный мост предстал им во всей красе, Илья сказал: – Видишь мост? Мы с него спрыгнем! – Вау! – сказала Маша, потому что это действительно была блестящая идея.

В суде нет, но на подконтрольных Кремлю телеканалах миллиардера обвиняли не только в уклонении от уплаты налогов, но и в финансировании террористов. Лоббисты крупных компаний понимали, что теперь, после Беслана, в пособничестве терроризму можно обвинить кого угодно. И кто угодно в общественном сознании будет достоин смерти, если только сказать про него по телевизору, что связан с Чечней. Это была серьезная угроза. И депутаты подчинились, став просто болванами, нажимающими на какие скажут кнопки. Все, кроме Ермолина. Может быть, потому, что ЮКОСа уже не было и потому, что Ходорковский сидел в тюрьме. Может быть, потому, что боевые товарищи погибли в Беслане. Разговор у Суркова был, разумеется, секретным, но Ермолин послал об этом разговоре официальное письмо главе Конституционного суда Зорькину. Он спрашивал главу Конституционного суда, какого черта замглавы президентской администрации строит депутатов Государственной думы как ефрейторов и какого черта приказывает им, как голосовать. Написав это письмо Зорькину, Ермолин вдобавок рассказал еще и журналистам, что написал письмо. Ему передали, что Сурков в бешенстве. Он понимал, что его выгонят из фракции и что он больше не будет депутатом. Он понимал, что открытое неподчинение Суркову ставит крест на какой бы то ни было его карьере, кроме разве что карьеры чифскаутмастера. Но он понимал также, что послать к черту правящую партию и замглавы администрации президента не опаснее, чем сидеть восемь лет в российской тюрьме, как Ходорковский. Не опаснее, чем бежать, как бежали его товарищи, навстречу пулям в надежде приблизиться к стреляющему террористу на расстояние ножа.

Анатолий Ермолин вместе с другими депутатами «Единой России» приглашен был (или вызван) к Суркову в кабинет. Сурков потребовал, чтобы никакого особого мнения ни у кого из депутатов впредь не было. Он кричал на законодателей: – Вы как на кнопки жмете? Вы кто такие? Кто вас спрашивает? А когда депутаты пытались возражать, что не дело, дескать, голосовать за законы, которые заведомо дискредитируют партию, Сурков отвечал: – Решения принимаются без вас. А кому это не понятно, смотри дело ЮКОСа.

До Беслана было принято, что если Кремль вносит в Думу какой-нибудь идиотский закон, то голосуют за него идиоты, а компетентных людей идиотами выставлять себя никто не заставляет, они не голосуют, конечно, против кремлевского закона, но имеют право воздержаться. Так было, например, с законами о восточном нефтепроводе или о Знамени Победы. По приказу Суркова депутаты проголосовали за то, что нефтепровод пойдет по берегу озера Байкал и что Знамя Победы не должно выглядеть так, как выглядело на Рейхстаге. Президент Путин публично по телевизору эти законы раскритиковал, сказал, что Байкал – это наше достояние, Знамя Победы – наша святыня, и он, президент, не позволит принимать законы, наносящие ущерб достоянию и святыне. Это был пиаровский ход, возвышающий президента в глазах народа и дискредитирующий парламент, то есть всякую, кроме президента, власть. Президент выглядел молодцом. Депутаты выглядели кретинами. Кое-какое лицо удавалось сохранить только тем депутатам, что воздержались от голосования за закон о восточном нефтепроводе и о Знамени Победы. Но так было прежде. Теперь, после Беслана, воздерживаться стало нельзя

Страх удивительно действует. Подавленным трагедией людям кажется, будто теперь, перед лицом смерти этих детей, они должны принести в жертву что-то важное. И власть этим пользуется. Как правило, после терактов власть требует, чтобы люди принесли в жертву никак не связанные с причиной теракта свободы. Открыто президент Путин потребовал тогда, чтобы отменены были по всей стране губернаторские выборы. Тайно замглавы президентской администрации Владислав Сурков потребовал, чтобы депутаты парламента абсолютно подчинились ему и впредь голосовали строго как приказывает Сурков.

Свои соображения об этом штурме депутат Ермолин рассказал в эфире радио «Эхо Москвы». Его душили слезы отчаяния и гнева, но он старался говорить спокойно, как эксперт. После эфира Ермолину позвонил помощник замглавы администрации президента Владислава Суркова. Похвалил от имени Суркова спокойный тон комментария и предложил выступить с комментарием еще и на Первом телеканале. – Я пришлю вам факс с текстом, который нужно говорить, – сказал этот человек. Через некоторое время Ермолину пришел факс. Там говорилось, во-первых, что перед лицом террористической угрозы граждане должны быть бдительны, и с этим Ермолин был абсолютно согласен. Во-вторых, там говорилось, что с террористами нельзя вести переговоры и правильно делал в Беслане антитеррористический штаб, что переговоров не вел, потому что от переговоров террористы только наглеют. – Ну что? – перезвонил сурковский помощник. – Вы получили факс? – Получил, – Ермолин говорил спокойно. – Только я не буду говорить, что не надо вести переговоры. – Почему? – Потому что переговоры вести надо – всегда, при любых обстоятельствах, до последней возможности. Это я вам как специалист по антитеррору говорю. Помощник Суркова хмыкнул и повесил трубку. Через час приехали телевизионщики: оператор и звукооператор. С ними не было даже журналиста, который задавал бы вопросы. Оператор установил камеру, звукооператор наладил микрофон, Ермолин сам наговорил в камеру все, что считал нужным сказать об операции по освобождению заложников в Беслане. Когда двадцать раз перемонтированные обрывки его слов вышли в эфир, снова позвонил помощник Суркова: – Анатолий Александрович, вы все же не сказали то, что мы вас просили сказать. – Не сказал. – Ну смотрите.