Это было двухэтажное каменное строение, окруженное небольшим садиком с несколькими клумбами оранжевых цветов. Забор был тоже каменный, с железными решетками, через которые мы с любопытством смотрели на тихую улицу и редких прохожих. Во двор каждый день приезжала старая «полуторка» – машина, которая прошла через огонь войны, о чем говорили все ее вмятины и дырки. Она долго чихала и кряхтела; чтобы завестись, шоферу надо было выходить из кабины и долго крутить рукоять. После двух – трех попыток и грубой ругани машина заводилась, шофер успокаивался, и полуторка покидала двор. Эта машина привозила продукты в больших фанерных ящиках, молоко в бидонах, белье, дрова. Осенью и весной вывозила мусор из дворика.

Нас, детей, доставляли сюда в понедельник, а забирали вечером в субботу. Так что целую неделю мы жили без родителей и варились в котле своих детских отношений.

Не помню не одной воспитательницы, но запомнил злую девушку-уборщицу, которая почему-то дразнила меня и доводила до слез. Когда я плакал, на ее лице было большое удовольствие и нечеловеческая радость, испытываемая от плача беззащитного ребенка. Я чувствовал, что еще мал и бессилен, не могу ей противостоять. Обиды она старалась наносить незаметно для воспитательниц. Я ревел, сильно переживал, но никогда не жаловался – и это ее радовало. Видимо, в ее детстве над ней тоже издевались, и она впитала в себя грязь, которую теперь выбрасывала наружу.

Но со своими сверстниками я был другим человеком – самые теплые места, хорошие игрушки и большие куски хлеба были всегда моими. Помню мальчика Вову, с которым я всегда дрался из-за машинки. Воспитателям это надоело, и машинка однажды просто пропала, а наши распри закончились.

Мальчики и девочки жили одной большой семьей. В спальне кровати располагались одна за другой. Не было ни одной красивой девочки, с которой я не был бы близко знаком, то есть не ощупал с головы до пят. Я был очень любопытен! И всегда интересовался, почему девочки и мальчики такие разные. Это интересовало не только меня. Летом, на прогулке, пока воспитательницы болтают между собой, группа ребятишек уединяется где-нибудь в углу садика, и там начинают тщательно изучать – кто из чего писает. А то, забравшись на скамейку, несколько мальчиков одновременно стараются пустить свою струю – как можно дальше соседа. Победитель ходит гордый, что стал чемпионом в этом виде спорта. Девочки всегда бывают рядом и болеют за своих дружков.

У меня тоже была почитательница моих талантов. Звали ее Катей. Девочка одного со мной возраста, невысокая, белокурая, с большими голубыми глазами. Она была для меня первой красавицей в детском саду. Мы были всегда вместе, и я часто защищал ее от посягательства других мальчишек.

У нее была двоюродная сестра, тоже в нашей группе, но резкая противоположность Кате: высокая, толстая, с рябым лицом и всегда с жирными, неопрятными волосами. Она была неравнодушна ко мне, и по понедельникам, когда мы все встречались после выходных дней, она приносила много всяких сладостей, которые прятала в своем шкафчике для одежды. И часто мне предлагала то конфету с красивым фантиком, то шоколадку. Я не мог отказаться, потому, что был страшный сладкоежка, но всегда делился сладостями с Катей. Ее сестра, ревнуя меня, несколько раз отбирала подарки у моей подружки, поэтому я старался делать это незаметно.

Наши гостинцы из дома обычно кончались на второй – третий день пребывания в детском саду, и тогда начиналось самое интересное. Недаром говорят: кто смел, тот и съел. Это точно о нас, детишках! На завтрак, обед и ужин всегда к каше или супу давали два – три кусочка хлеба. Очень часто хлеб оставался, и воспитательницы собирали его на тарелки, которые ставили в буфет. А так как ребенок всегда должен что-нибудь жевать, то всякий малыш считал своим долгом утащить хлеб из буфета. Воспитатели этого делать не разрешали, чтобы дети не испортили себе желудки. Как только нас укладывали спать, и взрослые уходили, самые смелые, а я – первый, бежали к буфету и хватали куски хлеба. Моя кровать стояла ближе всех, поэтому самые вкусные горбушки доставались мне. Один кусок я передавал Кате, но большую часть оставлял себе. Так что детский сад научил меня бороться за выживание в этой непростой жизни.

Однажды в понедельник сестра Кати принесла очень красивую куклу. Она всегда держала ее при себе, одна с ней играла. Все девочки ей очень завидовали, в том числе и Катя. Я решил помочь моей подружке, дать возможность поиграть с куклой. Когда сестра Кати уснула, я вытащил куклу из-под ее одеяла и передал Кате. Она сначала очень испугалась, но потом, притянув куклу к себе, не расставалась с ней целый час дневного сна. Проснувшись и увидев, что куклы нет, сестра Кати подняла истерический крик, на который прибежала испуганная воспитательница. Ей сказали о пропаже, и она стала искать. Кукла нашлась под подушкой у Кати. Девочку стали ругать, но я сказал, что это вина не Кати, а моя, что я взял куклу и дал поиграть Кате. Нас выругали вместе и поставили в угол. А куклу, так как она была очень дорогая, заведующая поставила в свой кабинет, и вернула родителям только в субботу.

В июне-месяце весь садик отправляли в летний лагерь. Это были постройки барачного типа с белыми окошками и дверьми. Местность, где был лагерь, была болотистой. Кроме комаров, омрачавших нам жизнь, там была трава с острыми краями – осока, о которую мы часто резались. Комары и эта трава портили нам весь отдых. Правда, некоторые дети ухитрялись из этой жесткой травы плести плети, пояса и коврики – их этому учили воспитатели.

В тот год мы все подцепили какую-то заразу, и к нам никого не пускали. Вместо того чтобы весело бегать по дорожкам лагеря, мы рядком сидели на горшках, страдая от дизентерии и рассматривая свои искусанные руки и ноги, тщательно замазанные зеленкой.

Самый приятный день в садике – это суббота! Во второй половине дня приходят родители и забирают своих детей. Какое счастье охватывало меня, когда я видел родное лицо своей мамы. И с криками радости я устремлялся к ней, обхватывал ее своими ручонками, прижимаясь лицом к ее животу, и замирал от наслаждения близости к родному человеку.

Летом мать часто была одета в черное платье с белым горошком и белым воротничком. Ее голову украшала широкополая соломенная шляпа с лентою. А зимой на ее плечах лежал пушистый лисий воротник с тонкой мордочкой лисицы с выпуклыми стеклянными глазами.

По субботам приходила всегда одна мама, а по понедельникам отвозил меня в садик отец. Эти понедельники я вспоминаю с содроганием, особенно зимой и в холодное время осени и весны. Меня вытаскивали из теплой постели, сонного и плачущего, пытались надеть на мое жаркое тельце холодную одежду, выносили на улицу, где я до самого садика плакал и устраивал истерики. Одно могло меня успокоить: на станции, в магазине, отец покупал шоколадку, и я, набив рот сладостью, забывал о своей горькой участи.

Так продолжалось три года. Однажды в понедельник мы ехали в садик на электричке. Вдруг раздался жесткий мужской голос из радиоприемника: «Товарищи, умер Сталин!». В ту же секунду все встали, я, было, закапризничал, но отец так грубо одернул меня, что я испуганно замолчал. Так, стоя, мы и доехали до станции Люберцы.

После смерти Сталина у отца на работе появились неприятности. Я видел его всегда хмурым, без улыбки на лице. Вскоре услышал, что мы уезжаем в город Омск. В нашу квартиру въехал новый жилец, мужчина лет сорока, я его хорошо запомнил потому, что он был очень смуглым, с вьющимися волосами; вся грудь, руки и шея были тоже покрыты черными завитками волос. Еще он привез телевизор «КВН», который сделал своими руками, и на маленьком экране, через большую стеклянную линзу, перед нашими глазами плыли трясущиеся черно-белые картинки. Для пятидесятых годов это было чудо – кино дома!

В это время к нам приехала бабушка, мамина мать, и привезла мне две игрушки. Первая – строительный набор, который состоял из рубанка, пилы, молотка и линейки. Этот набор не произвел на меня должного впечатления, и родители его убрали куда-то в шкаф. Зато вторая игрушка была мечтою всякого мальчишки – это был заводной железный танк зеленого цвета, который при движении стрелял искрами. Эта игрушка поразила меня – я пытался узнать, почему танк двигается и почему из его дула вылетают искры. Игрушка прожила не более двух дней, но память о ней осталась надолго.

Бабушка и мать часто плакали, гладили меня по голове и очень жалели. Я понял одно: за какую-то провинность нас выслали в далекую Сибирь.

У моих родителей была непростая судьба. Отец – Орлов Алексей Федорович, родился после революции, в 1918 году. Никаких документов о рождении и родителях у него не сохранилось. По его рассказам, семья жила в Московской губернии (области). Жили на хуторе очень хорошо, было несколько коров, лошади. Его отец был хорошим сапожником, делал модельную женскую обувь, поэтому очень ценился среди жен начальников округа.

В 1934 и в 1936 годах семья подверглась конфискации имущества. В 1938 родителей отца репрессировали и выслали в Петрозаводск. В 1939 – 40 годах отец участвовал в Финской войне, был тяжело ранен, лечился в Ярославле – он потерял легкое, одна нога стала короче другой на два сантиметра. У него было четыре брата и одна сестра. Про своего отца говорил, что тот умер от чахотки, вернувшись с фронта в 1942 году.

Сколько я помню отца, он был всегда каким-то небольшим начальником. Очень любил читать, дома была хорошая библиотека русской и зарубежной классики. Интересовался иностранными языками. Много курил и умер в сорок три года после сердечного приступа.

В биографии отца много белых пятен. Особенно интересно его большое сходство с графом Алексеем Орловым, каким он изображен на портретах. Также поражает портретное сходство моего младшего брата с графом Орловым-Давыдовым.

С моей матерью отец познакомился в Ярославле на танцах. Ее происхождение тоже тщательно скрывалось, но позже выяснилось, что она происходит из старинного рода графов и баронов фон Корф, по материнской линии. Зато отец ее был простым крестьянином (он родился в 1889 году). Был участником первой мировой войны и все вспоминал, как Керенский ему на фронте пожал руку. После войны пятьдесят лет проработал на одном месте кондуктором, за что был награжден орденом Ленина.

После женитьбы на моей бабушке дед уничтожил все ее девичьи фотографии. Видимо, из страха перед репрессиями. В то время принадлежность к дворянскому роду была, как известно, чревата последствиями. Бабушка была 1898 года рождения. Спустя годы в разговоре со мной она вспоминала, что по отцу она польская дворянка, а с матерью – Баронессой фон Корф – они приехали в Ярославль со стороны Бреста. В городе им принадлежал большой деревянный дом. Вспоминала про учебу в Ярославской гимназии.

После революции дом конфисковали, и бабушка оказалась в шестиметровой комнатке общежития, где чуть не умерла с голода. Там она встретилась с дедом, который спас ее от голодной смерти.

Мама родилась в 1925 году. Ее всю жизнь интересовали кино и театр, она знала все об артистах и их ролях, а проработала всю жизнь экономистом.

Будучи уже человеком зрелого возраста, в 1997 году, я случайно услышал по радио передачу, в которой рассказывалось о моей прабабушке – певице, урожденной баронессе фон Корф. Так подтвердились слова моей бабушки.