– А вы, мужики, я смотрю, место возле реки наметили? – радостно потирал руки господин Медведев, разглядывая снимки.

– Да. Вот з-здесь. – Григорич показал пальцем на снимке. – Тут излучина Янга-Яхи, а тут – предположительно песчаная грива, песка там уйма, н-надо только проверить мощность сухого.

– Метра два-три есть, – добавил Славка. – Надо только…

– Погоди, – перебил начальник, – погоди, а рыбачить вы собираетесь? – Он внимательно оглядел космогеологов. Конечно… рыбалка – она интереснее сухого песка. А песок… да куда он денется, этот песок?

– Ну-у-у-у… – неуверенно замычал Золевский. – Сетку-то мы взяли… Попробуем, наверное.

– Попробуйте! Обязательно попробуйте. А если рыбалка пойдёт, я на выходные приеду. Договорились? – Медведев протянул руку Григоричу.

– Договорились, – пожал руку Золевский.

Через сорок минут полевики, перегрузив свои полтонны в ГТТ, выехали в сторону Янгаяхинского месторождения.

Поездка на «гэте» – занятие муторное, но для Юрки уже знакомое и даже родное. Всё вокруг ревёт, грохочет, стучит, лязгает и отдаёт в больную спину. Разговаривать невозможно – всё равно ничего не слышно.

Космогеологов вёз главный механик «Латдорстроя» Янис – фамилии его Юрка так и не узнал – а за рычагами сидел механик-водитель Стас Медведев (да-да-да, родной племянник начальника). Стас только закончил срочную службу в танковых войсках, и дядя «по большому блату» устроил его на Север. Юрка такой же «блатной» – его устроил брат. На Севере – вообще сплошь «блатные»… Там же курорт и денег прорва…

Спустя два часа вездеход прибыл на большую поляну посреди леса. Местом для базы полевики выбрали старую площадку разведочной буровой.

– А я всё думал: что такое на-на с-снимке? – радостно кудахтал Золевский, выглядывая из дверцы вездехода. – Вагончик! И палатку ставить не надо. Сейчас мы ему щели за-заделаем…

– Молодец, старый! Молодец! – Игорь выглядывал из-за спины Григорича.

– Молодец-молодец… – Славка ревниво отодвинул их и выбрался на броню. – Только давай не копаться… Темнеет. Стас, сдавай задом к вагончику, я скомандую.

Вездеход сдал – они выгрузились. Латыши хотели подождать, пока парни устроятся, но старший Серов отправил их на базу: по темени возвращаться – не самая лучшая идея, даже с фарами.

– Ну и правильно, Палыч! А то стоит тут, воняет… выхлопными газами. – Игорь только что откуда-то приволок дверь – своей двери у вагончика не было.

– Ты откуда такие шикарные ворота притащил, лишенец?

– С толчка снял, – радостно доложил Игорь, похлопывая рукавицей по колену – сейчас дорнитом обошью… Классная дверь получится!

– А как мы в т-туалет ходить будем… без двери? – возмутился подошедший Золевский.

Юрка понял, сейчас начнут мужики прикалываться. Дверь им для туалета… И туалет. Ага… Где присел, там и туалет! Только быстро всё делать надо. Летом сожрут, а зимой заморозишь…

– Да! Как теперь стучаться и спрашивать: «Занято?» – подхватил Славка.

– Поставить обратно? – Игорь развернулся с дверью.

– Ладно. Всё равно инеем покроешься, пока сидишь, – никто и н-не увидит. – Григорич взял мотопилу и кликнул Юрку: – Тёзка, пошли за дровами! Печка у нас адская… Жрать будет до хрена!

– А откуда у нас такая фундаментальная печь? – Юрка с восхищением разглядывал здоровенную буржуйку в вагончике.

– Столовая, по ходу, была. – Игорь прислонил дверь и зашёл внутрь.

– Ага, похоже, – Славка тоже заглянул. – Вон, что-то вроде столов вдоль стен. Ладно, мужики, вы давайте за дровами, а мы с Игорем попробуем обустроить эту холеру.

Дрова тёзки пилили и таскали дотемна. Пока ещё можно было угадывать: где дрова, а где пила.

Тем временем Славка с Игорем завесили одной палаткой пару окон, второй перегородили вагончик на две половины – иначе никогда не протопить эдакую громадину. Доски уложили поперёк на столах в дальней части, на досках расстелили брезент. Установили аккумуляторы, подключили пару лампочек и даже уже попытались растопить печку.

О-о-о-о, печка… Печка – это отдельное явление в той истории. Большая: семьдесят на семьдесят, полметра высотой, с солидной толстой трубой. Запустить такую печку сложно. С первого и до последнего дня ею занимался исключительно старший Серов. Он её ласково называл «атомный реактор». При розжиге разве что только не камлал. Процесс запуска был непрост и строго регламентирован.

Для начала в печку загружалась береста с мелкими чурочками, которые старший предварительно заботливо готовил. Отщеплял от полена топором, аккуратно укладывал поближе к печке, чтобы просохли. А может быть, он их так ставил по фэншуй. Хотя вряд ли – тогда об этом никто ничего не знал. Если кто задевал и ронял чурочки, Серов того матерно ругал и обещал отлучить паразита от еды и тепла.

Приняв такой любовно приготовленный запал, печка для начала делала удивлённый вид: «это вы чё в меня засунули?», а потом принималась капризничать.

У неё никак не появлялась тяга, а без тяги огонь задыхался, и вся смесь скорее тлела, чем горела, и отчаянно при этом дымилась. В этот момент Славка то открывал дверцу, то закрывал, дул в печку, тёр запорошённые глаза, приплясывал, замахивал воздух полевым журналом – в общем, делал всё, чтобы организовать тягу. Длилось это минут десять, а то и пятнадцать, потом в печке накапливалась горючая газовая смесь, и она воспламенялась. Печка делала: ПУХ-Х-Х, распахивала дверцу, извергала облако сажи и заводилась, как реактивный двигатель: «У-у-у-у-у!» И вот тогда в неё только успевай подкладывать. Спалить она могла пару кубометров древесины за час. Не верите? Ладно-ладно… Не пару. Но много могла спалить.

Труба у неё при этом становилась огненно-красной.

Тепла она давала много. И уже через четверть часа в вагончике теплело, а ещё через полчаса сидельцы от жары начинали выбрасываться на снег. Если после этого печку остановить, то минут через сорок наступала благоприятная температура, расцветали цветы и пахли розы. Но ещё через полчаса она снова падала ниже нуля, печка окончательно тухла, и, чтобы развести её, всё приходилось начинать сызнова. Однако Серов-старший сумел-таки договориться с ней и мог поддерживать её в рабочем состоянии. Но в тот первый день, когда он только начинал с ней знакомиться, – та показала всё, на что способна.

Но, несмотря на строптивый характер печки, они обустроились. Расстелили спальники на досках, разложили рядом с собой нежную аппаратуру, поужинали наскоро приготовленными макаронами с тушёнкой. Времени меж тем натикало уже часов восемь, и они потихоньку стали укладываться спать. А чего ещё делать?

Но сон в полевых условиях – издевательство отдельное!

Юрка так описывал этот процесс своим самарским друзьям.

Забираешься в спальник, когда температура в балке выше сорока… плюс сорока. Протапливают так специально, чтобы на дольше хватило тепла. От жары уже хочется выброситься на снег, но ты лезешь в спальник… А там… минус! «Контрастный душ». А лезешь в спальник в одном нижнем белье, иначе ночью замёрзнешь. Народная мудрость такая.

Парадокс этот объясняли аналогией: мол, в перчатке, где пальцы каждый сам по себе, рука мёрзнет, а в варежке – нет! То есть если лечь в спальник голым, все части тела должны греть друг друга. Физику процесса вроде понимал, но мёрз при этом всегда. Если бы не понимал, а принимал на веру, может и не мёрз бы. Вера, она сильная штука… И вот лежишь в спальнике, балдеешь, после жары даже комфортно. Потом остываешь и начинаешь трястись от холода. Но через какое-то время спальник потихоньку прогревается от тех самых частей тела – начинает работать парадокс, – а температура в балке падает – печка дрова доела. В этот момент нужно обязательно заснуть! Всенепременно! Если не успеешь, дальше только хуже. Сначала прячешь нос и затыкаешь дырки в спальнике от холода – дышать становится нечем, потом и к этому вроде привыкаешь. Лежишь, считаешь баранов и вдруг в какой-то момент понимаешь, холод таки добрался до тебя. Теперь снизу. Ворочаешься, пытаешься подкладывать ладони под… под пятую точку. Но холод впивается в спину, и никакое подкладывание рук уже не помогает. А что помогает? А помогает, что Славка тоже замёрз, как бобик, и матерясь выбирается из спальника и начинает затапливать печку. Через полчаса становится тепло – и так по кругу, пока не наступит восемь утра. Тогда уже Золевский не выдерживает. И уже он вылезает матерясь из спальника – но не для того, чтобы затопить печку, а чтобы справить нужду малую. И запускает в вагон, зараза, мороз ещё больший. И теперь матерятся уже все. Но через полчаса снова тепло, потому что Славка снова затопил печку, и кто может, тот досыпает, а кто не может, бежит из вагончика «окропить снежок жёлтеньким».

С мучениями проходит ночь – начинается следующий день.

Тёзка Юрки готовит завтрак.

А что у них на завтрак?

А молочная рисовая каша! Не хухры-мухры – как из дома не уезжали.

Комфорт в полевую жизнь привнёс лесник Золевский. Это он всех приучил ездить на полевые работы «как люди». До этого возили одну туристическую палатку, махонькую печурку и спальники. Спали с медведями в обнимку, играли на балалайках, ели тушёнку и красную икру прямо из банок, только что не руками. А может, и руками – Юрка не видел, не застал.

Григорич посмотрел на всё это, посмотрел, произнёс свою любимую фразу: «Ё@ные туристы!» и за месяц с Гришкой изготовил две армейские палатки с разделкой под высокую печку, доски под спальники и прочие удобства. «Не на себе возим!» – изрёк он истину. Он же завёл правило: питаться в поле, как в обычной жизни. Утром молочная каша, днём – первое и второе, вечером – обязательно горячее, лучше дичь или рыба. Не тушёнка! Нормальный такой быт.

Так и начали они свою трудовую жизнь на 57-м километре трассы Янгпур – Янгаяхинское месторождение. Утром вставали, готовили завтрак, шли на работу. Золевский с Вокарчуком брали нивелир – «хитрый глаз» – и размечали территорию будущего карьера. Юрка экипировался радиолокационной аппаратурой и шёл на лыжах лоцировать. Славка выводил на самописец полученные Юркой результаты, заодно занимался по хозяйству: готовил обед, топил печку, поддерживал жилое состояние вагончика. Работали почти дотемна – часов до двух-трёх, – потом заготавливали дрова и паковались на ночь. Обедали, опять выводили материалы. Отрисовывали территорию будущего карьера, готовили ужин, ужинали, слушали радио, ложились спать, мучились во сне, вставали, завтракали, шли на работу… Жизнь, полная романтики.

На третий день к ним с утра на «гэте» приехали Янис и Стас – узнать, как идут дела, не надо ли чего, а главное… Главное – узнать, как у них с рыбалкой?!

А как у них с рыбалкой? А никак! Не до неё было. За день уставали, как собаки. Но раз руководство решило узнать, ответ надо подготовить. И они, всей толпой сев в «гэт», отправились на излучину Янга-Яхи.

Через мерзлотное болото, через озёра, по мерзлотным буграм, по снегу в подрез кабины «гэта». Молодой Медведев сидел за рычагами: газуя, когда забирался на бугры, и притормаживая, когда проваливались к озёрам.

– Не тормози! – орал ему в ухо Золевский. – Н-не тормози! Сходу озеро проскакивай!

Но Стас чего-то боялся и притормаживал. И в одной из таких мочажин вездеход, в очередной раз взревев, пытаясь выбраться на бугор, вдруг захлебнулся и затих. Стас давил кнопку зажигания, давил, но слышался только слабый шелест стартёра, двигатель не запускался.

Янис метнулся посмотреть аккумуляторы, поковырялся, а потом с прибалтийским акцентом, но чисто по-русски выдал:

– Аккумулятор, б… дь, лопнул!

– Как лопнул? – эхом откликнулись все.

– Поперёк. Наверное, когда ты, Стас, последний раз провалился, он и лопнул.

– Я же говорил: н-не тормози! – начал заводиться Золевский.

– Я думал, там озеро… – оправдывался Стас.

– Озеро! Конечно, озеро! Только ты проехал его уже… Льда там… два метра! Чего ссал?!

Юрка сидел и видел, как на него пристально смотрит Славка, и уже догадывался, что тот сейчас предложит.

– Нет, – качал Юрка головой. – Не смотри на меня так… не потащу я по болоту наши аккумуляторы. И не думай. И…

– Юр, ну ты же понимаешь. По-другому не получится. Пока двигатель совсем не остыл. Пошли… На лыжи поставим и притащим…

– Вместе пойдём! – предложил Золевский. – Вы один потащите, а мы с Игорем второй, на-на… всякий случай.

Через полчаса они, закрепив на лыжах аккумуляторы – двадцать пять килограммов каждый, – как известные персонажи картины «Тройка», – тащили клятые энергонакопители от вагончика к вездеходу.

Ещё через полчаса вместо лопнувшего аккумулятора установили свой и выяснили, что он дохлый. На аппаратуру его хватало, а на запуск двигателя – увы, нет. То же повторилось со вторым.

– Ну?.. И чего теперь делать будете? – закуривая папиросу, поинтересовался Золевский у вездеходчиков.

– Пойтём за тракторами, – за двоих ответил Янис.

– Ага… За тракторами… На ночь глядя. Тридцать километров до ближайшей подбазы, – поддакнул старший Серов. Он скрутил контакты с аккумулятора и теперь приноравливался выдернуть его из ячейки. Обратно их, зараз, ещё тащить… Но свет – это то, от чего отказываться никто не собирался. А ещё аппаратура.

– Вот что, – Золевский закусил мундштук папиросы и надел рукавицы. – Вот что… Сейчас мы все пойдём в вагончик, ночь вы переночуете у н-нас – как-нибудь разместимся. Н-не возражать! – оборвал он пытавшегося было встрять Яниса. Папироса вылетела изо рта. – Куда на ночь-то?! И мороз вон на-начинается! А з-завтра мы вам дадим лыжи, дадим рукавицы… У вас же даже рукавиц нет, – Григорич возмущённо пошевелил губами и стряхнул с себя пепел. – Завтра с утра дадим рукавицы, и вы пойдёте до подбазы. Всё. А сейчас пошли домой! – и Григорич полез из вездехода. – Порыбачили, м-мать твою…

Ночь они провели благополучно. В тесноте, да, как говорится, не в обиде. Парням выдали тёплую одежду, они в неё закутались, а Славка всю ночь поддерживал «атомный реактор».

Утром, позавтракав, космогеологи собрали страдальцев. Выдали лыжи, рукавицы, вручили топор, два комплекта спичек, чай, печенье, сахар, две банки тушёнки, кусок сала, чифирбак – пустую литровую консервную банку с ручкой из стальной проволоки – вода в ней закипает моментально.

– Верёвку им, Игорь, выдели, – напомнил Славка.

– Ферёвку? – забеспокоился Янис. – Тля чего ферёвку?

– А ты не знаешь, зачем зимой верёвка в тундре? – вкрадчиво поинтересовался Вокарчук.

– Нетт. Сачем?

– А это когда с-совсем будет хреново, найдёте дерево, перекинете че-через с-сук… – мрачно заикался Золевский.

– Плохо шутишь, Крикорич!

– Плохо! Потому что мне всё это не-не нравится! Потому что вы ё@ные туристы и на лыжах ходить не умеете!

Янис попытался возразить, но Золевский остановил его жестом:

– Не умеете, я говорю, хо-хо-ходить на лыжах вы! Ориентироваться не умеете! А у вас тридцать километров зимней дороги… по лесу… по болоту… по морозу! И вы…

– Юрий Крикорьевич. Не тридцать, а твадцать семь, – всё-таки вставился Янис. – Ну как мы путем тут сидеть? Что подумают на пазе?

– А что подумают? Хватятся и приедут сюда, – поддержал Славка Золевского. – И вас заберут, и технику вытащат. Ну, правда, ну куда вы прётесь?!

Янис закурил сигарету, пару раз затянулся, посмотрел на Стаса, тот покачал головой.

– Нет, мушики, мы решили. Мы пойтём, – подвёл итог спорам Янис.

И ушли.

– Зря мы их отпустили, – Золевский глядел вслед латышам и дёргал себя за бороду.

Славка повернулся к нему:

– И как бы мы их удержали?

– А не-не дали бы лыж…

– Они без лыж бы ушли. Ты же видел – упёртый припалт!