«В полигоне»

Стоящее в зените солнце шлет свои яркие лучи на сверкающую безбрежность моря. У горизонта оно сливается с небом и порождает ощущение бесконечности.

Тихо постукивая дизелями и попыхивая синеватыми выхлопами перегоревшего соляра, по морю переменными галсами, с раннего утра бродит средний рыболовецкий траулер.

– Да, Петрович, – недовольно зудит стоящий рядом с капитаном боцман. – Это не улов, а слезы, – и кивает на работающих в корме матросов, выбирающих из сети рыбу.

– Не то слово, – жуя мундштук беломорины, соглашается с ним капитан, сокрушенно крякает и приказывает готовиться к следующему замету.

Судно снова набирает ход, сеть в очередной раз опускается за борт и тралит холодные глубины Баренцева моря. Потом наступает время обеда, и все свободные от вахты, стащив с себя прорезиненные робы, собираются в тесной кают-компании.

– Чем сегодня кормишь, Серега? – усевшись на узкий диванчик, интересуется у кока механик и, взяв со стола кусок хлеба, густо намазывает его горчицей.

– На первое консервированный борщ, на второе пюре из сухой картошки и чай – недовольно бубнит кок.

– Ты Серега того, сготовил бы чего путного, а то все консервы да сухая картошка, надоело, – хмуро говорит один из матросов и отодвигает от себя алюминиевую миску.

– Ага, – поддерживают его остальные, кормишь какой-то хренью, уже в рот не лезет.

– Что осталось в провизионке, тем и кормлю! – делает зверскую рожу кок. – Мы уже три недели в море, остались только консервированный борщ и сухая картошка.

Все тяжело вздыхают и вопросительно смотрят на капитана. Тот, сидя во главе стола, невозмутимо хлебает из миски и хмурит густые брови.

– Иван Петрович, – в наступившей тишине нерешительно произносит помощник. – А может того, смотаемся на базу, догрузим свежих продуктов и снова вернемся?

Сутки туда, сутки обратно, всего и делов.

– Давай второе, – отодвинув от себя миску, бросает Сереге капитан. – Никаких баз, пока не возьмем груз, понятно? – и обводит тяжелым взглядом кают-компанию.

– Понятно, – после долгого молчания отвечает за всех боцман, на этом обед заканчивается, и все решительно лезут наверх.

– Слышь, Петрович, – говорит помощник капитану, когда они взбираются на мостик и закуривают. – А может все – таки рискнем и пойдем к Черным камням? Там рыба точно есть.

– Все верно, Алексей, рыба там имеется, – сосет тот зажатую в кулаке беломорину. – Но ты ж знаешь, что этот квадрат временно закрыт, там у вояк какие-то учения.

– А у этих героев всегда учения, швырнув за борт окурок, – недовольно брюзжит помощник. – Ползают курвы по дну, рыбу пугают.

– Не скажите, Алексей Андреевич, – басит от штурвала рулевой. – Я сам служил на лодках, и ничего они не пугают.

– Может и так, – легко, соглашается помощник. – Но все равно ползают.

Все это время капитан морщит лоб, пучит глаза в промысловую карту, а потом приказывает рулевому изменить курс и идти к Черным камням.

– Попробуем у самой кромки закрытого квадрата, – решает он. – Но заходить туда не будем. А то помнишь, что было с 49-м? – оборачивается он к помощнику.

– Еще бы, – отзывается тот. – Конечно помню.

С год назад, средний рыболовецкий траулер СРТ – 49, где капитанствовал их приятель Виктор Лебедев, проболтавшись неделю в море и не обнаружив ни одного стоящего косяка, решил «по тихому» зайти в такой вот, закрытый для мореплавания квадрат и попытать счастья. В результате его траулер едва не накрыла серия свалившихся откуда-то ракет и, потеряв трал, они едва выбрались с проклятого места.

Спустя час, придя в заданную точку, капитан с помощником уточнили необходимый курс и траулер, выкладывая в море сеть, пошел вдоль кромки закрытого квадрата.

Почти сразу же дело пошло на лад и один удачный замет следовал за другим.

– Вот она, где рыбка – то, – довольно потирает руки боцман, подгоняя веселыми матерками палубную команду. – Давай, шевелись, мухобои!

Внезапно слева по курсу, на расстоянии чуть больше кабельтова, море с ревом пучится, высоко в небо взлетают каскады воды, и из них рождается черная туша подводного ракетоносца.

– Право руля! Стоп машина! – вопит огорошенный капитан, а палубная команда застывает в ступоре.

– Ну и дура, – хрипит в наступившей тишине тралмейстер, а кто-то из матросов испуганно матерится.

Между тем на высокой рубке возникают две темные фигуры, затем в руках одной взблескивает металл и что-то гулко щелкает.

– Эй, на траулере, рыба есть!? – орет усиленный мегафоном голос.

По кивку капитана помощник выщелкает из штатива свой

– Есть! А в чем дело?!

– Предлагаем обмен! Вы нам рыбы, а мы вам паек подводников! – весело гавкают с лодки.

– Ну как, Петрович, соглашаемся? – отведя руку с мегафоном в сторону, косится на капитана помощник.

– Соглашайтесь, Иван Петрович, – вякает от штурвала рулевой. – Паек и них что надо, сам три года жрал.

– Три года говоришь? Молодца, – весело щурит глаза капитан, – Ну что ж, в таком случае добро, меняемся.

– Согласны! – с воодушевлением вопит в мегафон помощник и приказывает боцману организовать обмен.

Спустя непродолжительное время от борта траулера отваливает шлюпка и направляется в сторону чернеющей неподалеку громадины. В шлюпке боцман, два моряка и несколько рогожных мешков, доверху набитых отборной треской.

– Навались! – в такт гребкам взмахивает рукой боцман, и длинные весла пенят воду.

А на узком обводе лодки их уже ждут три облаченных в оранжевые жилеты подводника, у ног которых стоят несколько картонных ящиков.

Когда шлюпка приближается к выпуклому борту, с него в воду опускают штормтрап и мешки поднимаются на лодку, а ящики опускаются в шлюпку.

– Ну, бывайте! – отпихивается боцман веслом от борта, и шлюпка скользит в сторону траулера.

Когда ее поднимают на палубу, на лодке тоскливо взрывает ревун, затем она вздрагивает, слышится рев врывающейся в шпигаты воды и через пару минут на том месте вращается громадная воронка.

– М-да, провалились как черти в преисподнюю, – чешет затылок помощник, а капитан приказывает дать ход.

Вечером, когда на небе зажигаются первые звезды, тяжело осевший в воде траулер берет курс на базу.

В кают-компании ужин и все довольны. Из полученных по бартеру продуктов кок сварганил наваристый суп-харчо, обильно сдобренные душистой тушенкой макароны и сладкое донельзя какао.

– А неплохие парни эти подводники, хоть и вояки, опорожнив вторую кружку ароматного напитка, с чувством говорит помощник. – А Петрович? – и бросает вопросительный взгляд на капитана.

Тот молча кивает и задумчиво смотрит в отдраенный иллюминатор.

За ним мирно дышит северное море.

«Гарсуны»

Отражаясь в воде, утреннее солнце скачет зайчиками по выкрашенному слоновкой подволоку, в отдраенные иллюминаторы вливается свежий запах моря, легкий ветерок чуть колышет раздернутые на них занавеси.

Мы с Витькой сидим в офицерской кают-компании плавбазы «Иртыш» и предаемся безделью. Приятель наяривает на пианино «собачий вальс», а я, развалившись на кожаном диване, лениво попыхиваю сигаретой и в такт музыке покачиваю ногой.

Уже почти месяц, как помощник командира капитан-лейтенант Колбунов снял нас с лодочной вахты в заводе и определил «гарсунами» в эту самую кают-компанию.

Сначала мы, было, заартачились – негоже нам, служащим по второму году и классным специалистам выступать в роли холуев-официантов, но Михал Иваныч в качестве альтернативы предложил гарнизонную гауптвахту и мы быстро согласились.

На следующее утро, после осмотра корабельным врачом, облаченные в накрахмаленные белые курточки мы уже шустро рысили по кают-компании, обнося завтракающих там отцов-командиров положенными им закусками, соком и горячим кофе.

– Молодца, хорошо шустрите, – довольно изрек сидящий за длинным столом справа от командира помощник и щелкнул пальцами – еще кофе!

Затем были обед с ужином, которые тоже казались необременительными и мы с Витькой поняли, что попали «в струю».

Во-первых, рано утром не надо выпрыгивать из подвесных коек и бежать обязательный в ВМФ трехкилометровый кросс. Вместо этого мы неспешно вставали и с деловым видом направлялись досыпать в примыкавшую к кают-компании «гарсунку».

Во-вторых, в силу солидности определенного Главкомом морского офицерского пайка, который последними съедался далеко не полностью, в нашем распоряжении ежедневно оставались всяческие деликатесы, вроде сливочного масла, копченой колбасы, соков, меда и печенья, служившие хорошим подспорьем для двух растущих организмов, а также значительно повысившим наш рейтинг среди сослуживцев.

И, наконец, в третьих, что было самым главным, мы получили дополнительную возможность схода на берег, манивший к себе желанной свободой и всяческими приключениями.

На этом достоинстве следует остановиться дополнительно.

Тот, кто служил, знает, как приятно получить увольнительный билет, облачиться в парадно-выходную форму, с чувством собственного достоинства выйти за КПП части и окунуться в море желаний и искусов.

Можно сходить в кино или на танцы, приударить за местными девчатами, немного выпить и для полноты ощущений подраться с гражданскими или представителями других родов войск. Короче, можно много чего.

После заваленного снегами заполярного гарнизона, откуда мы прибыли в Северодвинск, нас увольняли регулярно, но хотелось еще и еще.

И вот теперь у нас с Витькой такая возможность появилась.

Дело в том, что по давно существующей на флоте традиции, в офицерской кают-компании всегда имеется старший, который всячески улучшает ее повседневный рацион. Делается это в интересах питающихся, которые отчисляют в «общий котел» известные суммы.

На них приобретаются минеральная вода «Нарзан» или «Боржоми», свежие овощи и фрукты, марочные вина, водка и коньяк, а также все то, что может пожелать богатое воображение морского офицера.

Наши начальники обладали им в достаточной мере и помощник командира, он же старший кают-компании, регулярно отряжал нас с Витькой в город, снабдив увольнительными билетами списком необходимого (за исключением спиртного) и соответствующей денежной суммой.

Как правило, эти вояжи осуществлялись сразу же после завтрака, и до обеда мы возвращались на плавбазу, затаренные всем необходимым.

Доставленная провизия помещалась в холодильник и буфет, а с неистраченной части суммы мы получали небольшую премию.

Когда она накапливалась в необходимом количестве, при очередном сходе на берег мы приобретали для себя пару бутылок портвейна «Три семерки», по дороге назад заходили в расположенный рядом с портом обширный парк и, расположившись где-нибудь в укромном месте, посасывая портвейн, предавались философским беседам.

В это погожее утро настроение у нас лирическое, мы не прочь совершить променад в город, но уже почти неделю помощник нас туда не отправляет.

– Слышь, Валер, – прекращает Витька долбить пальцами по клавишам и захлопывает крышку рояля. – А давай его сподвигнем, а?

– Это как? – вскидываю глаза на приятеля.

– Очень просто, – белозубо скалится Витька, подходит к встроенному в переборку буфету и извлекает из него десяток ножей и вилок. Затем он направляется к ближайшему иллюминатору, высовывает в него круглую башку и, поглядев по сторонам, швыряет их за борт.

– Буль, – весело доносится оттуда, и Витька довольно шмыгает носом.

– Ты че, совсем охренел? – делаю я большие глаза и вскакиваю с дивана. – А чем офицера жрать будут?!

– Верно мыслишь, – многозначительно поднимает вверх палец Витька.

– Пошли к помохе.

Спустя пару минут, шаркая кожаными тапочками по ковровому линолеуму, мы топаем по длинному коридору офицерской палубы и останавливаемся перед одной из кают, где по ночам изредка обитает помощник. Сегодня он там и с утра что-то долбит на машинке.

– Тук, тук, тук, – легонько стучит Витька костяшками пальцев в металлическую дверь и осторожно нажимает входную ручку.

– Прошу разрешения, товарищ капитан-лейтенант.

– Валяй! – доносится изнутри, и мы переступаем высокий комингс.

Ну? – отрывается от машинки недовольный капитан-лейтенант. – Чего пожаловали?

– Так что, офицера опять растащили столовые приборы, – пялясь на помощника честными глазами, сокрушенно разводит руками Витька.

– Ага, растащили, – подпрягаюсь я и тяжело вздыхаю.

– Опять, говорите? – недоверчиво косится на нас Михал Иваныч и начинает барабанить пальцами по столу. – И много?

– Считай половину. Бухают по ночам в каютах и требуют тарелки и приборы, а потом в иллюминатор все выкидывают, вы ж сами знаете.

– Ну, это не вашего ума дело! – повышает голос помощник и тянется волосатой рукой к сейфу. – Вот, держи, – извлекает оттуда радужную кредитку и сует ее Витьке. – Топайте в город и купите новые.

Потом он выписывает нам увольнительные, шлепает на них корабельную печать и машет рукой – идите.

– Есть! – скрывая радость, бодро вякаем мы и быстро покидаем каюту.

– Ну вот, а ты глупенькая боялась, – подначивает меня Витька словами из анекдота и, радостно гогоча, мы мчимся в баталерку переодеваться.

Спустя десять минут, облаченные в отутюженные клеша и форменки и сдвинув на затылок щегольские бескозырки, мы звеним подковками надраенных до зеркального блеска хромачей по верхней палубе, тычем в нос верхневахтенному увольнительные и, козырнув развевающемуся на корме флагу, быстро скатываемся с крутого трапа плавбазы на причал.

Миновав его обширную пустоту, дружно рубим шаг по деревянному тротуару КПП с дремлющей у закрытого шлагбаума вооруженной допотопным наганом ВОХРой и выходим на одну из припортовых улиц.

Она застроена двухквартирными щитовыми домами с цветущей в палисадниках сиренью и в ее душистом запахе мы следуем дальше.

Вскоре улица заканчивается, ее сменяет массив новостроек, и мы оказываемся в городе. В эти утренние часы он просторен, чист и безлюден. Изредка по широким, обсаженным деревьями проспектам проносятся полупустые пассажирские автобусы или военные грузовики, редкие прохожие следуют по свои делам.

И это не удивительно. Практически все население Северодвинска судостроители и военные моряки, занимаются своей повседневной деятельностью в цехах засекреченного СМПи в море, а вернувшиеся оттуда отдыхают.

У центрального универмага мы пытаемся завести знакомство с двумя явно скучающими симпатичными девчонками, но дальнейшему развертыванию событий мешает появившийся неподалеку патруль.

– Ко мне! – делает нам знак рукой монолитно шагающий в центре здоровенный старший лейтенант, и под задорный смех девчат мы быстро рысим к блюстителям порядка.

За несколько шагов до них переходим на строевой шаг, бросаем руки к виску и принимаем подобие строевой стойки.

– Тэ-экс, – критически окидывает нас взглядом старлей, – документы.

Стоящие с двух сторон от него курсанты местной школы мичманов делают начальственные рожи и ухмыляются.

Мы с Витькой извлекаем из рукавов форменок военные билеты с вложенными в них увольнительными и поочередно протягиваем их начальнику.

– Так откуда вы сюда прибыли? – перелистывает страницы офицер.

– Из Гаджиево, для приемки нового корабля.

– Ну-ну, – благодушно гудит он и похлопывает нашими книжицами по ладони. – А почему в увольнении во время боевой подготовки?

– Направлены помощником командира для хозяйственных покупок.

– И вместо этого трепитесь с девицами?

– Да это мы так, между делом.

– А еще, товарищ старший лейтенант, у них форма неуставная, – подобострастно заявляет один из курсантов. – Клеша заширены, а форменки заужены. Непорядок.

– Ладно, Яковлев, не сепетись, послужишь и у тебя такие будут, – осаживает уставника начальник.

– Можете быть свободными, – возвращает нам документы, а его подчиненные изображают разочарование.

Когда патруль удаляется, мы с Витькой облегченно вздыхаем и топаем в универмаг, от греха подальше.

– А сундучонок то с гнильцой, – недовольно брюзжит Витька. – Надо его отловить в субботу в увольнении и накидать банок.

– Надо, – соглашаюсь я. – Что б служба раем не казалась.