«День Нептуна»

Третий месяц крейсерская подводная лодка Северного флота по натовской классификации «Танго», находится на боевом патрулировании в Северной Атлантике.

Днем, неслышной тенью она скользит в пучинах, а по ночам всплывает для вентилирования отсеков и подзарядки аккумуляторов.

Допущенные в рубку счастливцы, напиваясь в ней до одурения сигаретным дымом, мечтательно взирают на висящий в бездонном небе золотистый диск луны и мохнато мерцающие оттуда звезды.

Потом грохот дизелей и вой отсечной вентиляции разом замирают, кругом слышна вселенская тишина, нарушаемая командой вахтенного офицера «Всем вниз! Срочное погружение!

Часы сменяются сутками, сутки неделями.

При подходе к экватору температура воды за бортом достигает двадцати восьми градусов, и солнечные лучи падают практически отвесно. Бескрайняя гладь океана пустынна, и лодка кажется затерянной в нем песчинкой.

Теперь практически все время она идет в надводном положении, и счетчик лага исправно отсчитывает оставленные позади мили.

По ночам, когда в усеянном мириадами звезд небе появляется круглая луна, свободные от вахты выбираются из душных отсеков и с разрешения командира располагаются на кормовой надстройке, наслаждаясь свежим воздухом и ночным бризом. В нем порой возникают неведомо откуда прилетевшие запахи травы и цветом и морякам снова хочется видеть землю.

В один из дней в дверь каюты командира корабля Туровера раздается стук, она плавно отъезжает в сторону и на пороге возникают старпом Котов с помощником Майским.

С чем пришли? Присаживайтесь, – кивает капитан 2 ранга на диван и вопросительно на них смотрит.

– Послушайте, Иван Васильевич, вы пересекали раньше экватор? – усевшись, вытягивает длинные ноги Майский.

– Нет, – отвечает Туровер. – Не доводилось.

– И я тоже, – улыбается помощник. – А вот Глеб Романович, – кивает на старпома, здесь бывал и предлагает устроить праздник.

– Ну да, так сказать соблюсти традицию, – делает значительное лицо Котов. – Я тут поговорил с командой, на экваторе были только механик, кок и наш замполит Лисицын.

– Кок? Интересно, а я и не знал, – высоко вскидывает брови Туровер. – Так говорите соблюсти традицию? Ну что же, я за, тем более, что она морская. Кто займется организацией?

– Мы с Лисицыным, – хлопает себя по колену старпом. – Как уже крещеные.

– Ну-ну, валяйте, – согласно кивает командир. Только я слышал там предусмотрено купание, так с этим поосторожней, кого-нибудь не утопите.

– Обижаете, – делает начальственное лицо Майский, и депутация величаво удаляется.

С этого момента на корабле начинаются активные приготовления к празднику.

Боцман со штурманом и интендантом выделяют местным умельцам паклю, ветошь цветные карандаши и краски, механики колдуют над изготовлением царственных атрибутов Нептуна, а Котов, с Майским и Лисицыным уединяются в каюте и разрабатывают сценарий действа.

Его решено организовать в точке пересечения нулевого меридиана и, как говорят, по полной программе.

В эту точку, расположенную над разломом Романш, «Танго» приходит на восходе солнца, о чем штурман экспрессивно оповещает всех по боевой трансляции. Потом на палубу выбирается боцкоманда и готовит надстройку к празднику.

Для этих целей в кормовой части субмарины вооружаются леера, на палубу выносится разножка для командира и пара картонных ящиков, а к одной из швартовых уток, боцман крепит пеньковый штерт с прикрепленным к нему брезентовым ведром.

Потом звучат колокола громкого боя, и все свободные от вахты приглашаются наверх для встречи Нептуна.

Весело переговариваясь и подталкивая друг друга, бледные от долгого плавания подводники поднимаются по шахте входного люка в рубку, затем звенят тапочками по трапу вниз, выбираются из узкой двери на палубу и рассредотачиваются вдоль лееров. Чуть позже оттуда же появляется командир и торжественно усаживается на разножку.

Вслед за этим старпом, обращается к зрителям и сообщает, что в связи с пересечением экватора, на корабль прибыл морской царь Нептун.

– Ура!! – восторженно орут моряки, и парящий в небе фрегат, взмывает еще выше.

Одновременно с этим в корме щелкает люк седьмого и оттуда неспешно выбирается Нептун, в сопровождении многочисленной свиты. На нем ослепительно сияющая, сооруженная из картона и фольги корона, на мощном торсе рыбачья сеть, а в руке трезубец. За повелителем морей, кривляясь и корча рожи, следуют две, с кудельными волосами, довольно смазливые русалки, несколько, с подбитыми глазами пиратов и другая морская нечисть.

Остановившись перед командиром, Нептун вскидывает вверх трезубец, наступает тишина и он вопрошает, что это корабль и куда следует.

– Сие судно потаенное, – встает с разножки Туровер. – Флота российского, а идет по служебной надобности.

Этот ответ царя вполне устраивает, морской владыка величаво кивает и, приняв подношения в виде двух ящиков со сгущенкой и воблой, разрешает команде плыть дальше.

Затем начинается процесс крещения, командир окропляется забортной водой, а всем остальным пираты опрокидывают на голову, по целому ведру. На палубе хохот, свист и улюлюканье.

– Ну а теперь, ваше величество, я приглашаю всех на пир, – говорит улыбающийся Туровер Нептуну и делает жест в сторону рубки.

Однако продолжить торжество не удается.

– Товарищ командир! – орет с мостика вахтенный офицер. – Метристы фиксируют приближающуюся к нам воздушную цель! Дальность двадцать, высота пять!

– Всем вниз! – приказывает командир и через минуту палуба пустеет.

Покинув ее последним, капитан 2 ранга гремит клинкетом рубочной двери, потом раздается щелчок задраиваемого люка и субмарина уходит под воду.

– Глубина тридцать метров, осмотреться в отсеках! – разносится по боевой трансляции.

– БИП, цель удаляется к западу, – следует доклад вахтенного радиометриста.

– Есть, – бросает Туровер, лодка подвсплывает, и наверх скользит штанга перископа.

– Что за черт?! – отшатывается командир от окуляра. Сверху, в объективе перископа мигает огромный выпученный глаз.

– Твою мать, – шипит Туровер впечатывая лицо в пористую резину. – Боцман, срочное всплытие!

Когда старпом с помощником, отбросив тяжелую крышку люка, вламываются в мокрую рубку, в шпигатах которой еще бурлит вода, там, уцепившись за палубную рыбину лежит хрипящий кок, извергающий из глотки что-то мутное.

– Тарас Юрьевич ты?! – обалдело переглядываются они, затем срывают с переборки бросательный, засупонивают мичмана подмышки и с криком, – принимайте! – бережно опускают вниз.

Спустя полчаса, докрасна растертый спиртом, и принявший изрядную порцию внутрь, кок Хлебойко рассказывает в изоляторе командиру с доктором, что с ним случилось.

Оказывается, приготовив для команды праздничный обед и одурев от жары на камбузе, он решил освежиться, поднялся в рубку и присел там перекурить между выдвижными устройствами.

– Ну а потом меня разморило и я того, задремал, – испуганно косится кок на Туровера. – А очнулся от звона крышки задраенного люка и тут же рванул к ней. Но не успел, лодка стала погружаться, и я сиганул через обвод мостика за борт.

– Молодец, профессиональные рефлексы в порядке, – уважительно говорит доктор, капитан Штейн.

– Вслед за этим я, значится, отплыл в сторону, – продолжает заплетающимся языком Хлебойко, чтоб не затянуло в воронку, а как только наверх выткнулся перископ, сразу погреб к нему и уцепился за головку.

– М-да, в рубашке ты родился мичман, – сдерживает смех Туровер, вспоминая глаз кока в окуляре. – Ладно, давай отдыхай, команду накормят без тебя.

– Спасибо, товарищ командир, – бормочет кок, и изолятор наполняется богатырским храпом.

– Вот что значит старая школа, – говорит в кают-компании Майский, когда все поглощают праздничный обед и обсуждают чудесное спасение кока. – Другой бы на его месте обделался, а Юрьевич шалишь, боролся за живучесть до последнего!

– Это точно, – пластает жесткий бифштекс ножом Котов. – Наш кок начинал еще на «зеках», и у него за кормой два десятка автономок.

– Интересно, а откуда взялся этот гребаный «Орион»? – интересуется кто-то из офицеров и все смотрят на штурмана.

– Не иначе с острова Вознесения, – чуть подумав, отвечает Мельников. – Там американская военно-морская база Кэт Хилл.

– Натыкали курвы их по всему миру, – недовольно цедит минер, – поднять бы ее на воздух.

Потом скучный голос вахтенного офицера объявляет о заступлении очередной вахты.

Боевое патрулирование продолжается.

Морской словарик:

Лаг – корабельный прибор измерения скорости.

Разлом Романы – подводный разлом океанского дна у Африканского континента.

Леера – съемное ограждение палубы.

Штерт – пеньковая веревка.

Фрегат – в данном случае, крупная морская птица.

Метрист – специалист радио – метрической службы.

БИП – боевой информационный пост.

«Орион» – морской разведывательный самолет НАТО.

«зека» – средняя дизель-электрическая подводная лодка.

«ПДСС»

Над Кольской землей полярное лето.

Серебристого цвета шар солнца круглые сутки бродит по небу, окрашивая в причудливые тона угрюмые фьорды, высящиеся над ними сопки и искрящееся марево далеких тундр.

По астрономическому времени полночь.

Сонно шуршит отлив, с берега наносит запахом йода, на застывшей водной глади сонно покачиваются островки уснувших чаек.

На пятом этаже высящейся на выходе из залива казармы, в одной из холостяцких кают «припухает» компания мичманов.

Воздух сиз от табачного дыма, на столе корабельный графин с «шилом», несколько распатроненных банок тушенки «братская могила» алюминиевая миска с моченой клюквой и нарезанный крупными ломтями кирпич черняшки.

– Ну, за тех, кто в море! – зажав в волосатой лапе наполненный на треть граненый стакан, гудит здоровенный старшина команды торпедистов Олег Ксенженко, и в него звякают еще три.

Спирт пьют по – поморски, не разбавляя водой и закусывая алой клюквой.

– Уф-ф! – по моржовьи выдувает из-под усов краснорожий старшина команды ракетчиков Виктор Каламбет и отправляет в рот насаженный на конец финки, золотистый шмат тушенки.

– Словно боженька голыми ножками по душе пробежал, – сипит, высосав свой стакан, второй торпедист – Саня Порубов и тянется цепкими пальцами к Москве с клюквой.

Четвертый участник честной компании, боцман Василий Муромцев, завершив действо, молча щурит рысьи глаза, прислушивается к чему-то внутри себя, потом крякает и с удовольствием нюхает ноздреватый ломоть хлеба.

– Ну, и че с тем жмуром? – продолжая прерванную травлю, дует ракетчик в мундштук выщелкнутой из пачки беломорины, потом прикусывает мундштук и щелкает зипповской зажигалкой.

– Да ничего, – пожимает широченными плечами Ксенженко, – приехал командующий с начштабом, прокурором и начальником особого отдела, составили как положено акт, а потом того парня на разъездном катере отправили в штаб флота.

– Оживлять, что ли? – наваливается на стол боцман.

– Что б потом передать американскому морскому атташе в Мурманске, Вася – наклоняется к боцману Порубов. – Это ж международное дело! – тычет он пальцем в потолок и делает страшные глаза.

– Ну, давайте за упокой его души, – жует беломорину ракетчик и снова тянется за графином.

В этот раз пьют молча, хмурятся и, закусывая, тяжело ворочают челюстями.

Накануне, с утренним приливом, с моря в базу занесло утопленника. Был он в надувном оранжевом жилете, американской морской униформе и с выклеванными чайками глазами.

Первым труп заметил верхневахтенный одной из лодок, находку быстренько извлекли из воды, и Ксенженко принимал в том участие.

– М-да, – тоже закуривает боцман. – В нашем Баренцевом долго не поплаваешь. И откуда, интересно, он взялся?

– А то ты не знаешь, – криво улыбается ракетчик. – Мы пасемся у ихних берегов, ну а они у наших. Помните, с год назад неподалеку от Западной Лицы «овровцы» засекли перископ? Чья то была лодка так и не установили, но что не наша, факт.

– Это точно, – кивает русым чубом Порубов. – Наверное и тот америкос с такой. Смыло где-нибудь при всплытии в море и каюк.

Некоторое время все молчат и тупо пялятся в большое, широко распахнутое окно.

За ним спящий залив, застывшие у пирсов черные туши ракетоносцев и редкие всплески створного огня, установленного на треноге на небольшом островке рядом с фарватером. А несколько дальше, к выходу, за закрытым боновым ограждением, неподвижно застывший на воде серый тральщик брандвахты.

– А я слышал на лекции от нашего флагманского врача, что в ту войну моряки с северных конвоев, когда их торпедировали немцы, даже летом помирали в воде через пять минут, от переохлаждения, – значительно говорит боцман и обводит всех глазами.

– Херня все это, – басит Ксенженко. – Я, например, продержусь хоть час. – Хочешь на спор, сплаваю к тому вон створу – кивает на снова мигнувший за окном металлический проблеск, – и вернусь назад.

– А че, давай? – флегматично кивает бритой башкой ракетчик. – Спорим, – и протягивает минеру руку.

– На что? – медведем наваливается тот на стол и азартно блестит глазами.

– Твоя «Омега», – кивает ракетчик на золотой, виднеющийся из-под обшлага кителя Олега браслет, – против моей «гайки». И любовно дышит на нацепленный на палец литой перстень.

– Идет, – скрипит стулом Ксенженко и две руки сцепляются в традиционном жесте.

– А может не надо, а Олег? – нерешительно говорит Порубов. – Потонешь нахрен.

– Надо Шура, надо, – хлопает приятеля по плечу Ксенженко. – А ну плесни еще по лампадке!

Вся компания оживляется, слышатся довольное кряканье, сопенье и хруст потрескивающей на зубах клюквы.

А через десять минут, заперев дверь каюты, вся четверка целеустремленно топает через матросский кубрик, в котором в синем свете храпит команда ракетоносца, в сторону выхода.

Там ракетчик, стоящий ответственным дежурным, дает леща задремавшему у тумбочки дневальному, и вся компания гремит ботинками по крутым маршам лестницы.

Раскинувшийся на берегу залива казарменный городок спит здоровым сном, только где-то далеко в сопках чуть слышно жужжат бульдозеры, да по горному, тянущемуся слева серпантину, изредка беззвучно проплывают тяжело груженные базальтом «камазы» военных строителей. Там созидается подземное, для лодок, укрытие.

Обойдя казарму с тыла и оскальзываясь на розоватом мхе, искатели приключений спускаются меж замшелых валунов к самому урезу воды, там Ксенженко разоблачается и со словами «готовь гайку!» монолитно входит в отлив.

– Хорошо пошел, – ежится от ночной свежести боцман, наблюдая за исчезающим в легком тумане мускулистым телом. – Туда точно доплывет.

– А то, – протяжно зевает Порубов. – Тут всего – то метров двести, а Олег в прошлом призер Балтфлота. – Готовь, пушкарь, свою «гайку».

– Еще посмотрим, – недовольно бурчит ракетчик, присаживается на корточки и щупает ладонью прозрачную воду. – Холодная, курва!

… Хреново стоять на брандвахте. И не на берегу и не в море. На тральце сыро, холодно и скушно.

Основная задача – разводка бонового заграждения при выходе подводных лодок на боевую службу и наблюдение за водной акваторией.

Выйдя из боевой рубки, на стылую палубу, помдеж по кораблю старшина 1 статьи Гуляев привычно отстегивает клапан на штанах робы, пускает за борт упругую струю, а потом топает «подышать» на ют.

Дососав зажатую в кулаке «приму» до губ (на берег не списывали уже неделю и курево на исходе), он ловко отщелкивает бычок в стаю дремлющих неподалеку бакланов, и привычно озирает надоевшую до блевотины акваторию.

В следующее мгновение его глаза выкатываются из орбит и челюсть непроизвольно отвисает. На далеком островке со створным знаком возникает какая-то неясная фигура, рысит вокруг треноги и беззвучно исчезает в воде.

– ПДСС, твою мать… – шепчет побелевшими губами старшина и с воплем «Тревога!!» гремит ботинками по скользкой палубе в сторону рубки.