Первая встреча с Солоником

Из Московской прокуратуры я поехал в «Матросскую тишину» – СИЗО-1. Здесь во внутреннем специальном девятом корпусе и сидел Александр Солоник. Спецкорпус принадлежал некогда КГБ и по-прежнему отличался особой охраной и режимом и практически был тюрьмой в тюрьме. Всю дорогу до «Матросской тишины» я думал только о перспективе оказаться в заложниках. Перед моими глазами маячили телекадры, недавно показанные в криминальной хронике: уголовники в колонии берут в заложники медсестер, работников охраны, посетителей комнат свиданий. Мое воображение сгущало краски, и я видел, как ОМОН или СОБР, вызванные для освобождения заложников, расстреливали не только похитителей, но и жертв. На душе было муторно и от мучивших меня сомнений: а что, если у моего клиента действительно нет никаких шансов? Нетрудно догадаться, что его ждут три приговора: суд, скорее всего, гарантирует ему смертную казнь; работники милиции уберут его прямо в следственном изоляторе (я знал, были такие случаи); наконец, его может не миновать и месть воров в законе и уголовных авторитетов.

Ничего обнадеживающего не приходило в голову, пока я ехал к следственному изолятору. Что за человек мой клиент, я пока не знал, но почему-то представлял его рослым детиной, коротко стриженным, со зловещим лицом, разрисованным татуировками, – такой и глазом не моргнет, схватит меня, приставит заточку или нож к горлу и будет держать в заложниках. Это видение назойливо маячило передо мной, и я даже притормозил у какого-то киоска и купил газовый баллончик. Мне не впервой было сталкиваться с обвиняемыми в убийстве, и в какой-то мере я привык к ним. Но на этот раз меня обуревали противоречивые и тревожные чувства. С таким вот настроением я и приехал в «Матросскую тишину».

На втором этаже я предъявил удостоверение и заполнил карточку вызова на двух моих новых клиентов: Рафика А. и Александра Солоника. Сотрудница изолятора молча взяла карточки и сверила их с записанными в картотеке данными. Красным карандашом она перечеркнула листок вызова Солоника, – это означало, что подследственный особо опасен и склонен к побегу – и тут же приписала ручкой: «Обязательно наручники!»

Час от часу не легче! Сотрудница изолятора спросила:

– Кого первого вызывать?

Как бы раздумывая, я ответил:

– Ну, давайте Рафика, а потом уже второго.

Я поднялся на четвертый этаж в указанный мне кабинет и стал ждать Рафика А. Я вызвал его первым, может быть, потому, что хотел оттянуть встречу с Александром Солоником, как-то успокоиться, подготовиться и настроиться на встрече с ним, освоиться с обстановкой.

Наконец Рафик А. вошел. Он принадлежал к какой-то бандитской группировке и обвинялся в убийстве другого бандита. Парень был не робкого десятка, лет тридцати – тридцати пяти. Злое лицо его вызывало ужас, отталкивало, а одного глаза у него вообще не было. Я заметил на его лице синяки.

Рафик А. вошел с палочкой, одетый в дорогой спортивный костюм и, молча кивнув мне, сразу же сел за стол. Он достал платок и что-то из него вытащил. Это был искусственный глаз.

– Что случилось? – спросил я у него.

– Да вот, вчера заехал в камеру и с ребятами чуть-чуть помахался. Они выбили мне глаз, сучары! Ну ничего, я с ними еще разберусь!

От увиденного легче мне не стало…

Позже, когда удалось выпустить Рафика под залог, я случайно встретил его в Центре международной торговли. Передо мной был спокойный, респектабельный, с шиком одетый мужчина. Мне даже смешно стало: у страха действительно глаза велики, и тогда я просто здорово струсил.

Рафик вручил мне свое предварительное обвинение. Я стал внимательно читать. Гражданин Раф А. находился в вечернее время в одном из ресторанов на Тимирязевской улице после его закрытия. Поссорившись с гражданином С., оказавшимся при последующем опознании авторитетом одной из преступных группировок, он нанес тому три ножевых ранения, после чего гражданин С. через пять часов скончался в Боткинской больнице.

Не успел я дочитать обвинение, как Рафик неожиданно спросил меня:

– А вы давно Машку видели? Когда вы ее увидите?

– Может быть, сегодня увидимся.

– Было бы очень хорошо, это важно. – И, наклонившись ко мне, прошептал на ухо: – Обязательно скажите ей, пусть встретится с иваном^[5] и узнает: Труба вор или не вор? Пусть пришлет мне постановочную маляву^[6] с разъяснением. А то я не знаю, как себя вести.

В то время в «Матросской тишине» находился вор в законе Труба, однако обитатели «Матроски» как бы разделились во мнениях: одни признавали Трубу за вора, другие отрицали. Для Рафа было крайне важно это уточнить, потому что если он, по всем воровским криминальным «понятиям», принимает самозванца за вора, то совершает тем самым прокол.

– Обязательно свяжитесь с Машкой, – повторил Раф, – пусть узнает через ребят или на старшего выйдет, но только срочно.

Ну и дела, просто уму непостижимо: человек обвиняется в серьезном преступлении – в убийстве! – и думать бы ему о своем спасении, смягчении наказания, а он волнуется, вор Труба или не вор?

Немного успокоившись, я понял, что сейчас для Рафа важно, конечно, правильно себя преподнести, утвердиться среди сокамерников, а потом уже думать о своей реабилитации.

Дверь неожиданно открылась, и вошел конвоир с листком в руках. Я узнал свой почерк.

– Солоника на допрос вы вызывали? – обратился он ко мне.

Раф вопросительно посмотрел на меня. Я поправил конвоира:

– Не на допрос, а на беседу. Я адвокат.

– Ну да, на беседу, – поправился конвоир, взглянув еще раз на листок.

– Я.

– Так вот, вы должны сначала… Не положено двоих заключенных в одном кабинете держать, поэтому… Когда вы освободитесь?

– Да мы в принципе закончили, так что вводите. А этого можно забрать. – И я показал на Рафа.

Раф кивнул мне и еще раз повторил:

– Не забудьте, о чем я просил.

Дверь открылась, и в кабинет вошел мужчина в спортивном костюме и в наручниках. Я заметил, как у Рафа округлились глаза, когда он посмотрел на наручники: в «Матросской тишине» это очень редкое явление. Я расписался, и Рафа увели.

Конвоиры, которые ввели Солоника, усадили его на стул и ловким движением пристегнули его руку к металлической ножке стула. Я попытался протестовать:

– Снимите хотя бы наручники!

– Не положено! – И конвоиры вышли из кабинета.

Я стал разглядывать Александра Солоника: русоволосый, голубоглазый мужчина лет тридцати двух-тридцати трех, невысокий, крепкого телосложения. Он смотрел на меня и улыбался. Мы помолчали, и я немножко успокоился: хоть не громила, не зверское лицо, улыбается – уже хорошо! Я вынул из кармана взятый накануне у Наташи брелок – в качестве условного знака – и положил его на стол. Солоник тут же кивнул и сказал:

– Я ждал вас завтра. – И тут же, взяв свободной рукой брелок, улыбнулся и спросил: – Ну как она там? Небось гоняет на машине?

Странно, откуда он знал, что я должен прийти завтра.

– Валерий Михайлович, ваш адвокат, – тем не менее представился я.

Он продолжал улыбаться, осматривая кабинет, и вдруг спросил:

– Как там, на воле-то? Как погода?

Быстро оглянувшись, он вытащил из кармана спортивных брюк шпильку и ловким движением расстегнул наручник.

Я оторопел. Солоник встал, разминая ноги, и двинулся в мою сторону. Ну вот, сейчас под видом того, что он хочет подойти к окну, резко обернется, схватит меня за горло, и готово: я – заложник. Руки у меня будто онемели, я медленно просунул левую руку в карман пиджака, где лежал газовый баллончик. Но Солоник, приблизившись, выглянул в окно, которое выходило в тюремный двор, посмотрел на небо: погода стояла ясная, и, пройдясь по кабинету, вновь сел за стол.

Я молчал.

– Вы в курсе, – сказал Солоник, – что вам необходимо ходить ко мне каждый день?

– Да, – ответил я, – меня об этом предупреждали. Но, честно говоря, я не вижу в этом никакой необходимости.

– Необходимость есть, – сказал Александр. – Дело в том, что моей жизни угрожает опасность, и я вынужден был разработать систему собственной безопасности. Так вот, ваши ежедневные визиты ко мне тоже частично ее гарантируют. По крайней мере, будете знать, жив ли я, здоров ли, не случилось ли со мной чего.

Александр, безусловно, не преувеличивал. Я понимал, что частые посещения адвоката могут повлиять на тех, кто задумал что-либо против него.

– К тому же, – сказал Солоник, – тут рядом сидит Мавроди, и к нему адвокат ходит каждый день и находится с ним с утра до вечера.

Прервав Солоника, я сказал, что у меня такой возможности нет, так как я работаю и с другими клиентами. Александр предложил:

– Освободитесь от них. Вам будут больше платить.

– Дело не в деньгах, – сказал я, – не могу я бросить людей, потому что решается их судьба.

– Это верно, – согласился Александр. – Хорошо, тогда приходите пока каждый день на какой-то промежуток времени. И еще. Если вы увидите Наташу, передайте ей, пожалуйста, что я написал заявление о предоставлении мне в камеру телевизора. Пусть купит нормальный, японский телевизор с небольшим экраном и обязательно с пультом. Об остальном я все ей написал.

«Так, значит, он как-то поддерживает с ней связь!» – быстро подумал я и спросил:

– А с кем ты сидишь?

– Я в одиночной камере. Вообще-то она рассчитана на четверых, там четыре шконки, но сижу я один. Так лучше, не жалуюсь. – И добавил улыбаясь: – Поэтому и составил список, что мне нужно принести: кофеварку, телевизор, холодильник. Пусть Наташа все подготовит.

– Может быть, принести что-нибудь из еды? – спросил я.

– Нет, ничего не нужно. Я здесь нормально питаюсь.

– В каком смысле нормально? Тюремной пищей, что ли?

– Нет. К тюремной пище я вообще не притрагиваюсь. Мне доставляют продукты другим путем, с этим проблем нет, только холодильник нужен.

– Не волнуйся, я все передам, – сказал я.

– Тогда, пожалуй, все. До завтра.

– Хорошо, завтра опять встретимся.

– В какое примерно время вас ждать?

– Сюда очень трудно проходить, поскольку большая очередь из адвокатов и следователей. Мне надо будет наладить определенную систему моих визитов.

Я вызвал конвоиров, расписался в листке, и Александра увели.

Солоник говорил…

Через несколько минут я покинул следственный изолятор «Матросская тишина» и, выйдя за порог, с облегчением вздохнул. Итак, страх неизвестности миновал, но какой-то опасности я все еще был подвержен.

Я завел мотор и отъехал, но, когда повернул было в переулок, меня догнал темно-зеленый джип «Гранд-Чероки». Окно открылось, и я увидел за рулем Наташу, которая делала мне знаки остановиться.

Я затормозил. Наташа тоже заглушила мотор, вышла на улицу и обратилась ко мне:

– Ну как, вы его видели?

– Конечно, видел.

– Как он вам?

– Все нормально. – Я старался приободрить ее и вкратце рассказал о своих впечатлениях. – Еще он просил передать вам про телевизор…

– Я знаю, знаю. Он список прислал.

У меня опять возник вопрос: «Каким образом между ними осуществляется связь?»

– Когда вы собираетесь к нему снова? – спросила Наташа.

– Завтра.

– В какое время?

– Я еще не знаю. Это очень трудно рассчитать. В каждом изоляторе доступ для следователей и адвокатов открывается в девять утра. Но на самом деле все они приезжают к шести-семи часам и заранее записываются в очередь, потому что в каждом изоляторе ограниченное количество кабинетов, а посетителей гораздо больше. Поэтому кто раньше приехал, у того не будет проблем со свиданием. Мне нужно будет прикинуть, как встречаться с ним каждый день и причем пораньше, то есть в первой или во второй группе, чтобы не стоять в этой очереди полдня.

Вскоре я наладил систему посещений в следственный изолятор в первой группе. Как я это делал – мой секрет, и раскрывать его я не могу. Ежедневно в девять утра, кроме выходных, я уже был в кабинете и вызывал Солоника для очередной беседы.

Солоника приводили трое конвоиров, посменно менявшие друг друга. Было заметно, что они относятся к Александру сочувственно и с уважением, как к значительной фигуре. А значимость и авторитет того или иного подозреваемого в следственном изоляторе обычно складывались из многих понятий: какую он занимает камеру, то есть принадлежит ли она к так называемому элитному спецблоку; как оборудована, то есть имеется ли в ней телевизор, электробытовые приборы и прочее; по какой статье он сидит и одет ли в дорогой спортивный костюм с кроссовками; и самое главное – как часто к нему ходит адвокат, то есть насколько клиент богатый и солидный.

Солоник отвечал работникам СИЗО взаимностью. Как он мне потом рассказывал, был с ними приветлив, выполнял их требования, никогда не нарушал правил внутреннего распорядка. Поэтому почти за девять месяцев пребывания в СИЗО к нему не применялись никакие меры воздействия, чего нельзя сказать о других обитателях «Матросской тишины».

Мы как-то привыкли друг к другу, но пока во время наших разговоров не касались темы подготовки дела, поскольку еще не было результатов главной экспертизы, ни баллистической, ни криминалистической.

Солоник был настроен оптимистически. По крайней мере, в начале своего пребывания в изоляторе он успокоился, был доволен, что никто его не беспокоит и не приходится напрягаться. Мы часто обсуждали с ним какой-нибудь новый кинофильм, криминальные новости, о которых он узнавал из телепередач или газет, которые получал. Солоник рассказывал, что был знаком со многими из представителей криминального мира. Почтительно отзывался о Сергее Ломакине из Подольска, он же Лучок, был в хороших отношениях с покойным Сергеем Тимофеевым (Сильвестром) и с большим уважением относился к уголовному авторитету Строгинскому (Стрижу).

Я специально избегал разговоров о заказных убийствах вообще, а тем более о тех людях, в смерти которых его обвиняли. Однако иногда невольно как-то касались больной и щепетильной темы. У меня сложилось впечатление, что Солоник был посвящен в детали некоторых убийств. Однозначно трудно сказать, как он относился к заказным убийствам, то есть что им руководило: деньги, месть или что-то еще? Скорее всего, он был участником какой-то, возможно, акции, выйти из которой добровольно не мог. Но ненависти или злости к жертвам я в нем не почувствовал. Пожалуй, Солоник просто выполнял… работу. Да, необычную работу: он распоряжался жизнью и судьбой других людей. Как можно привыкнуть к ней и выполнять ее, для меня так и осталось загадкой.

Однажды мы обсуждали интересный боевик, показанный по телевидению. Тогда-то Солоник и сказал, что мог бы снять про себя боевик и покруче или книгу написать. Я с усмешкой спросил:

– А что тебе мешает? Давай, я договорюсь с режиссерами, с редакторами, опубликуем твою книгу.

Солоник всерьез увлекся собственной идеей. Через несколько дней я поинтересовался:

– Как идут дела на литературном поприще, пишется?