Ксива

В последнее время у братвы стало модно иметь, помимо хорошего «Мерседеса» и мобильного телефона, соответствующее удостоверение помощника депутата, ксиву. Особенно популярной и весьма престижной была эта «корочка» в 1992—1993 годах. Ксива, полученная вполне легальным и законным способом, для некоторых авторитетов открывала большие возможности. Однако, если в 1992—1993 годах, предъявив такую «корочку» работнику милиции или ГАИ, криминальный авторитет обретал гарантию какой-то независимости, а сотрудник правоохранительных органов бессильно отдавал ему честь, то за последние пару лет ситуация стала резко меняться. «Корочки» помощника депутата воспринимаются уже как визитки, как неотъемлемая атрибутика представителя криминальной среды. Они больше не оказывают магического воздействия на блюстителей порядка. Мне часто приходится видеть такую картину: как только машина какого-либо криминального авторитета останавливается работником ГАИ или дежурным ОМОНа и авторитет предъявляет ему «корочку», то тут же у них срабатывает обратная реакция: а, помощник депутата? А, внешность партийная? Да еще короткая стрижка? Ну, значит, ты точно бандит, и, значит, есть оружие. И начинается шмон.

Ажиотаж на «корочки» помощника депутата постепенно спадает, но одновременно появляется мода на удостоверения, правда уже поддельные, работников правоохранительных органов, офицеров Российской Армии. Но любопытно, что, по материалам многих уголовных дел, такие удостоверения приобретены вполне законным способом. Вот и получается, что, например, Сергей Зимин, известный в криминальном мире как лидер коптевской группировки по кличке Зёма, имел удостоверение работника Софринского отдельного батальона милиции.

Как показывает практика, эти «корочки» еще не гарантия, что такой человек не может быть задержан. Свидетельством принадлежности к органам должно быть, скажем, и знание милицейского сленга, и наличие некоторых других признаков, которые важнее документа.

Глава четвертая
Секретный клиент

Таинственная аура

Середина октября 1994 года ознаменовалась, пожалуй, самым громким делом в истории российского криминала. Тогда я еще не знал, что мой будущий клиент станет загадочной легендой криминального мира и не только распорядится жизнью определенной части уголовной элиты, но и расставит точки над «i» в карьере многих высокопоставленных милицейских чинов, да еще внесет изменения и в мою судьбу – судьбу адвоката.

В юридической консультации, где я работал, раздался звонок моего коллеги Павла П. Он предложил срочно встретиться и обговорить защиту одного громкого дела. Прошло уже столько времени, но я и сейчас задумываюсь, почему столь опытный и маститый адвокат, который не так хорошо меня знал, предложил дело именно мне? Может, потому, что мы с ним участвовали когда-то в одном из мафиозных процессов и сумели, используя ошибки следствия и прорехи процессуального характера, направить дело на доследование? А может, и почему-то еще. Но в любом случае, об основной причине я до сих пор так и не узнал.

Когда я приехал в консультацию на Таганке, где работал Павел, народу там практически уже не было. Только в холле сидела симпатичная женщина и, вероятно, ожидала своей очереди к юристу.

Я вошел в просторный кабинет адвоката. Мы поздоровались, и между нами завязался непринужденный разговор. Павел П. поинтересовался, сколько у меня сейчас дел в производстве, есть ли у меня клиенты в следственном изоляторе «Матросская тишина», какие вообще планы на жизнь. Я ответил, что в ближайшее время в отпуск не собираюсь, что клиентов у меня не более десяти человек и четверо-пятеро из них в «Матросской тишине».

Павел еще поинтересовался, как я отношусь к делам, связанным с убийствами. Надо сказать, что когда я впервые поступил в адвокатскую контору, то вначале старался не связываться с делами по убийствам и изнасилованиям, руководствуясь моральными принципами. Но, постепенно приобретая опыт, я понял, что не все, кто обвиняются по этим зловещим статьям, совершили именно изнасилование или убийство. Дела с изнасилованием я брать так и не стал, а вот делами по убийствам стал заниматься.

Я немало уяснил для себя. Иногда человеку предъявляется совершенно ложное обвинение, скажем, в случае, когда он просто попадается на месте преступления. Иногда обвиняемый сам берет вину на себя, чтобы выгородить кого-то другого. Так что защита обвиняемых в убийстве не так уж просто дается, как кажется вначале.

А не взялся бы я за дело, связанное с убийствами работников милиции, спросил меня Павел. Дело будет довольно громкое, но придется познакомиться с некоторыми его тонкостями и особенностями, в которые меня посвятит жена моего будущего клиента. Я дал предварительное согласие.

Павел вывел меня в коридор и познакомил с молодой симпатичной женщиной.

– Наташа, – представилась она.

Это была красивая брюнетка лет двадцати пяти-двадцати семи, смуглолицая, одетая в очень модную и дорогую норковую шубу. Взгляд у нее был печальный.

Мы поздоровались. Наступила пауза, мы смотрели друг на друга.

– Моего мужа, – сказала Наташа, – обвиняют в убийстве милиционера. Может быть, вы слышали о перестрелке на Петровско-Разумовском рынке в начале октября, примерно три недели назад?

Конечно же, я об этом слышал. Но только в средствах массовой информации пока не сообщалась фамилия преступника.

Наташа рассказала, что мужа после ранения доставили в институт Склифосовского для операции, а потом перевели в специальную больницу. Несколько дней назад его забрали оттуда в следственный изолятор «Матросская тишина».

– Если вы согласитесь взяться за дело моего мужа, то необходимо будет действовать с большой осторожностью.

– Что значит с осторожностью? – поинтересовался я.

– Потом узнаете, – ответила Наташа. – Кроме того, по условиям контракта, вы должны ходить к моему мужу каждый день в разное время. Все это, конечно, будет оплачено.

Наташа заинтриговала меня еще больше.

– Хорошо, – сказал я, – можно мне подумать до утра?

Она не возражала.

Из консультации я поехал не домой, а в городскую библиотеку. Взяв сразу несколько подшивок газет, я внимательно прочел все публикации о перестрелке 6 октября 1994 года на Петровско-Разумовском рынке. Теперь я знал фамилии и имена погибших милиционеров, что опасный преступник при задержании был тяжело ранен, что он совершил два побега из мест заключения.

Почему же я решил принять это дело к защите? Меня будто заставила какая-то таинственная сила. Шутка ли: убить сразу троих работников милиции – что и говорить, дело и впрямь очень громкое и интересное. И хотя оно сложное, опасное и рисковое, но мне тогда показалось, что я как-то сумею помочь моему клиенту.

На следующее утро мы вновь встретились с Наташей и поехали в мою консультацию, чтобы заключить соответствующий договор о правовой помощи и выписать ордер, который дает адвокатам право участвовать в следствии или на суде.

Наташа сказала мне, что в Московской городской прокуратуре по этому делу создана специальная бригада во главе с одним из начальников отдела.

– Я должна еще кое о чем вас предупредить, – сказала Наташа. – Вам, вероятно, об этом сообщат в прокуратуре. Помимо всего прочего, мой муж обвиняется и в убийстве лидеров уголовного мира. Поэтому я бы хотела, чтобы в условиях нашего контракта был записан специальный пункт о том, что вы никому из своих клиентов, особенно из братвы, не должны говорить, что защищаете моего мужа и где он сидит…

Ну что ж, дело, выходит, по всем статьям громкое, и клиента, оказывается, придется защищать не только в зале суда.

«Какого негодяя и подлеца вы защищаете!..»

Я ехал в городскую прокуратуру на Новокузнецкой. Специально решил не сообщать заранее следователю о своем визите. Мне-то хорошо знакомы приемчики следователей: работая с подозреваемым и стараясь выиграть какое-то время, они затягивают допуск адвоката к делу под самыми различными предлогами: то им некогда, то у них срочное совещание, то клиент заболел… Поэтому я и решил появиться в прокуратуре неожиданно.

Хотя я знал и фамилию, и номер кабинета следователя, но при пропускной системе в прокуратуре без его предварительного приглашения не смог бы проникнуть в здание. Поэтому я набрал номер знакомого мне следователя, с которым у нас были неплохие отношения. Не так давно я работал с ним по одному из уголовных дел, и оно в ближайшее время должно было быть направлено в суд. Так что он ничуть не удивился, что я напросился к нему на прием. Пробыв у него несколько минут, я вышел в коридор и поднялся на третий этаж.

Постучавшись в дверь следователя Уткина, я тут же вошел в кабинет. Кроме самого Уткина, за столом сидели еще двое: один из них смотрел телевизор, другой что-то писал.

Они не обратили на меня никакого внимания. Я решил представиться, а потом сказал:

– Я адвокат Александра Солоника.

Они моментально, будто сговорившись, обернулись и уставились на меня. В кабинете воцарилась тишина.

Наконец Уткин, смерив меня взглядом, спросил:

– А документы у вас есть?

– Конечно, есть, – ответил я и положил ему на стол адвокатское удостоверение и ордер, выписанный только что в юридической консультации.

Уткин долго и тщательно рассматривал мое удостоверение, а потом столь же внимательно изучил ордер. Он попросил меня выйти, чтобы проверить мои полномочия.

Я усмехнулся:

– Неужели вы думаете, что зная, насколько серьезна и компетентна ваша организация, я предъявлю вам фальшивый ордер или поддельное удостоверение?

– Я уверен, что вы этого не сделаете, но я должен все проверить.

Как я потом понял, целью была не проверка а, скорее всего, координация дальнейших действий в связи с моим неожиданным появлением.

Через несколько минут Уткин открыл дверь и пригласил меня войти. Те двое, как мне показалось, прикинулись, будто по-прежнему смотрят телевизор и пишут, а на самом деле с интересом поглядывали в мою сторону и прислушивались к нашему разговору.

– Можно узнать, кто вас нанял? Наташа? – спросил Уткин.

– Видите ли, моя задача – защищать клиента. В отличие от работников правоохранительных органов, я никогда не проверяю документы обращающихся ко мне родственников или знакомых моего подзащитного. Они вносят деньги в нашу консультацию и предлагают мне участвовать в защите близкого человека…

– Конечно, – согласился со мной Уткин. – Но что вы хотите от нас?

– Прежде всего я хочу взять у вас разрешение на встречу с моим клиентом, ознакомиться с первоначальными процессуальными документами, которые он подписал, и с предварительным обвинением.

Уткин посмотрел на человека, который сидел перед монитором. Я бросил взгляд на экран: на меня смотрел человек, лежащий на больничной койке под капельницей, весь в бинтах. Я догадался, что это и есть Солоник.

Еще раз взглянув на мое удостоверение, Уткин оказал:

– Валерий Михайлович, я хочу вас предупредить: вы приняли не совсем правильное решение. – Он тщательно подбирал слова и смотрел на человека перед монитором.

– А в чем неверно мое решение?

– Вы выбрали не того клиента.

– А как я могу определить, тот это клиент или не тот?

– Прежде всего, он обвиняется в убийстве, как вам, вероятно, хорошо известно, троих работников милиции.

– Это ваша версия, что он обвиняется в убийстве, – ответил я. – Но мы же знаем, что там был еще один человек. Ведь не исключено, что этих людей убил и не мой клиент, а кто-то другой.

– Да, возможно. Но учтите, что у вашего подзащитного есть еще и такие серьезные проблемы, которые могут негативно сказаться на вашей безопасности.

– Даже так? Вы, наверное, пытаетесь меня запугать?

– Нет, нет! – возразил Уткин. – Это не по нашей линии.

Он протянул мне две страницы процессуальных документов, а сам начал печатать разрешение на свидание с моим клиентом.

Итак, из обвинения и протокола задержания следовало, что Солоник, под именем Валерий Максимов, был задержан тремя работниками милиции (потом выяснилось, что это сотрудники специальной службы при ГУВД Москвы) – капитаном Игорем Нечаевым, лейтенантом Сергеем Ермаковым и Юрием Киселевым – для выяснения личности. Когда они появились в офисе рынка с целью проверки документов, то Солоник и его подельник Алексей Монин неожиданно вытащили пистолеты и начали стрелять, тяжело ранив троих вышеуказанных милиционеров и сотрудника охранного бюро «Бумеранг» Александра Заярского. Кроме того, они сумели ранить еще двоих сотрудников той же фирмы. Одному из преступников удалось скрыться в Ботаническом саду. Другого, Александра Солоника, настигла пуля, и его смогли задержать. У него был обнаружен девятимиллиметровый пистолет иностранного производства «глок». Вскоре пострадавшие вместе с Солоником были доставлены в институт Склифосовского. Здесь скончались Нечаев, раненный в голову, Ермаков, получивший пулю в живот, и сотрудник «Бумеранга».

Я молча отложил документы в сторону. Присутствующие внимательно следили за моей реакцией.

– Вот видите, товарищ адвокат, – прервал паузу Уткин, – какого негодяя и подлеца вы беретесь защищать! Как вы, вообще, можете его защищать?

Чуть помолчав, я сказал:

– Я понимаю тяжесть обвинения, предъявленного моему клиенту. Но дело в том, что моя функция оговорена в праве каждого на защиту, и меня направило государство. Да, я могу выйти из этого дела, но на мое место придет кто-нибудь другой. Ведь любому, кто подозревается в убийстве, по закону полагается защитник, и вы это знаете не хуже меня.

Уткин смутился, но тут же нашелся:

– А как же ваши моральные принципы? Вы же видите, что он убийца, но не отказываетесь от дела.

– Давайте разберемся, – ответил я, – может быть, он не столь опасен. Ведь он мог убить не всех троих. Это мог сделать и его напарник Алексей Монин или кто-то еще во время перестрелки.

Уткин протянул мне разрешение на визит в следственный изолятор, где находился Солоник. Я взял свое удостоверение, попрощался и вышел из кабинета. В коридоре меня догнал сидевший перед монитором человек и попросил задержаться.

– Я хочу вас предостеречь, – сказал он. – Для вас существует еще одна опасность.

– Какая опасность? – удивился я. – Вы хотите сказать, что работники милиции не простят убийства своих коллег?