Читать книгу «Москва тюремная» онлайн полностью📖 — Валерия Карышева — MyBook.

Бутырская тюрьма, ИЗ № 77/2
«Первоход»

Не кради.

Ветхий Завет

Кража, то есть тайное хищение чужого имущества, – наказывается штрафом в размере от двухсот до семисот минимальных размеров оплаты труда или в размере заработной платы или иного дохода осужденного за период от двух до семи месяцев, либо обязательными работами на тот же срок от ста восьмидесяти до двухсот сорока часов, либо исправительными работами на срок от одного года до двух лет, либо арестом на срок от четырех до шести месяцев, либо лишением свободы на срок до трех лет.

Кража, совершаемая:

а) группой лиц по предварительному сговору;

б) неоднократно;

в) с незаконным проникновением в жилище, помещение или иное хранилище;

г) с причинением значительного ущерба гражданину, – наказывается штрафом в размере от семисот до одной тысячи минимальных размеров оплаты труда или в размере заработной платы или иного дохода осужденного за период от семи месяцев до одного года либо лишением свободы на срок от двух до шести лет со штрафом в размере до пятидесяти минимальных размеров оплаты труда или в размере заработной платы или иного дохода осужденного за период до одного месяца либо без таковой.

Статья 156 УГОЛОВНОГО КОДЕКСА РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ
(Статьи даны в старой редакции УК)

–… короче так, пацан: у тебя на лбу написано, что ты – лох из лохов. Тебя ваще по какой статье закрыли?

Квадратная камера, унылая и мрачная. Узенькое зарешеченное окно позволяло рассмотреть лишь маленький лоскуток апрельского неба над Бутырской тюрьмой. Латунный кран умывальника отбрасывал солнечные зайчики в темный угол, на матовые плоскости параши-«толкана», и блик этот здесь, в замкнутом пространстве камеры, так некстати напоминал о прежней жизни, оставшейся по ту сторону решеток.

На длинных, отполированных тысячами человеческих тел скамьях, намертво прикрепленных к полу, на скрипучих двухъярусных шконках сидело человек двадцать – двадцать пять. Испуганные лица, скованные движения, потухшие взгляды большинства свидетельствовали, что люди эти впервые перешагнули порог следственного изолятора.

Впрочем, это была еще не настоящая тюремная камера. «Сборка» – так называется помещение, где вновь прибывшие проходят карантин, – пристанище временное. Еще пять, шесть, максимум семь дней – и обитателей сборки разбросают по постоянным бутырским «хатам». Вот там-то и начнется настоящая тюрьма…

На нижнем шконкаре сидело двое. Первый – щуплый молодой человек лет двадцати, интеллигентного вида, со следами очков на переносице, – напряженно слушал второго: невысокого, кряжистого малого с сизой металлической фиксой во рту. Плавные, расчетливые движения, быстрый, точно фотографирующий взгляд, заостренные концы ушей, придающие их обладателю сходство с эдаким кинематографическим Мефистофелем… Бутырский Мефистофель держался раскованно, с чувством явного превосходства. Судя по многочисленным татуировкам-перстням на пальцах, эта «ходка» была у него далеко не первой.

Непонятно, почему из всей массы арестантов фиксатый выхватил именно этого, самого серого и невзрачного. Но, судя по интонациям, вроде бы хотел принять участие в его дальнейшей судьбе…

– Так за что закрыли-то тебя? – вновь спросил он. Щуплый с трудом подавил в себе тяжелый вздох.

– Да магнитолу с машины снял…

– Музыку любишь?

– Да так… – неопределенно поморщился молодой человек. – Отца нет, мать пенсионерка, деньги с нее тянуть западло, а у меня – девушка. Сам понимаешь – и в кафе сходить хочется, и на дискач…

– Зовут-то тебя как?

– Сашей зовут… А фамилия моя – Лазуткин, – непонятно почему добавил щуплый.

ИЗ МАТЕРИАЛОВ УГОЛОВНОГО ДЕЛА:

ПОСТАНОВЛЕНИЕ О ЗАКЛЮЧЕНИИ ПОД СТРАЖУ. 10 апреля 2001 г. Александр Лазуткин тайным способом похитил из салона автомобиля «ВАЗ-2107», припаркованного во дворе дома 46 по ул. Земляной Вал, магнитолу «Панасоник», принадлежащую гражданину Коваленко Е. М., и тем самым совершил преступление, предусмотренное ст. 156, частью второй УК РФ. В результате оперативно-следственных действий А. Лазуткин был задержан сотрудниками ОВД Центрального муниципального округа при попытке пронести краденое домой. Учитывая, что А. Лазуткин ранее привлекался к уголовной ответственности по статье 213 (хулиганство) и решением суда был приговорен к трем годам лишения свободы с отсрочкой приговора, но на путь исправления не встал, а также учитывая тяжесть совершенного им преступления и возможность скрыться от следствия, постановляю:

ИЗБРАТЬ В КАЧЕСТВЕ МЕРЫ ПРЕСЕЧЕНИЯ А. Лазуткину ЗАКЛЮЧЕНИЕ ПОД СТРАЖУ

Прокурор Головинской межрайонной прокуратуры старший советник юстиции Дмитриев В. П. (подпись)

– Понятно, Сашок, – татуированный сочувственно закивал. – Первоход, значит?

– Что? – не понял собеседник.

– Ну, в первый раз на кичман заехал?

– В мусорню в прошлом году попал, в «обезьянник»… В ресторане день рождения справляли, какие-то чурбаны к моей Натахе пристали. Ну, мне с другом и пришлось заступиться. По три года условно получили…

Информация и о ментовском «обезьяннике», и об условном сроке не произвела на фиксатого никакого впечатления. Лениво скользнув взглядом по головам арестантов, сидевших на шконке напротив, он спросил неожиданно:

– Филки или дурь – есть?

– Что есть? – Лазуткин непонятливо заморгал.

– Ну, деньги или наркотики, – перевел собеседник, немного раздражаясь такой непонятливостью.

– Наркотиков нет, – ответил молодой человек и осекся, – а деньги…

Под стелькой кроссовок лежали четыре пятисотрублевые купюры, которые Саше удалось пронести через первый, поверхностный шмон. Но ведь не рассказывать же об этом богатстве первому встречному, да еще здесь, на «сборке»!

Впрочем, фиксатый оказался на редкость проницательным малым.

– Да ладно те, не менжуйся. Сколько у тебя заныкано?

– Да есть там… немного, – уклончиво ответил Лазуткин.

– Слышь, пацан, я с самого начала въехал, кто ты есть: лох из лохов. У тебя это на лбу во-от такими буквами нарисовано! Не в падлу, конечно… Но на «хате» тебя, первохода, за полчаса разденут-разунут и под шконарь загонят… И должным еще останешься, понял. Давай так: я тебе по-честному расскажу, как правильно себя вести, а ты мне по-честному дашь половину того, что с собой имеешь. Я тут по игре влетел, долг закрывать надо. Дело-то, конечно, твое, – выдержав небольшую, но многозначительную паузу, продолжил говоривший, – решай сам, никто никого не неволит. Как говорится: колхоз – дело добровольное. Да – да, нет – нет. Только кажется мне, лучше лишиться половины, чем всего. Так что? Александр задумался…

С одной стороны, ему совершенно не хотелось делиться с незнакомцем своими кровными. Но с другой…

Первоход догадывался: тюремные законы – вовсе не те, по которым люди привыкли жить на воле. Тут, за толстыми каменными стенами, за железными решетками властвуют какие-то загадочные и страшные люди, «авторитеты» и «воры в законе»; о последних молодой человек знал лишь по фильмам вроде «Место встречи изменить нельзя». И могущество таких людей ничуть не меньше, чем тюремного персонала… А этот, с сизой металлической фиксой и загадочными перстнями-татуировками, судя по всему, давно уже искушен в подобных законах.

Лазуткин нагнулся и, опасливо оглянувшись по сторонам, принялся расшнуровывать обувь.

– Вот, возьми…

Фиксатый повествовал тоном лектора общества «Знание», выступающего в провинциальном клубе. И уже спустя полчаса молодой арестант понимал значение выражений «прописка», «подлянка», «хата с минусом», «крысятник», «прессовка», «мусорская прокладка» и многих других. Знал и основные правила поведения на «хате»: не оправляться, когда кто-то ест, никогда и ничего не поднимать с пола, уважать мнение «смотрящего», не подходить к «петухам», а тем более – прикасаться к их вещам…

– Главное – дешевых понтов не колотить, – поучал татуированный учитель.

– Будь таким, какой есть. Но и в обиду себя не давай… Вишь – вон тот амбал, в полосатой майке, сто пудов первоход, как и ты, а как пальцы гнет, как под бродягу косит?!

– говоривший презрительно кивнул в сторону амбала, который явно косил «под крутого». – Это у него от страха… И еще: если хочешь выйти отсюда живым и здоровым, никогда никого ни о чем не спрашивай. Ты не следователь, чтобы вопросы задавать. Въехал в то, что я тебе говорил?

Александр облизал пересохшие губы.

– Ну да…

– Филки сбереги, – деловито напутствовал фиксатый, аккуратно складывая купюру в шестьдесят четыре раза. – Они помогут тебе грамотно прописаться на «хате». Попросят на общак – обязательно отстегни. Может, потом «семья» какая тебя примет. И помни: тут, в тюрьме, каждый отвечает только за себя. Знаешь, какое тут главное правило? Не верь, не бойся, не проси. А о лавье, которым ты меня подогрел, выручил, не жалей: вспомнишь еще не раз меня, спасибо скажешь…

* * *

Бутырский Мефистофель оказался прав.

Саша Лазуткин ни разу не пожалел ни о том, что «сборка» свела его с этим странным человеком, который пусть и небезвозмездно, но все-таки принял участие в его судьбе. Инструкция по выживанию в условиях Бутырки стоила потраченных денег.

Насчет «не верь» Александр Лазуткин уяснил себе уже на следующий день: следователь, который вызвал его на допрос, ласково увещевал – мол, если возьмешь на себя еще ту магнитолу, которую три недели назад украли с «Тойоты» в районе Киевского вокзала, и то колесо с «мерса», которое какие-то неизвестные сняли во дворе на Ленинском проспекте, твое чистосердечное признание учтется, и тебе обязательно скостят срок. Но как можно было верить словам следака? Ведь меру наказания определяет не следователь и даже не прокурор, а только суд…

Насчет «не проси» первоход также определился очень скоро: когда семидесятилетнему старику на «сборке» стало плохо с сердцем, сокамерники ломанулись к кормушке, вызывая коридорного «рекса» – мол, человек умирает, «лепилу», врача позови! «Рекс» лениво пообещал сообщить о больном на пост, но врач так и не появился – сердечника откачал какой-то врач из арестантов…

А вот насчет «не бойся»…

Страх – зловонный, словно перестоявшаяся моча, и тяжелый, как бетонная плита, – неотступно преследовал Лазуткина.

Страх преследовал его днем, когда большинство сокамерников «сборки», уже перезнакомившись друг с другом, осторожно обсуждали дальнейшие перспективы тюремной жизни.

Страх преследовал его вечером, когда с тюремного двора неожиданно громко начинало горланить радио «Европа-плюс», наполняя камеру звуками легкомысленных шлягеров.

Страх преследовал его и по ночам, когда спящие «сборочники» беспокойно ворочались на шконарях: видимо, большинство из них, также первоходы, тоже страшились неизвестности. Александр спал урывками, часто просыпаясь и вскрикивая, потому что сновидения его были неправдоподобны и жутки, как фильмы ужасов: ему снились то татуированный член следователя, раскачивающийся перед самым носом, то провокации, которые обязательно организуют ему блатные, то серая масса арестантов с алыми гребешками на стриженых головах и крыльями вместо рук…

И он, Саша, ничего с этим страхом не мог поделать.

Постепенно «сборка» редела – каждый вечер после ужина в камеру заходил вертухай с картонной папочкой, где лежали личные дела и, привычно скользнув взглядом по головам, называл фамилии арестантов: «На выход, с вещами!..» Арестанты выстраивались в шеренгу, и контролер еще раз проверял их по списку. После сверки анкетных данных заключенных уводили в неизвестность.

Наконец, спустя несколько дней, «рекс» среди прочих назвал и фамилию Лазуткина…

Пятерку конвоировали двое – тот самый вертухай, который выдернул арестантов со «сборки», и коридорный в пятнистом камуфляже, вооруженный резиновой дубинкой и огромным баллоном со слезоточивым газом. Он двинулся чуть позади пятерки, а первый конвоир пошел впереди, то и дело ударяя огромным ключом-«вездеходом» по решеткам, разделяющим коридоры следственного изолятора на небольшие отсеки-шлюзы. Запоры были двойные, но открывался только один. Второй засов бездействовал: три массивных стержня могли высунуться из стены и блокировать переборку в случае тревоги по команде с центрального поста.

Тюремные коридоры, залитые жидким электрическим светом, выглядели на удивление просторными. По обе стороны темнели ровные прямоугольники металлических дверей с огромными засовами и номерами «хат»: «158», «160», «159», «161». Левая сторона была четной, правая – нечетной. И трудно было представить, что за каждой дверью – камера, вмещающая до восьмидесяти человек…

ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА:

Московский губернский тюремный замок строился с 1779 по 1804 год по проекту знаменитого архитектора Матвея Казакова, автора старого корпуса Московского университета, Демидовского дворца, Сената (ныне – Верховный Совет и Совет Министров). Кирпичные корпуса тюрьмы возведены на месте небольшого деревянного острога, где еще при Петре I содержались участники стрелецкого бунта. Топоним «Бутырская тюрьма» возник из-за непосредственной близости острога к Бутырской заставе.

Московская газета «Русская старина» за 1909 год сообщает, что «своеобразностью и необычностью для Москвы силуэт Бутырского тюремного замка является оригинальным архитектурным решением и законченностью замысла. В чистом виде первоначальная композиция замка (…) не удовлетворяла требованиям тюремного начальства, поэтому первоначальный проект крестообразных тюремных корпусов Матвей Казаков переработал в прямоугольник (в плане), чем было увеличено количество камер в три раза…»

В дореволюционной России Бутырка была центральной пересыльной тюрьмой.

Среди именитых узников – Емельян Пугачев (именем которого названа одна из угловых башен), революционеры-народовольцы, участники национально-освободительного восстания 1861–1863 годов в Польше и Беларуси, поэт Маяковский, будущий большевик Ольминский, эсер Савинков, великие князья – родственники расстрелянного императора Николая II, поэты Сергей Есенин и Владимир Маяковский, наркомы НКВД Ягода и Ежов, маршалы РККА Тухачевский и Блюхер, шведский дипломат Валленберг, писатели Шаламов и Солженицын.

Среди знаменитых арестантов нового времени – глава ЗАО «Медиа-Мост» Владимир Гусинский, содержавшийся здесь в июне 2000 года. Хозяин медиакомплекса «НТВ-Мост» обвинялся по ст. 159 УК РФ («Хищение чужого имущества группой лиц путем обмана и злоупотребления доверием»). В. Гусинский занимал самое блатное место на «хате» – шконку на нижнем ярусе у окна (привилегия воров в законе и авторитетов). Со слов начальника Центра общественных связей Минюста Г. Лисенкова, сокамерниками В. Гусинского были «интеллигентные люди» – фальшивомонетчик и экономический преступник. Сам же В. Гусинский был избран старостой «хаты». Старостой камеры являлся и бывший глава холдинга «МММ», бывший депутат Государственной думы С. Мавроди, помещенный в тюрьму в 2003 году. С конца восьмидесятых и по сегодняшний день за Бутыркой закрепилась репутация одного из самых беспредельных следственных изоляторов Российской Федерации.