Невидимый символ тайной печати

Полёт моих мыслей прервал дребезжащий звонок на перемену. Он возвестил об окончании занятий. Ребята засуетились и принялись тут же быстро собираться. Все сразу начали промывать кисти, закручивать тюбики с красками, вытирать и упаковывать палитры.

– Так, работы с мольбертов не открепляйте, – всех предупредила Анна. – Пусть краски высохнут. Я их потом сама сниму, оценю и выдам вам на следующем занятии. Вот тогда и похвастаетесь дома родителям и близким своими первыми картинами.

Судя по весёлому шуму и гаму, учеников это уже не особо интересовало. Каждый спешил по своим делам – кто-то в кино, кто-то к компьютерным играм, а кто-то на тренировку…

– Ребята, запомните, следующее наше занятие будет проходить в парке, – вдогонку детям крикнула Анна, пока те еще не успели выбежать из класса. – Будем писать природу с натуры. Так что одевайтесь потеплее. Кстати, Аня Жаворонкова, а ты не забудь подойти ко мне.

Поскольку мне теперь торопиться было незачем, я принялась неспеша складывать свои художественные принадлежности в рюкзак. После чего дождалась, когда последний ученик выйдет из класса, и с надеждой на похвалу, распираемая любопытством, подошла к не сводящей с меня взгляда Анне.

– Ты ничего не хочешь мне рассказать, деточка? – спросила Анна, глядя на меня в упор и покручивая в пальцах граненный карандаш.

– А о чем я должна рассказать? – мне показалось, что она хочет меня в чём-то уличить.

– Ну как, о чём? О том, что ты изобразила на своей работе, – она внимательно изучала мою реакцию.

– Ну… – я растерялась, так как до сих пор не понимала, какого рода признания она от меня добивается.

В глубине души я надеялась, что Анна подспудно намекает на некую гениальность моего таланта. И тогда я решила выпендриться – а что, вдруг и в правду, во мне что-то такое есть.

– Ну… я, конечно, еще не знакома с великими и именитыми мастерами живописи. И честное слово, не знаю кто такой, этот ваш Клод Моне. Но, мне кажется, что вы намекаете на кого-то, чьи картины могли бы меня вдохновить. И чью технику я пытаюсь перенять…

– Аня, девочка моя. Ты о чём? – брови Анны взметнулись, и на её лице появилась обворожительная, приятная улыбка. – Если ты про Кирилла, то не бери в голову. Мальчик просто размазал краски на листе, а я его успокоила. В первый раз такое бывает со многими. И в этом нет ничего страшного. Как говорится – первый блин комом. Главное сделать первый шаг, и не испугаться трудностей. А дальше терпение и трудолюбие, рано или поздно, дадут результат. И это произойдет обязательно, так что можешь не сомневаться. Но тебе не стоит ему об этом говорить. Ты взрослая девочка. И пусть это так и останется нашим с тобой секретом.

– Хорошо, Анна Андреевна. Я вас поняла.

Секрет, так секрет. Одним больше – одним меньше. Знаете, сколько у меня этих таких секретов…, да вы себе даже представить не можете, сколько. И если бы каждый из них стоил хоть одну копейку, то я давно бы уже стала миллионершей. Правда большую часть из них я уже давным-давно позабыла.

– А теперь давай, опять вернёмся к моему вопросу, – в тоне Анны прозвучали нотки настойчивости. – Ты можешь мне объяснить, почему ты это написала?

– Я вас не понимаю, Анна Андреевна, – я действительно не поняла, что не так было с моей работой. – Было дано задание, написать акварелью натюрморт. Как смешивать краски, чтобы получить нужные цвета и оттенки вы нам объяснили. А понятия тень-полутень, обещали объяснить на следующих занятиях. Я старалась, честно и даже очень. Как по мне, на мой взгляд, то я отразила в работе все детали. Да вы посмотрите сами… Вроде, ничего не упустила.

– Ни-че-го… – с разочарованием, и с какой-то озабоченностью повторила Анна. – В том то и дело, что ничего.

Она подвела меня к моему мольберту. После чего придвинула к нему, слева и справа, два других, над которыми трудились мои соседи по классу. Слева, это была работа Маши Разумовской, а справа еще не высохший натюрморт Шурика Абрамова. Что Машу, что Шурика я знаю давно. Мы с ними вместе ходили еще в садик в одну группу. На всех трёх мольбертах предметы экспозиции были одни и те же – крынка, миска с тремя парафиновыми яблоками, а фоном для них служила холщевая драпировка. Что же касается точности передачи деталей, то работа Маши, на мой взгляд, была более правильной и безупречной. По сравнению с ней моя была, если честно, то так себе. На троечку. Но зато, между прочим, с твёрдым плюсом. Ну а про Шурика, то тут я вообще молчу. Как я уже упоминала, – я не знаю кто такой Клод Моне – но зато картины Пабло Пикассо я точно видела. Так вот, между нами, этому Пабло, у нашего Шурика было ещё учиться и учиться. Тут даже чёрный квадрат Малевича нервно отдыхает.

– Ну что, теперь, видишь? – спросила Анна, с нотками некой таинственности и торжественности.

– Вижу, что? – я всё равно ничего не поняла. – Хотите сказать, что я абсолютная бездарность и вы поэтому зря тратите на меня своё время?

– Да нет же Анечка, – Анна недоумевала оттого, что я её не понимаю. – Причём тут твои способности. Не переживай. В этом плане у тебя всё в порядке. И у тебя, как у начинающей художницы вполне хорошие задатки. Если с тобой ещё хорошенько поработать, то ты сможешь качественно развить свой потенциал. Я сейчас не об этом. Посмотри внимательно на эти две работы и на свою. Ну, не ужели ты ничего не замечаешь?

– Да я смотрю, – иногда в подобных моментах я чувствую себя тупицей. И между прочим, мне это совсем не нравится. – Смотрю, смотрю … и ничего не могу понять. Лучше скажите прямо, чего вы от меня хотите?

– Чего я хочу? – недоумевает Анна. – Ну хорошо, тогда посмотри сюда. В верхний правый угол.

– А, вы про это, – теперь я поняла о чём идёт речь.

Видно, в отличие от своих одноклассников, я проявила излишнюю внимательность при написании работы. Помимо предметов, расставленных на экспозиции, кроме всего прочего я изобразила витиеватую букву, которая красовалась позади натюрморта на стене. В правом верхнем углу моей работы она была скопирована, один-в-один. Стилизованная буква “А”, обрамлённая виньеткой в форме круга. А круг был похож на венок омелы, – какие вешают на двери под Рождество.

– Ну, да. Я изобразила этот символ, – призналась я. – Вы уж простите, если этого было делать не нужно. Виной тому побочное воспитание моего старшего брата Стаса. Он обычно всегда, когда оценивает мои рисунки, настаивает на том, чтобы я не упускала никаких мелочей. Говорит, что мелочи – это очень важно.

При этом я попыталась спародировать его важный гнусавый тон.

– Это, действительно очень важно, – подтвердила Анна. – Но, ответь мне Аня, как ты смогла его увидеть.

– Увидеть, что? – удивилась я.

– Увидеть этот символ, – пояснила Анна и указала на стену, на которой он был изображён.

– Что значит, как я смогла его увидеть. – я не понимаю, она меня что за дурочку держит или это какой-то розыгрыш. – Анна Андреевна, ну вот же он. Символ как символ. С красивенькими такими завитушками.

В пустом коридоре послышались чьи-то шаги. И тут по лицу Анны я поняла, что она уже что-то придумала.

Она уверенным шагом подошла к двери. Выглянула. И к кому-то вежливо обратилась:

– Зоя Степановна, здравствуйте! Как замечательно что вы случайно оказались здесь. Не могли бы заглянуть к нам на одну минутку.

В класс зашла пожилая женщина. Я её сразу узнала. Это была вахтёрша. Она обычно сидит внизу на входе в Цент Юношеского Творчества и пристально следит за всеми входящими и выходящими. С особой ревностью она относится к следам на тщательно вымытом полу, которые нерадивые ученики на нем оставляют, если не пользуются сменной обувью. Полагаю, в ее обязанности входит поддержание чистоты и порядка в этом заведении.

– Здравствуйте, Анна Андревна, – произнесла она сухим административным тоном. – У вас тут что-то случилось?

Зоркий взгляд блюстителя порядка оценил меня, как причину возможного вероятного происшествия.

– Нет, у нас ничего не случилось, – поспешила успокоить ее Анна. – Просто мы с Аней планируем новую экспозицию. Нам нужно мнение независимого эксперта.

При слове «эксперта» в глазах Зои Степановны появился торжественный блеск. Её плечи расправились, как у легендарного генерала на военном параде, подбородок вздёрнулся вверх, как будто сейчас ей предстоит вручение очередной награды, из рук не кого-нибудь, а самого министра обороны.

– Да. Вы очень правильно поступили, – на лице Зои Степановны засияла лучезарная улыбка. – Лучшего независимого эксперта в такое время вам не найти. Я готова. Давайте будем начинать эту вашу, как её там, … экспертизу.

Анна пригласила вахтёршу встать перед тремя мольбертами. Попросила внимательно изучить то, что было изображено на работах учеников и указала на экспозицию.

– Зоя Степановна, вы как независимый эксперт, сообщите нам, что присутствует в этих работах из того, чего в этом помещении на самом деле нет.

– В каком смысле, чего в этом помещении нет? – вдумчиво вглядываясь в натюрморты, перепросила вахтёрша.

– В том смысле, – плавно подвела её к выводу Анна – что есть реальные предметы, а есть элемент творческой фантазии юного художника.

– А, вот вы о чём. – Сообразила Зоя Степановна. – Ну, это понятно. Вот оно.

И она ткнула пальцем в верхний правый угол моей работы.

– Вот эта финтифлюшка с завитушками. Надо же, какая красивошная. Прямо, глаз не оторвать, – вахтёрша как матёрый искусствовед, отклонила корпус назад, прищурилась и покачала головой из стороны в сторону. – Вот это я понимаю, красота. Хоть и фантазия, а куда красивее чем горшок и миска.

Тут я немного смутилась, но Анна вовремя мне сделала знак, чтобы я случайно не проговорилась.

– Зоя Степановна, посмотрите на стену. А хорошо бы смотрелся этот символ на том месте, где он изображён на рисунке?

Вахтёрша, словно опытный прораб молярной бригады перевела взгляд на стену, сложила из указательных и больших пальцев импровизированную рамку, прищурила глаз и заглянула в получившееся у неё окошко.

– Думаю, что, смотрелся бы хорошо, – торжественно объявила она. – Это я вам как независимый эксперт заявляю.

– Спасибо вам, Зоя Степановна. Вы нам очень помогли, – поблагодарила ее Анна. – А теперь, с вашего позволения, мы продолжим с Аней работу по планированию новой экспозиции.

– Да, чего уж там, – ответила довольная похвалой вахтёрша. – Я всегда рада помочь, когда людям требуется разобраться в настоящем искусстве. Вы если что обращайтесь. Я ведь, завсегда. Мне чай не трудно. Почитай уже семь годков, как служу в этом храме лепнины и художеств. Так что кое чего в этом деле понимаю.

И Зоя Степановна с чувством выполненного долго пошла исполнять свои важные и ответственные обязанности.

– Теперь, ты поняла? – убедившись, что вахтёрша уже далеко, спросила меня Анна.

– Поняла, – ответила я. – И что, действительно правда, что этот символ кроме нас вами никто не видит.

– Очень хочется верить, что никто, – озабоченно ответила Анна. – А вот тот факт, что ты его увидела, меня удивил и если честно, порядком озадачил.

– А что это за знак, Анна Андреевна? – теперь меня буквально распирало от любопытства.

– Анечка, сейчас я спешу и у меня нет времени на подобного рода объяснения. Ты давай, собирайся домой. А в следующий раз, когда мы задержимся после уроков, то я тебе все в подробностях расскажу.

До следующей встречи время для меня покажется вечностью. Я терпеливая девочка, но вот только не до такой степени.

– А может быть можно, рассказать сегодня. Ну хотя бы чуть-чуть…

– Аня! Я же сказала, что тороплюсь, – уже более строго сказала Анна. – Потерпи немного и всё узнаешь.

– Да, и вот ещё что, – обратилась она ко мне, когда я была уже в дверях. – Убедительно тебя прошу, о том, что сегодня здесь было, никому ни слова. Это очень важная… Я подчёркиваю «ОЧЕНЬ ВАЖНАЯ» тайна. И мы с тобой обязаны её держать секрете.

Штайнерхольм – замок у моря

Годом ранее, описываемых событий

В этот осенний день на северном взморье было холодно и сыро. Высоко среди туч, широко расправив крылья, на бреющем полёте над морем летел орёл. Он с надменным презрением взирал свысока на стаю галдящих чаек, снующих в поисках, чем бы поживиться, в мутных, пенных волнах у острых рифов, обдуваемого со всех сторон скалистого побережья.

Что за племя… Ну что за несносная порода.

Где бы они ни появились – у них всегда и везде лишь галдёж и неразбериха. Вечно спорят друг с другом, мечутся туда-сюда, суетятся. Те, что будут из них понаглей, расталкивают своих собратьев и ныряют в пучину с головой. А когда выныривают с рыбой, то тут же уносятся прочь, чтобы не делиться. А те из них, которые менее удачливые и кому не повезло с добычей, верещат благим матом им вслед и опять присоединяется к остальным. Так обычно ведут себя все неудачники, удел которых – держаться в стаде и ничем не выделяться.

То ли дело орёл. Он птица, совсем другого полёта. Один его только вид преисполнен величия достоинства. Если лев царь зверей, то он как минимум, император среди птиц. А эти жалкие чайки не сгодились бы ему даже в качестве прислуги.

Гордый орлан пронесся над стаей этих никчемных попрошаек и взмыл в небеса, не удостоив их даже толикой царственного внимания. Он уносился прочь. Сегодня ему не до них. У него есть дела куда поважней, чем наблюдать за дележкой непойманной добычи. Рудра – так его звали, следовал верным курсом за своим другом. Он словно тень сопровождал его везде. А в этот день, помимо всех прочих обычных дел, ему еще предстояло осмотреть окрестности, чтобы доподлинно убедиться, что им ничего не угрожает на новом месте.