В машине он сказал, что ему тридцать восемь. Выглядел он значительно моложе – в этом Лида убедилась спустя два дня, когда он заехал за ней, чтобы отвезти ее в бассейн. До того, как стать директором, он близко не подходил к бассейну. Он был велогонщиком и сумел сохранить великолепную спортивную форму; во всех его движениях, на первый взгляд медлительных, чувствовалась скрытая ленивая грация. Однажды он приехал за Лидой в учетно-кредитный техникум; он вошел в учительскую всего на минуту, но его ратиновое пальто, шотландский мохеровый шарф с длинным ворсом, темная ондатровая шапка произвели на преподавательниц моложе тридцати не меньшее впечатление, чем его рост, манера держаться и обветренное, загорелое лицо с жесткими складками в углах рта, свидетельствовавшими об опытности мужчины. Преподавательницы единодушно сошлись во мнении, что этот человек наверняка отгулял свое и ищет тихую заводь, чтобы остепениться. За свиданиями Лиды они следили, как за перипетиями боксерского матча. И сотрудница, чьим мужем был аспирант, а любовником полковник авиации в отставке, взяла на себя обязанности секунданта.

– Ты еловая дура, – сказала она Лиде. – Ты только посмотри на себя. Сколько лет твоему платью, хотела бы я знать? Ладно, платье потом, а сегодня мы идем к моей косметичке. Овсяная маска тебе не помешает, дорогуша. У женщины кожа должна быть гладкой, запомни это раз и навсегда. Он приводил тебя домой?

– Нет, – сказала Лида. – У него болен отец.

– Не нравится мне это, – глубокомысленно заметила сотрудница. – Где же вы с ним видитесь, в машине?

– Да, – сказала Лида. – Или в квартире одного его приятеля. Знаешь, он говорит, что очень хочет, чтобы я родила ему мальчика. Сына.

Был перерыв между уроками, обе стояли в учительской и курили.

– Так, – сказала сотрудница. – Похоже, твое дело в шляпе. Теперь возьми его в оборот, поняла? Скажи, что и машина, и квартира приятеля действуют тебе на нервы. Что ты всё время думаешь, как бы этот приятель не вошел. Подумать только, директор бассейна! Как ты говоришь, его зовут?

– Олег, – сказала Лида. – Олег Емельянов. Красиво, правда?

– Еще бы, – согласилась та. – А его приятеля, ну того, в чьей квартире вы встречаетесь, ты никогда не видела?

Результаты разговора не замедлили сказаться: раз в неделю Лида стала посещать косметический кабинет и, не имея возможности сразу обновить свой гардероб, уделяла преувеличенное внимание аксессуарам – сумочкам, браслетам, пряжкам, заколкам для волос. Она с самого начала поняла, что в интеллектуальном плане Олег Емельянов звезд с неба не хватает, но в остальном он был в избытке наделен тем, чем в ее представлении должен быть наделен каждый мужчина. Всегда сдержанный, уверенный в себе, предупредительный той предупредительностью, что никогда не походила на услужливость, он умел и настоять на своем, был предприимчив, любил технику и разбирался в ней, относился к вверенному ему бассейну так же, как к собственной машине, и тщательно следил за своим телом, словно выложенным плитами мускулов. Стоило ему прикоснуться к Лиде, и ей казалось, что земля начинает медленно проворачиваться у нее под ногами. Она сама начала ежедневно делать зарядку, чтобы улучшить форму груди, и пользовалась патентованным средством, закупоривавшим потовые железы и гарантировавшим покупателям свежесть тела и присутствие духа. К тому времени она весила семьдесят два килограмма и раз в неделю пила только сок, чтобы похудеть еще. Весной она узнала, что мать нуждается в ней меньше, чем она полагала: выяснилось, что мать может передвигаться по квартире на костылях и даже выходить на улицу.

Мать так настойчиво выспрашивала Лиду, когда она вернется домой, так недоброжелательно относилась ко всем переменам в поведении дочери и в ее распорядке дня, так бесцеремонно выспрашивала у ее подруг, с кем Лида встречается и где проводит вечера, что та наконец поняла: мать боится, что, выйдя замуж, Лида уйдет жить к мужу и оставит ее одну. Придя к такому заключению, Лида поспешила объясниться с матерью.

– Если я выйду замуж, мы будем жить здесь, – сказала она, глядя на мать, укрытую пледом до подбородка. В комнате было полутемно: неизбывный, устоявшийся запах лекарств царил здесь, как в коридоре больницы. Мать только раз взглянула на нее – это был осторожный, быстрый взгляд. – Я сказала, что мы с Олегом будем жить у нас, – повторила Лида. – Но в первый и последний раз прошу тебя: не вмешивайся в мои дела. Если ты хочешь, чтобы я относилась к тебе как раньше, ясно?

В глубине души она была уверена, что Олег сделает ей предложение со дня на день. Они всё больше походили на мужа и жену, хотя по-прежнему проводили время в машине или в квартире на первом этаже мрачного пятиэтажного дома на окраине города; окна ее выходили на крошечный, усаженный липами палисадник. Чаще всего они виделись в бассейне. Там Лида обращалась к нему на «вы», и, если после восьми вечера у него были дела, ждала его в холле или в дальнем конце трибун. Лето они собирались провести в Джанхоте, если позволят обстоятельства и их отпуска совпадут. Именно тогда в конце мая Лиде сказали, что она должна будет отправиться в июле в совхоз под Волчанском – туда посылали две группы третьекурсников на уборку огурцов. Вечером, придя в бассейн, Лида отворила дверь в кабинет директора и, увидев, что Емельянова нет, подошла к столику инструктора, за которым сидела кабинщица.

– Олег Анатольевич уехал? – спросила ее Лида.

– Да, – сказала женщина. – Минут пятнадцать назад.

– А он скоро вернется? – спросила Лида. – Он не сказал, куда уезжает?

– Сказал, что в роддом, – ответила женщина. – Он уже вряд ли сегодня будет. А может, и будет, откуда мне знать.

– В роддом? – переспросила Лида. – Что ему делать в роддоме?

– То же, что и всем. Цветы жене повез.

– Этого не может быть, – сказала Лида. Она чувствовала, что губы ее дрожат, и ничего не могла с этим поделать. – Вы ошиблись.

– Я? – сказала женщина. – С какой стати? И вообще, какое отношение к этому имеете вы?

– Никакого, – сказала Лида.

Она прошла в женскую раздевалку, быстро разделась, надела купальник, но вместо того, чтобы спуститься в выплыв, возвратилась в душевую, открыла до отказа горячую воду и встала под душ. Ее била крупная неуемная дрожь. Потом она сообразила, что не надела шапочку, и тотчас забыла об этом. Она не знала, сколько времени провела в душевой, стоя под горячими струями в мареве густого горячего пара и прижав руки к груди.

…Машина Емельянова стояла у входа в бассейн, Лида подошла к ней, открыла переднюю дверь и села на сиденье рядом с ним.

– Вижу, ты всё знаешь, – сказал Емельянов.

– Да, – сказала Лида. – Знаю.

– Наверное, это к лучшему, что тебе рассказали. Я сам хотел, да так и не собрался.

– Да, – сказала Лида. – Тебе надо купить жене подарок.

– Думаешь? – спросил Емельянов.

Он ожидал этого, и всё же от сильной пощечины у него дернулась голова.

– Ну вот, – сказала Лида, – теперь мы квиты. Ну-ка, отвези меня домой, ты, счастливый отец.

Ноги у нее не были идеальными, но сапоги на платформе – мода на них только начиналась – да две пары бостоновых брюк сделали этот изъян незаметным. К тому же она поняла, что есть смысл покупать по-настоящему хорошие вещи – их легче сдавать в комиссионный, когда подвернется нечто стоящее, а вещам выйдет срок. Получая сто в месяц и живя с родителями, Лида могла позволить себе не только ходить в филармонию, но и расплачиваться за себя в ресторанах, когда ее приглашали, а ее приглашали, потому что она научилась отказывать в большем таким образом, что человек возвышался в собственных глазах. Мало-помалу она дала почувствовать нам, что не нуждается в нас, и кое-кому из нас это развязало руки: свидания с ней не влекли никаких обязательств. Она была невысокого мнения о мужчинах, и мы это чувствовали.

Вероятно, это чувствовали не мы одни – теперь мать Лиды сама постоянно заводила разговор о замужестве и о том, что время уходит. Эта мысль – что время уходит – породила в их доме новый повод для беспокойств. И директор банка, которого окончательно доняли ревматизм и разговоры жены, вознамерился решить эту проблему на свой манер. Он позвонил своему знакомому – председателю совхоза-миллионера и пригласил его в гости. Председателю было под сорок, но директор банка считал его молодым человеком, честным, как он сам. Председатель совхоза был человеком исполинского роста, очень стеснительным и неразговорчивым, он привез в подарок Камышевым два ящика груш «Лесная красавица», внес их собственноручно на четвертый этаж, и, испытывая за чаем мучительное чувство неловкости, поминутно вытирал испарину со лба красной как мясо рукой. Этот человек казался отцу Лиды самым подходящим кандидатом в мужья дочери; после его ухода отец посадил Лиду на кухне, перечислил одно за другим достоинства этого человека и открыл ей свой поистине фантастический план.

Стоял сентябрь, окна на кухне были отворены настежь.

Оба – отец и мать – были раздосадованы тем, что Лида добрых полчаса хохотала как безумная.

– Не вижу ничего смешного, – сказала мать. – Очень приличный человек. Правда, Коля?

– Конечно, – сказал директор банка. – Я его мальчишкой знал. Он сказал, что приедет в следующую субботу. Ты будешь дома?

– Не знаю, – сказала Лида. – Скорее всего, нет.

– Он тебе так сильно не понравился?

– Нет, – сказала Лида, – отчего же.

– Тогда почему бы тебе не выйти за него?

– Потому что я не могу выходить замуж за каждого приличного человека, – сказала Лида. – И в совхозе мне тоже делать нечего.

– Но ты понимаешь, что тебе уже двадцать семь? – в отчаянии сказала мать. – Ты что, хочешь остаться старой девой?

– Ну, это ты брось, – сказала Лида. – Старой девой я при всем желании не останусь. И перестань водить сюда своих приятелей, папа. Я не собираюсь выходить замуж, можешь ты это понять?

– Как знаешь, – сказал директор банка. – Смотри, не пожалей потом. Вдвоем всегда лучше, чем одной.

– Ну, это еще не известно, – сказала Лида.

Она знала, что стала вполне самостоятельной незамужней женщиной. И глядя, как уверенно она держится, вслушиваясь в ее голос, в ее смех, трудно было догадаться, что она всё еще ждет, что ее девичьи сны сбудутся, долгожданные замечательные перемены произойдут и настанет день, когда белая лошадка ее судьбы перестанет идти шагом.

1 2 3

...

Стандарт

(1 оценка)