Женщина перестала перебирать посуду и, оставшись без дела, отошла от мужчин, не решаясь подслушивать разговор. Откуда-то появился Тузик, подходил ко всем по очереди, обнюхивал и следовал дальше, а затем, оставшись у Чайкина, развалился прямо на камнях, прогретых за день солнцем.

Наконец Илья отошёл от Николая и сказал, подойдя к Чайкину:

– Пойдём, однако. Заставил я тебя ждать. Мог бы и сам уйти, а я дорогу знаю.

– Пришли вместе, значит, и уйдём вместе. Успех есть?

– Да, мы обо всём договорились.

– Я думал, что вы никогда не договоритесь и начнёте друг друга бить.

– Нет, мы поговорили нормально. На днях я им привезу мяса, у них и в самом деле, кроме выловленной рыбы, имеются только консервы. Из мяса они будут варить суп, а со мной, он заверил, рассчитается сполна. Просил он у меня ещё кое-какие изделия и для бригады тоже. Будем вести взаимную торговлю и дружить.

– Я рад, что вы нашли общий язык. Теперь пойдём к нам пить чай.

– Нет, сегодня я чай пить не буду, сразу уеду, в другой раз.

– Как скажешь…

Разговаривая, они быстро дошли до упряжки. Отдохнувшие олени, почувствовав путешествие домой, стояли в ожидании хозяина. Илья без долгих проводов отвязал тынзей от саней и сходу в них брякнулся, взмахнув хореем. Олени сразу понеслись, не ожидая напоминаний от хозяина, в сторону чума.

К Виктору подошла Вера Кулик, по национальности украинка, но на станции её почти никто по имени не звал, все называли Хохол. Вера была относительно молода, как все, и не замужем. Она отличалась умением готовить, шутить и не унывать.

– А что гость у тебя уехал сегодня без чаю? – спросила она.

– Отказался, а силой поить я не умею, а ты вышла, когда он уехал. Что не вышла к гостю, не приголубила?

– У него жена и куча детей, пусть она и голубит, а я девушка скромная, глупостями не занимаюсь. Приходите на блины, я сейчас буду их печь или я приду к вам вместе с блинами.

– Блины мы съедим, не беспокойся и напеки больше, чтоб всем хватило и холостым тоже. Иван тарелку очистит быстро.

– Напеку!

– Пеки, считай, что получила прямое указание начальника станции.

– Ты, Виктор, вне работы указание давай жене, а я пока не ручная и приказы не исполняю.

– Приручим, об этом тоже можешь не беспокоится.

Вера ушла к себе в комнату. Вскоре чудный запах распространился на всю станцию. На запах пришёл маленький Валерка. Он посмотрел по сторонам и, убедившись, что никого нет, приоткрыл тихонько дверь и в щель стал наблюдать за выпечкой блинов, но долго утерпеть не мог:

– Тётя Верочка, моя красавочка, моя любимочка, дай блинчика, – жалобно попросил он через приоткрытую дверь.

– Заходи, заходи, Валерик, – любезно пригласила Вера, – Тебя угощу первым.

Ребёнок получил блин и довольный пошёл к выходу, но выйдя, снова приоткрыл дверь и крикнул:

– Тётка Верка, моя красавка, моя любимка, хахов!

Он не понимал значения этого слова, но слышал, как Веру все называют именно так. Мальчик тут же захлопнул дверь и выбежал с блином с чувством исполненного долга на улицу. Он не понимал, что, когда съест блин, снова надо будет обращаться к тёте Вере. С другой стороны, он этот фокус проделывал не первый раз и не сомневался, что сумеет выпросить очередной блин.

Однообразная жизнь станции в этот вечер превратилась в праздник. Все обитатели собрались вместе в большой комнате Чайкиных на общественное чаепитие. По этому случаю вскипячён самовар и водружён на стол. Чаепитие в таких случаях производилось не спеша и до полного опустошения самовара.

Ваня из-за своей молодости не научился пить чай, не обжигаясь, но чувство собственного достоинства не позволяло ему пить чай из блюдечка, как это делали женщины. Он старался подражать Чайкину и пить чай из стакана без блюдца, но горячий стакан немилосердно обжигал пальцы. Зачастую он не успевал донести стакан до губ и ставил его обратно, пряча обожжённые пальцы на коленях. Остудив пальцы, он снова брался за стакан и всё повторялось. Вера и Венера откровенно над ним хихикали.

– Ваня, ты бы взял меховые рукавицы, – посоветовала ему Вера Кулик, – В рукавицах и стакан не уронишь, и руки не обожжёшь.

– Не-а, что я маленький что ли? Где это видано, чтобы чай пили в рукавицах?

– Ну, ты и неуч, читать надо классику, там всё написано, – серьёзно заверила его Венера, – Ты наверно и книг не читаешь?

– Читаю, – ответил Иван, – Каждый вечер чего-нибудь читаю.

– И что ты прочитал? – спросила Венера.

– Я ишо в школе всё изучил, читаю по второму разу, даже стихи знаю, я образованный!

– Оно и видно, – Вера решила ему помочь, – Ты стакан бери не за стенки, а за верхний ободок, тогда и обжигаться не будешь. Смотри, как это делает Виктор, а говоришь, что учёный!

– Такой мелочи нас не обучали. В школе только серьёзные науки преподают: астролябию, химию…

– Кого, кого? – перебила его Венера, – Ну и насмешил! Не астролябию, а астрономию, теперь видим, как ты учился!

Елизавета Дмитриевна сняла крышку самовара и заглянула внутрь:

– А водичка-то у нас закончилась! Я могу согреть ещё, но надо принести воды, вёдра пустые.

– Блины тоже закончились, – уточнила Венера.

Вода находилась в двухстах метрах от дома. В незапамятные времена кто-то прорыл через болото по торфу канаву до края обрыва и с этой канавы всегда бежал ручеёк холодной прозрачной воды, даже в самую жаркую погоду. На выходе из канавы из досок для удобства сделан желобок, а для ведра ниже постамент. Наливать удобно, только носить тяжёлые вёдра далеко.

Гости дружно стали покидать стол и уходить, оставив привилегию идти за водой хозяину. В этот раз даже Иван не подрядился идти на ручей и спокойно направился по своим делам, которых в свободное от вахты время почти не имелось, кроме собственного незавидного хозяйства в пустой комнате. Холостяцкая его жизнь не предусматривала дел по хозяйству и уборке помещения. Сейчас он вместе с детьми отправился в тундру изучать, как зреет морошка. С детьми ему было намного проще и свободнее, чем со взрослыми. Если бы не больной зуб, который временами не давал покоя и заявлял о себе всё чаще и чаще, было бы на природе просто здорово!

Болотистая поверхность тундры открытой воды не имела, но имела приличные окна трясины, где травянистая поверхность колыхалась и грозила засосать в своё нутро всякого, кто ступит на эту поверхность. Дети трясины не боялись и смело на ней раскачивались, получая удовольствие. Ну, а взрослые люди предпочитали на зыбкую поверхность не ступать. Совсем утонуть сложно, но можно остаться без сапога, который, если провалится, намертво будет объят болотиной и нога выдернется скорее из сапога, чем из болота.

Между окнами трясины располагался кустарник вперемешку с ягодниками и разными травами. Имелись щавель, дикий лук, которые вполне годились в пищу. Голубика и морошка находились в первоначальной стадии созревания. Нужен ещё целый месяц, чтобы появились пригодные для употребления ягоды. В изобилии имелся только багульник, который разросся и чувствовал себя на болоте хозяином. Пора цветения, когда тундра становится изумительно красивой, отошла и теперь растительность повсюду имела одинаковый серый цвет, но маленькие листики на ере пока зеленели, скрашивая поверхность. Ера имела разную высоту, в среднем чуть выше колена, а иногда детей она скрывала с головой, но таких высоких кустов имелось мало.

– Гвардия, не увлекайтесь! – скомандовал Иван, – Утонете в трясине, я доставать не буду.

– Сами как-нибудь достанемся, – ответила ему маленькая Лена.

– Уж больно ты смелая: самой не видно, а отвечаешь, как взрослая.

– Я взрослая, – упёрлась Лена, – Скоро пойду в школу и буду учиться на пятёрки. Я ногой уже проваливалась, но не глубоко. Ты большой, а не понимаешь, что дети глубоко не утанывают.

– Ладно, будь по-твоему, но при мне в трясину не ходи.

Они ещё побродили немного по кустам, но съедобного ничего не нашли; сорвали несколько морошек, очистили от листиков, но ягоды оказались зелёными, твёрдыми и невкусными.

Елизавета Дмитриевна после приёма изобилия гостей заступила на вахту. Она родилась не на Севере и вообще в ближайшей округе родственников не имела. Все родные и далёкие родственники остались на юге в районе Сталинграда и Астрахани, причём, родня там имелась в изобилии, разновозрастная и с крепкими родственными связями. Постоянный и тяжёлый труд в личных хозяйствах позволял выживать даже в трудные голодные годы. Земля, слава Богу, одаривала щедрыми урожаями на благодатной почве и при благоприятном климате. Лиза была ещё совсем ребёнком, когда новая советская власть распорядилась всех кулаков выслать на Север, осваивать неблагоприятные земли в холодном и суровом климате, с коротким летом и длинными снежными зимами. Ретивые приспособленцы-исполнители поспешили выполнить установку партии, ходили по хозяйствам, переписывали имущество, животных, едоков, занося все сведения в толстую папку. Настоящих зажиточных кулаков не находилось. Прошедший слух о раскулачивании заставил всё нажитое попрятать, отпустить скот на вольный выпас. Чайники, кастрюли и деньги люди тайком зарывали в землю, пряча всё от представителей власти. Грамотных людей имелось очень мало, поэтому население страшно боялось папки с записями, как огня.

Новоиспечённые чиновники, не найдя нужного количества кулаков, записывали в кулаки всех, у кого в доме находилось хоть что-то более-менее ценное, отбирали имущество, а людей, как скот грузили в эшелоны и отправляли на Север.

Так Лиза, только что закончившая седьмой класс школы, оказалась с матерью в Архангельской области. Из вещей на новом месте жительства она имела только платье, которое носила на себе. Партия и правительство, позаботившись о раскулачивании, совершенно забыли позаботиться о людях, высылаемых в суровые края.

Поселили их в бараке маленького рыбацкого становища, продуваемого всеми ветрами на берегу Белого моря. Никто из ссыльных не смел перечить представителям партии и власти, опасаясь за свою жизнь и пребывание на воле. А вскоре Лиза познакомилась с Виктором, ровесником, прошедшим точно так же, как и она, стадию наук до восьмого класса.

Долго Виктор бегал к ней на свидания по выходным дням со своей метеорологической станции за тридцать километров по берегу моря. Тридцать туда и тридцать обратно измерял он путь для свидания шагами. А когда его молодого несмышлёныша в приказном порядке перевели на другую метеостанцию, забрал он Лизу с собой. А ещё через некоторое время их перевели на новую метеостанцию Конушинская Корга осваивать новую точку для наблюдения за погодой, поскольку этого требовало развитие судоходства в Белом и Баренцевом морях. Война закончилась, они лишились отцов, которые сгинули на войне без вести.

Мать Лизы пожила на Конушинской Корге недолго, понянчилась немного с третьим родившимся до переезда ребёнком и уехала обратно к себе на юг, на свою родину, когда это стало возможным по новым законам.

Так и осталась семья Чайкиных жить самостоятельно на станции. В штат в скором времени добавили две незамужних девушки, а ещё позднее после школы появился Иван Сахаров. Штат метеостанции стал иметь полный комплект сотрудников для круглосуточного наблюдения за погодой.

Виктор Алексеевич возглавлял коллектив, а Елизавета Дмитриевна негласно присматривала за молодыми сотрудниками, чтобы они по своей молодости не растерялись и не наделали в этом пустынном месте глупостей, где не водилось лишних женихов и невест, имелись только дикие звери и птицы, да ещё имелся зимой в огромных количествах снег.

Их современный мир предусматривал жизнь вдали от людей, без связи и транспорта, без магазинов и театров, без электричества и танцевальных вечеров, без руководящих и контролирующих органов, которые на самом деле имелись, но очень далеко, можно сказать, в недоступном месте. Единственное по вечерам развлечение – чтение книг при тусклом свете керосиновой лампы. Мужчины занимались охотой и рыбалкой, а женщины в основном домашними делами, которых в отличии от городской жизни имелось намного больше. Даже постирать бельё целая проблема: надо наносить воды, нагреть на плите и стирать в огромном корыте без всяких стиральных порошков и других премудростей, натирая руки о стиральную доску. Имелось для этого только хозяйственное мыло и две руки. А потом женщины брались за утюг, работающий на обыкновенных углях из печи.

Хозяйственные дела отнимали уйму свободного времени.

В двенадцати километрах на север от метеостанции находилось жильё Маяк, где в штате имелось две семьи, а в хозяйстве присутствовал даже конь, которого дети с Корги, когда конь оказывался у них в гостях, упорно называли лошадью и не признавали в нём коня. Следующий маленький посёлок располагался далее в шестидесяти километрах. По пути следования редких путников попадались и другие избы, зимой необитаемые, а летом в некоторых из них жили рыбаки. А в южную сторону ближайший посёлок располагался в двадцати километрах. В этот посёлок Виктор Алексеевич зачастую ходил пешком, преодолевая по пути ручьи и речки. Причин навестить «цивилизацию» имелось много: накапливалась на почте корреспонденция, в посёлке имелся фельдшер, имелся небольшой магазин, а также всегда возникала необходимость сдать заготовителю свою продукцию в разрешённый период охоты.

Он как раз наметил очередной поход в деревню и рано утром вышел в путь. С собой взял только ружьё и полный патронташ патронов. В летний период промысел отсутствовал и, следовательно, отсутствовала необходимость что-либо нести. Собака бежала рядом, проделывая знакомый путь не в первый раз. Чайкин пошёл на убылой воде, чтобы форсировать водные преграды без особых затруднений. Некоторые ручьи вообще не являлись препятствиями, а некоторые речушки при наступлении моря разливались несколько вширь и становились глубокими. В этом случае оставалось ждать, когда вода уйдёт или придумывать какой-либо замысловатый способ для преодоления препятствия.

Через четыре часа Чайкин благополучно достиг посёлка. Он зашёл к знакомым, чтобы немного отдохнуть и что-либо перекусить. Деревенские жители рады любому гостю и добродушно стали выставлять на стол угощения, как на праздник. Не обошлось и без выпивки, а потом из гостей деревенские жители, прослышав о пришедшем путнике, позвали в следующие гости и так продолжалось очень долго. Через два дня Чайкин всё же твёрдо решил идти обратно. Он сходил на почту, но к его большому огорчению, бумажных писем и газет накопилось столько, что едва всё уместилось в мешок. Набитый доверху мешок едва удалось завязать. Пришлось к нему приделывать лямки из верёвок, чтобы мешок стал похож на рюкзак. Виктору помогли нагрузить поклажу на плечи. Патронташ он водрузил на пояс, а ружьё пришлось нести в руках. Так он и двинулся в обратный путь.

Морской прилив только-только стал набирать силу. «Успею», – подумал Виктор, – «Большую реку Шомокшу, находящуюся ровно на половине пути, перейду». Не тут-то было! До половины пути к заброшенному рыбацкому становищу, неся на себе тяжеленный мешок, он добрался с трудом, затратив много времени. Морская вода стала заливаться в речку, и река стала непроходимой, а ещё надо отдохнуть и попить хотя бы чаю.

Отдохнув, Чайкин решил оставить ружьё и патроны в рыбацкой избе. Он задумал соорудить плот и переплыть речку на плоту. Опыт и сноровка имелись. Строительного материала на берегу больше, чем достаточно. Виктор выбрал два подходящих бревна, которые выдержат вес человека с мешком; насобирал маленьких досок на поперечные перекладины и одну большую доску приспособил для гребли вместо весла. Став на поперечные доски, он отправился в путь, легко преодолев несколько десятков метров до другого берега.

Дальнейший путь до дому Чайкин преодолел без серьёзных препятствий. Оставшиеся две мелкие речушки он преодолел без труда. Не успев, как следует отдохнуть, Чайкин заступил на дежурство.

– Я оставил ружьё в Шомокше, – сказал он жене, – Теперь это не даёт мне покоя, сам пока идти не смогу, после ночной вахты надо отдохнуть и хоть немного поспать. Как думаешь, может послать с утра ребят? Уйдут они на полной воде, успеют перейти речку туда и обратно, когда вода уйдёт. Времени на это будет больше, чем достаточно.

– Малы ещё, посылать в такую даль одних, я боюсь.

– А что с ними случиться? Они сходят и вернутся, место открытое, будем наблюдать в бинокль.

С трудом, но Елизавета Дмитриевна согласилась. Если Вовка уже ходил в школу и был, можно сказать, взрослым, то Валера считался ещё маленьким. С другой стороны, ребята вполне самостоятельные, сами уходят за морошкой от дома на четыре километра. Лена по возрасту старше Валеры, но её-то посылать как раз и опасно.

Как только вода пошла на убыль, ребята вышли из дому. Вовка проделывал этот путь с отцом не один раз и дорогу знал прекрасно, знал он и где переходить речку. Младший брат не помощник, но вдвоём идти как-то веселее и не так страшно. Вовка идти согласился сразу, но не потому, что рвался помочь, а потому, что в голове сразу промелькнула мысль: «Может удастся стрельнуть!». Своими мыслями он ни с кем не делился, но всё время стал обдумывать план дальнейших действий, чтобы его осуществить. Он не раз просил отца дать ему выстрелить, но отец всегда отвечал, что ещё он мал и пусть сначала подрастёт, хотя с отцом на охоту он ходил и насмотрелся, как надо с ружьём обращаться. Боялся Вова только отдачи от ружья – это он много раз слышал от отца, слышал то, что ружьё ударяет в плечо, если его сильно не прижать.