«Капитанская дочка» (то ли роман, то ли повесть) вышла к читателям за месяц до гибели автора (зимой 1836 г.) и сразу очаровала публику. «Сравнительно с „Капитанской дочкой“ все наши романы и повести кажутся приторной размазней…» (Н. В. Гоголь). И, пожалуй, слово «очаровала» – самое точное здесь. Вроде бы Пушкин старательно следует по стопам В. Скотта, создавая классическое повествование на историческую тему: любовный конфликт в раме исторических событий. Автор даже использует некоторые ходы из романов великого шотландца. В переводе рассказ о семнадцатилетнем дворянском недоросле Петруше Гриневе так похож на привычный западному читателю старинный исторический «экшн», что и зевоту порой вызывает у иностранца: «В этой повести ни грамма интеллекта. Недурно для своего времени, но в наше время люди куда сложнее. Не могу понять, как можно увлекаться столь примитивной продукцией – сказками…» (Дж. Джойс).
Э, погодите! – хватает Джойса за руку его современница Марина Цветаева: енот, да не тот! Вся соль в том, что да, именно: сказка! Ибо реал восстания и подлинный Пугачев были преотлично Пушкину знакомы: ведь он только что закончил «Историю Пугачевского бунта». Там, в этой «Истории…» – вся свирепость и низость реального Пугачева. Здесь, в «Капитанской дочке», «злодей» Пугачев – единственно очаровательный персонаж. «Очаровательный» – не в дамско-будуарном, а в первоначальном языческом значении: обладающий чарами и способный ими воздействовать на других. Сущий колдун, короче, Емельян Иванович в «Капитанской дочке»! Или, выражаясь языком более современным, абсолютный пассионарий.
Почему же Пушкин, зная правду о вожаке восстания, выбросил ее за борт, как Разин персиянку? «Пушкин поступил как народ: он правду – исправил, он правду о злодее – забыл, ту часть правды, несовместимую с любовью…» – считает Марина Ивановна. И дальше, она же: «Пушкинский Пугачев („Капитанской дочки“) есть собирательный разбойник, людоед, чумак, бес, „добрый молодец“, серый волк всех сказок… и снов, но разбойник, людоед, серый волк – кого-то полюбивший, всех загубивший, одного – полюбивший, и этот один, в лице Гринева – мы». То есть каждому из нас, прочитавших «Капитанскую дочку», Пушкин дает надежду на то, что в самых лихих испытаниях, в самом лихом человеке может пробудиться именно Человечность, что человек – не только узник обстоятельств и своей животной природы, а и их творец, их «исправитель». И в этом может быть заключено наше спасение!
Не слишком ли много романтизма, возразите вы. Цветаева – сама огромный поэт, ей родна свободная стихия вдохновения, что движет пушкинским Пугачевым, движет и Пушкиным, который незаметно для читателя подменяет Гринева собой. Потому что, считает она, с какого-то момента мы видим по-своему гениального (одержимого) Пугачева не глазами юного недоучки Петруши, а глазами мудрого гения Пушкина. Между тем есть реальное доказательство, не догадка только, что Пугачев для Пушкина в повести – главное лицо. Ведь точный Пушкин, расчислявший «Евгения Онегина» по календарю, нарушает хронотоп[9] в «Капитанской дочке» демонстративно: по всему Гринев должен бы прибыть к месту службы в начале июня – какой уж тут буран по дороге?! Но буран необходим, надобен автору: это и эффектная завязка действия, и, что гораздо важнее, символ того, что «злодей» Пугачев для Петруши – дважды отец: спас из природной стихии, спасет и от петли, выведет к счастью, в конце концов!..
Получается, «Капитанская дочка» – о человечности, которая должна бы торжествовать вопреки всему. Такое вот пожелание всем нам от поэта. А ведь начал работать он над повестью, когда призрак новой пугачевщины (в виде холерных бунтов начала 1830-х гг.) угрозой навис над русским дворянством – и значит, над ним, над только что обзаведшимся семейным очагом Пушкиным! Впрочем, гибель пришла через несколько лет – и почти от «своих»…
Жизнь не пощадила Пушкина; реальный Пугачев был страшным и низким человеком; в истории социальные противоречия никогда не удавалось преодолеть всерьез никакой такой человечностью. Выходит, «Капитанская дочка» – холостой выстрел по жизни, какова она на самом деле?.. «Нас возвышающий обман», и только?.. Но вот слова строгого ученого историка: «„Капитанская дочка“ была написана между делом, среди работ над пугачевщиной, но в ней больше истории, чем в „Истории Пугачевского бунта“, которая кажется длинным объяснительным примечанием к роману». (В. О. Ключевский). То есть сложную правду эпохи и ее атмосферу Пушкин, по мнению историка, достоверно передал именно в повести!
Впрочем, будем все-таки объективными. Историческую правду Пушкин здесь несколько если не упростил, то гармонизировал. Ведь у благороднейшего Петруши Гринева и «единственного у Пушкина злодея»[10] Алексея Швабрина – один прототип: подпоручик Михаил Шванвич[11], который попал в плен к пугачевцам и перешел на их сторону. Спасло Шванвича от расправы заступничество его же солдат: офицер хорошо с ними обращался. Да, он вынужден был присягнуть Пугачеву, но полагают, старательно саботировал свое участие в боях на стороне восставших и даже пытался бежать от них. После разгрома восстания следователь сам ходатайствовал о смягчении участи Шванвича, мягко заметив между прочим, что он «человек не из числа мудрецов». Некоторые исследователи считают: Пушкин намеренно вывел своего Швабрина «законченным злодеем», наделив его еще и отталкивающей внешностью. Он сделал это из цензурных соображений. Вряд ли Николаю I (а именно царь был цензором Пушкина) понравился бы человечески сложный и привлекательный пусть и не слишком «мудрец» – нарушитель присяги, «предатель» дворянской чести…
О, далеко не всю сложность жизни мог заключить автор в своей повести, но он делал намеки, для первых читателей очень прозрачные. Например, завершает повесть упоминание о все более многочисленном (и поэтому все более бедном) потомстве Гриневых. Значит, Екатерина не наградила капитанскую дочку Машу Миронову, родители которой погибли за царицу?! Помиловала невиновного жениха – да и будет с них, с этих Гриневых.
Не Потемкины-с…
И здесь чувствуется горечь Пушкина, «семисотлетнего дворянина», об участи своего сословия. Может, она нам сегодня и не близка… Что ж, тогда вернемся к ценностям «общечеловеческим» – см. все сказанное выше. А про «честь смолоду» (эпиграф к повести) – но ведь за верность чести награды не ждут. Иначе какая же это «честь»?..
«Я жил недорослем, гоняя голубей и играя в чехарду с дворовыми мальчишками. Между тем минуло мне шестнадцать лет. Тут судьба моя переменилась».
«Чему научится он, служа в Петербурге? мотать да повесничать? Нет, пускай послужит он в армии, да потянет лямку, да понюхает пороху, да будет солдат…»
«Не приведи бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный!»
«Пугачев взглянул на меня быстро.
– Так ты не веришь, – сказал он, – чтоб я был государь Петр Федорович? Ну, добро. А разве нет удачи удалому? Разве в старину Гришка Отрепьев не царствовал?..
– Нет, – отвечал я с твердостию. – Я природный дворянин; я присягал государыне императрице: тебе служить не могу…
Моя искренность поразила Пугачева.
– Так и быть, – сказал он, ударяя меня по плечу. – Казнить так казнить, миловать так миловать. Ступай себе на все четыре стороны и делай что хочешь».
«– Что ж? – спросил Пугачев. – Страшно тебе?
Я отвечал, что, быв однажды им помилован, я надеялся не только на его пощаду, но даже и на помощь.
– И ты прав, ей-богу прав! – сказал самозванец…»
«Императрица сидела за своим туалетом. Несколько придворных окружали ее и почтительно пропустили Марью Ивановну. Государыня ласково к ней обратилась…»
«Потомство их благоденствует в Симбирской губернии. В тридцати верстах от *** находится село, принадлежащее десятерым помещикам. В одном из барских флигелей показывают собственноручное письмо Екатерины II за стеклом и в рамке. Оно писано к отцу Петра Андреевича и содержит оправдание его сына и похвалы уму и сердцу дочери капитана Миронова».
Чисто русская история, рассказанная Пушкиным в этом романе, не раз вдохновляла кинематографистов – причем не только отечественных. Вот лишь несколько примеров.
«Волга в огне», 1934 г., Франция – Чехословакия. Режиссер Виктор Турянский, в главных ролях звезда французского кино
A. Режан и мегазвезда, легенда мирового экрана Д. Дарьё.
«Капитанская дочка», 1947 г., Италия. Режиссер Марио Камерини, в главных ролях: А. Дилиан, Ч. Данова, А. Наццари.
«Буря», 1958 г., Франция – Югославия – Италия. Режиссер Альберто Латтуада, в главных ролях: Дж. Ноум, С. Маньяно, В. Хефлин. Самый большой кассовый успех в Италии сезона 1958–59 гг.
«Капитанская дочка», 1958 г. Режиссер Владимир Каплуновский, в главных ролях: О. Стриженов, И. Арелина, С. Лукьянов, Вяч. Шалевич.
«Капитанская дочка (Страницы романа)», 1976 г., телеспектакль. Актеры отчасти читают текст «от автора». Режиссер Павел Резников, в главных ролях: А. Кутепов, А. Абдулов, Е. Проклова, B. Самойлов, Л. Филатов.
«Русский бунт» – фильм 2000 г. Режиссер Александр Прошкин, в главных ролях: М. Даменцкий, К. Грушка, В. Машков, С. Маковецкий.
«Капитанская дочка», 2005 г., кукольный мультфильм. Режиссер Екатерина Михайлова, роли озвучили: П. Барщак, Е. Редько, А. Парра. «Мне хотелось на эту вещь взглянуть с цветаевской точки зрения, сделать поэтическо-мистическую интерпретацию» (Е. Михайлова).
Этот роман Пушкин задумал «для денег» (так считала А. А. Ахматова) и писал его, используя штампы бульварной литературы своего времени. Все здесь для этого есть: герой – маргинал-благородный разбойник; неправедный суд; нежная и страстная любовь (и непременно несчастная – такую предпочитали поклонники «желтяка» эпохи жесткого романтизма); переодевание; тайна; сражение с диким зверем; поджог. Здесь есть и «чисто социология», «журналистское расследование»: автор показывает, через какие именно махинации судейских можно в России потерять родную недвижимость. Причем Пушкин опирается вполне на документ: на реальную историю некоего белорусского дворянина Островского.
Но – «загад не бывает богат»! Над «Дубровским» Пушкин работал в 1832–33 гг., так его и не завершив. Опубликованы написанные две части романа были лишь после смерти автора (в 1841 г.).
Роман, который в СССР «проходили» в 6 классе, вовсе не прост. В нем Пушкин где-то и спорит с собой. Ведь к 1830-м годам поэт уже вынес «приговор» и своему молодому современнику, и кумиру юности Байрону, уличив их в «безнадежном эгоизме». Романтический герой-одиночка все меньше интересует Пушкина. Между тем Владимир Дубровский – «типичный» такой герой-отщепенец, изгой, готовый мстить своим обидчикам, как граф Монте-Кристо. Изгой – однако же поневоле! Его жизнь могла бы сложиться вполне рутинно, благополучно, если бы не конфликт отца с могущественным соседом-помещиком.
И здесь Пушкин тоже в известной мере идет поперек себя нового, повзрослевшего, помудревшего, мечтавшего после женитьбы о тихом семейном счастье в патриархальной сельской тиши. Но ведь в романе и отец Дубровского, и его обидчик всесильный Кирила Петрович Троекуров – сами плоть от плоти патриархального общества, где, конечно, всяк знает свой шесток, и именно поэтому в этом обществе царят мир и внешнее благолепие. Оно, это общество, хранит «преданья старины глубокой» и живо именно ими, живо мудростью предков. За полтора века до того вряд ли бедный дворянин Дубровский осмелился бы задираться на богатого боярина Троекурова – они были слишком, очевидно неравны. Однако Петр I и позже Екатерина II (оба Великие) поверстали всю помещичью элиту России в один класс – дворянство, даровав им права граждан. Внутри своей корпорации дворяне считались равными друг другу, да и обстоятельства жизни (молодости особенно – общая обычно военная служба) как бы ставили их на одну доску. Такими друзьями младости были и Троекуров с Дубровским-старшим. Но дерзкая выходка троекуровского холопа, оскорбившего старика Дубровского, приводит к роковому концу. Вчерашние друзья делаются врагами.
Повторю: и молодой Дубровский вовсе не бунтарь по натуре! Владимир Дубровский также готов следовать по наезженной колее: в Петербурге «будучи расточителен и честолюбив, он позволял себе роскошные прихоти; играл в карты и входил в долги, не заботясь о будущем и предвидя себе рано или поздно богатую невесту, мечту бедной молодости». Однако смерть отца и разорение перечеркнули эти планы. Да, «загад не бывает богат», – словно напоминает себе суеверный по жизни Пушкин. И обыгрывает новый вариант судьбы своего героя. Владимир встает на тропу войны с обидчиками. Теперь он разбойник, он вне закона! Но черт возьми, Пушкин не был бы Пушкиным, если б не осложнил и эту саму по себе острую ситуацию. Он вовремя вспомнил историю Ромео и Джульетты, которые во имя любви протянули друг другу руки из двух враждующих лагерей. И опять – увы: Пушкин не помогает героям, ведь они живут в России, где так сильны все те же патриархальные предрассудки. Случайно став женой богатого князя Верейского, Маша Троекурова уже не может нарушить клятву, данную перед алтарем. Слишком юная и слишком красивая жена должна оставаться верной супружескому долгу – это заклятье недавно женившегося Пушкина и для своей судьбы!
Таким образом, написанный «для денег» роман содержит много личного, до авторских суеверий и предрассудков включительно. А главное, история Дубровского не была закончена, как задумывал ее автор. Сохранился лишь план третьей части. Исследователи реконструировали замысел Пушкина так: после смерти князя Верейского Маша становится свободной. Из-за границы к ней является Владимир под видом англичанина. Кажется, ничто уже не препятствует их счастью. Но полиция тоже не дремлет! Владимира, возможно, разоблачают. А дальше что?.. Роман обрывается на самом интересном месте. Похоже, он завяз в патриархальном бездорожье нашенской жизни и как-то стал вдруг неинтересен его создателю. А возможно, Пушкин почувствовал: все, что он хотел, уже сказано, роман завершился сам собой.
Однако история, не «досказанная» Пушкиным, вот уже скоро двести лет волнует умы. И как по-разному ее интерпретируют, например, на экране! (См. материал ниже).
«Как, – загремел Троекуров, вскочив с постели босой… – Да что он в самом деле задумал; да знает ли он, с кем связывается? Вот я ж его… Наплачется он у меня, узнает, каково идти на Троекурова!»
«Настала глубокая тишина, и секретарь звонким голосом стал читать определение суда.
Мы помещаем его вполне, полагая, что всякому приятно будет увидать один из способов, коими на Руси можем мы лишиться имения, на владение коим имеем неоспоримое право».
«Поднялся ветер. В одну минуту пламя обхватило весь дом. Красный дым вился над кровлею. Стекла трещали, сыпались, пылающие бревна стали падать, раздался жалобный вопль и крики: „Горим, помогите, помогите“»…
– Как не так, – сказал Архип, с злобной улыбкой взирающий на пожар».
О проекте
О подписке