Посвящаю жене Таисии Ивановне

и моей любимой дочери

Людмиле Шманевой

© Валерий Анишкин, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

– Жир кита из семи букв.

Виталий Юрьевич отложил в сторону ручку, сдвинул на кончик носа очки и, наклонив по бычьи голову, глянул исподлобья на жену. Он хотел было ответить, но Ольга Алексеевна уже забыла про «жир кита» и быстро спросила:

– А это что за монстр такой с бычьей головой? Восемь букв.

– Наверно, минотавр. Если ты помнишь древнегреческую мифологию, царь острова Крит Минос отправлял на съедение чудовищу с туловищем человека и головой быка юношей и девушек, которых афиняне посылали в качестве дани.

– Не помню. Расскажи, – Ольга Алексеевна живо повернулась к мужу.

– Перечитай «Мифы Древней Греции». Тесей или Тезей, царь Афин, убил Минотавра, а помогла ему Ариадна, дочь Миноса, которая дала Тесею меч и клубок. С помощью этого клубка Тесей выбрался из лабиринта. Отсюда, «нить Ариадны».

Виталий Юрьевич усмехнулся:

– Странно ты разгадываешь кроссворды. Не ответишь на один вопрос, тут же лезешь на другую клетку.

– А если я не знаю!

– Так ты подумай, открой энциклопедию, посмотри.

– Как умею, так и разгадываю, – беззлобно огрызнулась Ольга Алексеевна.

– Да это на здоровье, – согласился Виталий Юрьевич. – Просто я этого не понимаю. Кстати, «жир кита» из семи букв – ворвань. Только ворвань – это не китовый, а всякий жир млекопитающих и рыб, то есть дельфинов, тюленей и так далее.

– Никогда не слышала!

– Век живи – век учись! – засмеялся Виталий Юрьевич. Чуть помолчал и сказал:

– А знаешь, это слово у меня почему-то ассоциируется с прошлым, словно оно из тех веков, когда в реках и морях полно было рыбы, а в лесах зверья. И из рек можно было смело пить воду, как из родников. Представляешь, чистая, прозрачная вода, и дно на два метра видно. Да что там далеко ходить. Помню, после войны мы, мальчишки, на речке пропадали, купались, рыбу сетками ловили. Знаешь, в противнях пробивали гвоздем дырки, к краям привязывали бечевки с палкой-поплавком наверху. Минут через двадцать вытаскиваешь тихонько свою самодельную снасть, вода стекает, а там полно ершей, окуней и пескарей… Мужики как в бане с мылом мылись, а бабы белье полоскали, выбивая его валиками на чистых камнях…

Лицо Виталия Юрьевича, обычно жесткое и озабоченное, приобрело мечтательное выражение. Нахмуренные брови разошлись, и сразу разгладилась упрямая вертикальная морщинка над переносицей, глаза подобрели, и даже усы и аккуратная докторская бородка потеряли обычную солидность.

– Ты-то этого не помнишь, ты тогда еще совсем малявкой была.

– Ну, конечно, молодая, – усмехнулась Ольга Алексеевна. Она давно бросила свой кроссворд и сидела так, положив ладони рук на колени, и слушала мужа.

«Все еще красавица», – отметил про себя Виталий Юрьевич. «И годы ее не берут. Какая-нибудь немка давно бы скукожилась от такой жизни, а наши только хорошеют. Вот где загадка природы!».

Ольга Алексеевна и впрямь была хороша. Правильные черты лица, гордая посадка головы, к которой очень шли гладко зачесанные волосы, чуть тронутые сединой, прямая спина – все это складывалось в ту стать, которая выделяет из толпы и волнует мужчин. Виталий Юрьевич молча любовался женой, и мягкая улыбка плавала на губах и молодила его. Но скоро лицо его стало прежним, жестким и озабоченным, будто он примерил новую маску, но она ему не подошла, и он поспешил освободиться от нее.

– Скажи мне еще двадцать лет назад, что придется воду за деньги покупать, не поверил бы… А теперь в реках и рыбы не стало.

– Откуда же ей быть, если в реки химические отходы сбрасывают! Сестра Тая пишет, в Азовском море уже осетра не осталось.

– Ну, это другое, это результат браконьерства.

– Так у них работы нет, – сказала Ольга Алексеевна. – Зачем нормальному человеку воровать, если он сыт?

– Знаешь, оправдать можно все, – возразил Виталий Юрьевич. – Но ты посмотри, как мы ведем себя на своей земле! Мы же не хозяева, мы – захватчики. Браконьеры свой промысел давно поставили на промышленный уровень. Турция, в чьих водах вообще нет осетров, имеет на мировом рынке почти на тридцать процентов больше этой продукции, чем Россия… Варварски вырубаются леса, уничтожаются редкие породы зверей, лосось до нереста не доходит: его бьют ради икры. А выбросы в атмосферу? Дышать человеку стало нечем… Я так полагаю, что человек позапрошлого века сейчас не выжил бы… Невольно в скорый апокалипсис поверишь!

– Да нас этим апокалипсисом каждый день пугают, – заметила Ольга Алексеевна. – Хоть телевизор не включай. То комета вот-вот в землю врежется, то извержения вулканов все лавой зальют и пеплом засыплют, то инопланетяне землю захватить собираются. И ты туда же!

– Ну, может быть, нас пугать и не надо, но если на земле случались катастрофы и исчезали цивилизации, то и мы не исключение, и рано или поздно это произойдет… Мы забыли, что Земля – наш дом, и другого у нас нет. И если мы будем продолжать издеваться над нашей планетой, то катастрофа неминуема. А человечество, само не сознавая это, идет к катастрофе, и нас спасти может только чудо.

– Что ж это за чудо такое? – в голосе Ольги Алексеевны слышалась ирония. Она спокойно воспринимала горячие и неравнодушные слова мужа. Она его и любила за это неравнодушие, которое относилось и к отдельному человеку и к человечеству в целом. И друг его, профессор истории Алексей Николаевич, был ему под стать. Встречаясь, они спорили до хрипоты, ссорились, расставались и вновь сходились, чтобы спорить. Ольга Алексеевна смотрела на это снисходительно, не видела в этих спорах смысла, также как и в телевизионных шоу, где сходились политики, говорили прописные истины, не имеющие никакого практического значения для людей, брызгали слюной и обличали с нулевым результатом, но видела в этом генетический менталитет русских интеллигентов: говорить и говорить бесконечно о судьбах России.

Ольга Алексеевна вспомнила актрису Волкову, которая рассказала, как на Невском встретила знакомую, старую петербурженку, и та между прочим спросила: «А у тебя есть свой письменный стол?» и, получив отрицательный ответ, искренне удивилась: «А где же ты рассуждаешь о судьбах интеллигенции?»

«Вот уж правда, что у нас кухня и политика – больше, чем просто кухня и просто политика», – подумала Ольга Алексеевна и невольно улыбнулась, глядя на разгоряченное лицо мужа.

– А это чудо, которого не будет, потому что человек не образумится никогда. Он будет гнать себя по пути технического прогресса, пока не упадет в вырытую им самим яму. И чем более технически развитыми мы становимся, тем ближе катастрофа. Мы теряем контроль над ситуацией. Техника дошла до того, что мы можем сканировать человеческий мозг. И скажи, зачем тогда человек?.. Мы становимся все более рациональными. Умирает романтика, а с ней беднеет культура. Прогресс науки и техники заслоняет духовность.

– Но технический прогресс – это закономерность, – возразила Ольга Алексеевна. – Человечество не может не развиваться. Это удел человека разумного. Сначала колесо – потом космос. Иначе мы бы так и застряли в каменном веке.

– Как сказал Энгельс, разум человека развивался соответственно тому, как человек научался изменять природу? – усмехнулся Виталий Юрьевич.

– Так ты, что же, против технического прогресса?

– А ты знаешь, против! – живо откликнулся Виталий Юрьевич. – Может быть, человеку нужно было идти не по пути технического развития, а совершенствоваться духовно и развивать в себе все то, что заложено в нас было, когда мы, человечество, находились в колыбели своей жизни. Почему бы не допустить, что в человека изначально были заложены другие способности? Это и телекинез, и телепатия, и способность предвидения. Все это, может быть, спит в человеке. Вот по телевизору показывали девочку из Саранска, Машу Демкину, которая видит человека как в рентгеновских лучах и может диагностировать больного… По большому счету, человеку не нужно много, ибо жизнь коротка. Sub specie aeterni¹, это миг. А потому, человек должен стремиться на Земле к совершенному физическому и нравственному состоянию. И это его цель. Технический прогресс отнял у нас разум. Мы «покоряем» природу, мы «покоряем» Космос и сами не понимаем, что этим разрушаем свой мир. Природу не нужно «покорять», с ней нужно жить в гармонии и не ставить себя выше животного мира. Ведь в животном мире все гармонично сосуществует. Это глупость, что закон джунглей – сила. На воле серны пасутся рядом с хищниками совершенно спокойно, а те охотятся только тогда, когда голодны. И вообще, Земля слишком мала для политических баталий, междоусобиц и кровавых разборок вроде войн.

Виталий Юрьевич говорил быстро и не очень связно, пытаясь утвердить эту свою космическую философию, уместить ее в рамки научной гипотезы и совместить несовместимое.

– Между прочим, многие великие воспринимали технический прогресс негативно. Руссо, например, хотел бы от машинного производства и мануфактуры вернуться к временам послефеодального ремесленничества, а Лев Толстой к временам патриархального крестьянского уклада. То есть, их идеалом было возвращение к старым добрым временам.

– Может быть, ты в чем-то и прав, – мягко сказала Ольга Алексеевна. – Только вопрос, могло ли человечество пойти по другому пути?

– А почему нет? Наша цивилизация – это всего лишь одна из нескольких земных цивилизаций, и она выбрала такой путь развития. А прежние далекие цивилизации, о существовании которых мы можем только догадываться, могли развиваться по-другому. И следующие цивилизации могут быть не техногенными. Это, конечно, если мы оставим после себя Землю пригодной для жизни. А что наша цивилизация не имеет никаких шансов на сколько-нибудь длительное существование, – очевидно. Уже это тысячелетие заканчивается страшно, а следующее принесет неминуемую гибель человечеству.

– Эк, как тебя занесло. Это с чего ж ты так решил? – неподдельное удивление было в словах Ольги Алексеевны.

– Противостояние мусульманского и христианского мира, международный терроризм, непрекращающиеся войны. Иногда кажется, что люди больше думают об уничтожении друг друга, а не о благе своего дома… Известно, что Земля способна к саморегуляции, но она не успевает за деятельностью человека… А теперь представь, что будет с планетой, если случится глобальная катастрофа? Несколько сотен атомных реакторов взорвутся, и радиация поразит все на долгие века, вызывая мутацию растительного и животного мира. И это, в лучшем случае. А ядерное оружие? Да и не только ядерное, а вся масса, которой нет числа?.. Вот теперь и скажи, человечеству это нужно?

– Мрачную картину ты нарисовал, – покачала головой Ольга Алексеевна. – Даст Бог, мы этого не увидим.

– Apres nous le deluge², как сказал Людовик XV, или вполне вероятно, Помпадур – Виталий Юрьевич усмехнулся, вернул очки на место и повернулся к столу, чтобы снова уткнуться в свои рукописи, но Ольга Алексеевна не дала погрузиться мужу в мир его литературных фантазий.

– Ума не приложу, что завтра готовить, – сказала Ольга Алексеевна – Денег только на хлеб осталось.

– Подумаешь, дело великое! Через два дня пенсию принесут, – беззаботно промолвил Виталий Юрьевич.

– Два дня прожить надо, – щеки Ольги Алексеевны начали розоветь. Она досадовала на себя за то, что не сумела растянуть деньги так, чтобы хватило до следующей пенсии. – У нас есть сто тысяч, но это для Милы. Я их отложила и не трогаю.

– Ну и хорошо. – Виталий Юрьевич поднял голову от письменного стола. – Обойдемся. Не обойдемся, у Чернышевых займем.

– Может быть, и обойдемся, – вздохнула Ольга Алексеевна. – За Милу душа болит.

– А я говорил, пусть переходит к нам. Вместе легче. Нет, упрямая коза. В тебя. Ты тоже, если упрешься, то хоть кол на голове теши.

Ольга Алексеевна промолчала, не желая вступать в бесполезный спор и объяснять то, что и так ясно: не упрямство, а характер, желание самой решать свои проблемы, не перекладывая на других, даже если это родители.

Виталий Юрьевич тоже чувствовал себя неловко, и эта неловкость была от того, что он, мужик, не может обеспечить достаток в доме.

Два года назад после операции по поводу грыжи межпозвонкового диска и довольно тягостного лечения он ушел с завода на пенсию по инвалидности, рассчитывая на то, что достаточный трудовой стаж и приличный по советским меркам заработок начальника отдела обеспечат ему в скором будущем хорошую пенсию по выслуге лет, но инфляция и какая-то идиотская возня государственных структур, которые постоянно пытались подогнать пенсии под обстоятельства тощего бюджета, и издавали то один, то другой закон для начисления пенсий, довели их размер до абсурда.

Иностранные языки, в основном английский, давали дополнительный заработок. «Новые русские» осознали необходимость знания иностранного языка в современном мире и вели свои чада на выучку. Так что с осени по весну в семье заводились дополнительные деньги. Но, во-первых, деньги были не такие, чтобы их можно было отложить на «черный день», во-вторых, в мае ученики уходили на школьные экзамены, а потом уезжали с родителями на моря и возвращались и вновь набирались только к октябрю, в лучшем случае, к середине сентября.

Ольга Алексеевна уволилась с того же завода, где работала ведущим конструктором в ОКБ, потому что зарплату не только не платили, но и не обещали в обозримом будущем. Она стала на учет на биржу труда, получала пособие и училась на курсах газооператоров…

Виталий Юрьевич снял очки, подышал на стекла, протер их носовым платком и положил в очечник.

– Наверно, зря я с завода ушел, – вяло сказал Виталий Юрьевич. – Работал бы, да работал.

– Брось, не трави себе душу! – Ты помнишь, как там все валилось и банкротилось?.. Наши деньги прокручивали через банки, верхушка получала барыши, а мы месяцами не видели зарплаты… Люди увольнялись десятками… А помнишь, что Большаков творил?..