Глава 5

Дружина, уехавшая в полюдье, вернулась в Искоростень без княжича. В сече погибло несколько десятков кметей, наставник княжича Белимир получил рану в плечо, ещё два десятка кметей были ранены и кое-как перевязаны. Когда Нискинин увидел побитую дружину, он молча обвёл взглядом кметей и не увидев Лютовоя, страшная догадка каменной тяжестью придавила его плечи, он ссутулился, голова склонилась, предчувствуя новую беду. Но вдруг князь вскинул голову, воевода Буяр, уже спешился и стоял возле своего жеребца, увидев взгляд князя, вздрогнул и отшатнулся – такое дикое, нечеловеческое отчаяние было в его глазах.

– Где мой сын?! – хрипло произнёс князь.

– Была сеча с дреговичами, после боя мы не нашли его, – ответил воевода, опустив голову.

– Ты зачем вернулся, душной козёл? – с трудом проговорил Нискинин, и глаза его от ненависти стали чёрными. – Зачем ты вернулся без моего сына?! – заорал он вдруг во весь голос, – почему не стал искать княжича?! Ты воевода или пёс смердящий? Ты должон кажного кметя беречь, а княжича особо!

Нискинин подскочил к воеводе, схватил Буяра за кафтан и рванул с такой силой, что кафтан затрещал и развалился на лоскуты, воевода содрогнулся.

Кмети сбились в кучу и стояли молча, опустив головы. А голос князя гремел над их головами, изобличая их в предательстве, как будто сам Перун гневно разметал громы над ними, осуждая кметей и готов поразить их своими молниями.

– Княже, места там зело глухие, боры кругом, урочища. Мы искали его, всё вокруг облазили, но его нигде не было, – оправдывался воевода.

– А ты, Белимир, где был, пошто княжича потерял? – перекинулся князь на наставника Лютовоя, – ты должон был прикрывать спину свому воспитаннику, а ты его бросил! Ерлан не уберёг одного сына, ты другого, да вы чё охренели?! Думаете, вам енто с рук сойдёт?! Вы пошто моих наследников сгубили, стая шакалов?! Да я вас на дыбу всех!!

– Да за ним рази угонисся? Он же, как ураган носился, рубил головы. Прости, княже, не углядел, – повинился Белимир.

– Прости, княже, не углядел, – передразнил кормильца Нискинин, – башку тебе снести мечом за таку службу! Ты потерял мово сына! Лучше бы ты сам подох в ентой сече! Уйди отседова, покуль не зашиб!!

Князь схватил кормильца, встряхнул и отшвырнул от себя, Белимир схватился за рану, отлетел на несколько шагов, но удержался на ногах. Князь выхватил меч из ножен с серебряными накладками и рубанул по перилам крыльца, раздался треск дерева и они развалились пополам. Кмети отпрянули, кое-кто спрятался за лошадь. Такой ярости у князя они отродясь не видели, он размахивал мечом и в щепки рубил перила, не чувствуя усталости. Кмети молили богов, чтобы эта ярость не обернулась на них, иначе пришлось бы скрестить мечи с князем.

Князь тяжело дышал, дыхание с хрипом и стоном вырывалось из его груди. В нём кричала и билась в бессилье боль от потери сына, второго сына. Сердце ещё не отболело за первую потерю, а теперь и второго сына лишился. Его боль, от которой темнело в глазах, искала выхода, и он крушил перила в мелкие щепки, но боль крепко держала его сердце в своих цепких руках. Когда он выдохся, и силы его покинули, он сел на ступеньку порушенного крыльца и обхватил голову руками. Вспышка гнева мгновенно выгорела, осталась только боль. Он закрыл глаза, как будто смотреть на свет ему было больно, сжал зубы и заплакал. Бог дал человеку слёзы не напрасно, а для облегчения горя, меру которого нельзя определить, она у каждого своя… Ему не верилось, что его сын, его наследник лежит где-то и глаза его закрылись навсегда. Ему, даже, на краду его не положить, потому что тело не нашли. И теперь он не мог простить себе, что не поехал сам в полюдье, а отправил сына, своего первенца. Весь мир стал для него враждебным, кмети ненавистными вместе с воеводой. У него было огромное желание вместо перил порубить всю дружину. Теперь нет у него сына и это уже навсегда. Его плечи сотрясались от рыданий, седые волосы рассыпались по плечам, ремешок, которым они были завязаны, валялся у его ног на земле. Он отнял руки от лица, стёр ладонями слёзы со щёк и бороды и посмотрел мутным взглядом на кметей, жавшихся в кучку, как стадо овец, прикрываясь конями. В его погасших глазах отражалась такая неизбывная боль, что Буяр испугался её больше, чем гнева. «Не убил бы кого, помоги нам Перун, защити от тяжёлой руки князя! – тихо молился воевода. – Када немного отойдёт, начнёт ведь полки сбирать на дреговичей, а ентого нельзя допустить, хотели же ехать свататься к Драговиту, а нонче уже не получится, никакого Ряда с ним не выйдет, придётся рассчитывать на свои полки. Волыняне вона тожеть наши земли присматривают, вот-вот ратью на нас пойдут. Да и ежли не хотим, чтобы нас присоединил князь Аскольд к Киеву, нам надобно по всем нашим погостам, весям, огнищам со всех родов сбирать мужей и готовиться к обороне». В это время княгиня услышав шум во дворе, поспешила из терема, чтобы узнать, что случилось. Она вышла на крыльцо и до неё донеслись слова князя.

– Последнего долга я сыну не отдал, дажеть на краду положить неча, ни похоронить толком, ни тризну устроить. Видеть вас никого не хочу! – с тихой ненавистью сказал Нискинин и отвернулся.

Княгиня поняла, что речь идёт о её соколике Лютовое и хлопнулась в обморок. Князь вскочил со ступеньки, кинулся к ней, а она лежит бледная и как неживая. Он махнул воеводе рукой, тот подбежал, подхватил княгиню на руки и понёс её в ложницу.

– Марфа!! Марфа!! – закричал князь, что было сил. Марфа выскочила из клети, испуганно озираясь вокруг.

– Чё случилося, княже, я здесь!

– Воды княгине, позови ведицу, быстро!

Марфа заметалась, не зная толи воды княгине нести, толи за ведицей бежать.

– Беги за ведицей, воды я сам отнесу, – князь, махнув ей рукой, взял кружку налил из кувшина воды и пошёл в ложницу к княгине. А там воевода её похлопывал по щеке, пытаясь привести в чувство. Князь набрал в рот воды и брызнул ей в лицо, она застонала и открыла глаза.

– Зачем? Лучше мне умереть, – прошептала она, снова закрыла глаза, и голова её невольно поникла. Тут же дверь открылась и в дверном проёме появилась Загляда. Она подошла к княгине, положила руку ей на лоб, что-то прошептала, княгиня открыла глаза.

– Не печалуйся, матушка-княгиня, жив твой соколик.

Княгиня посмотрела на ведицу, взгляд её чуть прояснился, в сердце разом вспыхнула надежда, как пламя, раздутое из головни свежим порывом ветра.

– Откель знашь?

– В воде видела. В хвори сильной он находится, ранетый, но живой.

– Где он? Надобно бежать за ним! – подскочил князь с ложа княгини.

– Не спеши, князь, сам объявится, а покуда его трогать нельзя, место, где он находится, не показыватся.

Лоб Нискинина разгладился, он чуть заметно кивнул, Загляда улыбнулась и подала ему кружку с взваром.

– Выпей, княже, взвар, легче станет.

Князь взял кружку, выпил до дна, до самой последней капельки и поморщился от горечи, оставшейся во рту.

***

Неделю пролежал на лавке у кудесника Лютовой, не вставая. Спина ныла, хотелось лечь на бок, но Горазд запретил ему шевелиться. Княжич уже все щелочки и царапинки на потолке пересчитал, и все сучки на брёвнах изучил от нечего делать. И вот, наконец-то, наступил день, когда кудесник сказал:

– Я тебе щас принесу бересту и писало, напишешь, что ты жив, я пошлю человека, он отнесёт твоему батюшке весточку от тебя.

– А разве тут с тобой кто-то ещё есть?

– Конечно, есть, я давно обзавёлся помощником. В лесу нашёл его хворым, притащил сюды, вылечил, а када пришла пора ему уходить, оказалось, что итить ему некуда. Так с тех пор и живёт у меня. Помогат травы собирать, огородик небольшой завёл себе для души. Вот, княжич, береста, пиши покуда, щас придёт помощник, отправим весточку твому батюшке.

Приоткрылась дверь и в щель просунулась голова мужчины, потом он открыл дверь пошире, вошёл, сорвал с головы шапку, быстро поклонился и встал у порога. Это был смуглый мужчина преклонных лет, в серых портках, длинной белёного холста рубахе и чёрном кожушке, лицо с грубыми чертами и синими глазами, тёмные с проседью волосы убраны в хвост и перетянуты ремешком.

– Ильяс! Надобно в Искоростень сбегать отнести письмо князю Нискинину.

Мужчина наклонил голову набок, слушая, что ему говорят. В это время кудесник положил в чашку еду и поставил на стол.

– Садись, поснедай, да в путь. Бересту окромя князя никому не отдавай.

Мужчина робко подошёл к столу, сел на уголок стула, положил шапку на колени и начал есть, время от времени отрываясь, смотрел в сторону княжича, как тот писалом выводит на бересте знаки. Вскоре письмо было готово, к этому времени и гонец подкрепился. Горазд отдал ему бересту, мужчина положил её за пазуху и пошёл к двери.

– Письмо отдашь самому князю или княгине и никому другому не отдавай, – напомнил кудесник и закрыл за гонцом дверь.

Гонца в княжеский двор не пустили, приворотный пошёл в терем доложить о посетителе. Он сел у тына и стал ждать, когда выйдет князь или княгиня. В тереме отворилась дверь, гонец встал и подался вперёд. В светлом прямоугольнике входа возник девичий силуэт. Девушка шагнула наружу, и дверь за ней закрылась. Она, нынче встречавшая своё шестнадцатое лето, была стройна как берёзка, быстро завернув за угол терема мигом скрылась с глаз. Гонец снова сел и опустив голову, вздохнул…

А в это время в тереме, в людской палате, где князь принимал просителей и жалобщиков, приходящих в поисках правды, Нискинин сидел в переднем углу, в своём княжеском кресле и с воеводой Буяром решали что делать. Он потерял одного сына, а теперь неизвестно где находился второй, но слава богам живой.

– На месте сечи его не нашли. Значит Лютовой попал в полон к дреговичам. Надобно слыха подослать к ним, пущай посмотрит, послушает. Ежли мой сын у Драговита, придётся скрестить мечи. Я не могу потерять и ентого сына, – рассуждал Нискинин.

– Уже седмица прошла, как я послал к дреговичам слыхов. А, ежли княжич не у князя, а у ватажников? Драговит может и не знать об ентом набеге.

– Тада твои слыхи пущай доложат князю о своевольстве его подданных, и потребуют от моего имени разобраться с ними и вернуть мне сына, иначе я рать на него пошлю!

– И енто им велено.

Князь опустив голову задумался. Он все годы, пока Лютовой рос, внимательно наблюдал за ним. Он знал от кого родился его сын. Тогда, в Велик‒день Купалы, когда мужалый отрок увёл от костра с берега реки Радославу с собой, а после ему пришлось её искать по лесу, он видел, как тот отрок около лежащей в беспамятстве Радославы обернулся чёрным волком с подпалинами и метнулся в чащу. Князь все эти годы наблюдал, не таится ли в ребёнке порода оборотня, забравшего у него когда-то право первой брачной ночи? Ждал необратимых изменений и наблюдал за сыном, но пока ничего не случилось.

Он встал и стал вышагивать по палате от стены до стены. Нахмурившись и сведя брови, как две грозовые тучи, сказал:

– Прошла седмица, а от слыхов до сих нет новостей! Може, не дожидаться их возвращения, а послать сотню и наказать дреговичей за нападение на наши земли?

Нискинин остановился напротив Буяра и потребовал:

– Где твои слыхи? Пошто так долго их нет? Они у тебя чё, пешком побежали?

– Двуконь, как водится! Енто тебе, княже, кажется, что они должны уже вернуться, но прошло ишшо не так много дён, просто ты за сына переживашь. Подожди немного.

– А, ежли Лютовоя нет у дреговичей, а он попал к ватажникам, тада, где его искать? Да и на кой он ватажникам? Им чё жить надоело?

– Княже! Давай не будем щас гадать, дождёмся, када возвернётся Скоромет.

– Не мог мой сын сбежать с поля во время сечи. Он отважный вой¹⁴, ни один раз ходил с ратью в походы!

– Ты, княже, заране не рви свою душу на части. Найдём мы Лютовоя, я тебе обещаю.

Тут резко открылась дверь и заглянула дочь Заряница.

– Батюшка! Там, у тына, течец. Он молвит у него для тебя письмо.

– Что, он прямо так тебе и сказал, мол, для князя у меня письмо?

– Батюшка! Так прямо и сказал, но потом добавил, что, в крайнем случае, может его отдать княгине.

– Ладноть, беги егоза, щас я выйду, – князь встал из-за стола, и пошёл к двери, он быстрым шагом прошёл через просторные сени, открыл входную дверь, и направился к воротам. Воротный быстро перед ним распахнул одну створку, князь вышел и увидел мужчину, который уже встал и успел отряхнуть одежду.

– Ты говоришь, письмо мне принёс? От кого не скажешь?

– От твово сына, князь, – ответил мужчина густым басом. Князь с интересом посмотрел на гонца, – ну, давай мне его.

Мужчина запустил руку за пазуху, вытащил бересту и подал князю.

– Пойдём, сейчас тебя покормят, а я, покуда, напишу ответ, – князь провёл гонца в сени и крикнул:

– Марфа! Марфа!!

Из боковой клети выскочила заспанная девка.

– Здеся я, княже! Чё прикажешь?

– Здеся она! Спишь опять! Ох, получишь ты от меня плетей…. Отведи течца¹⁵ в поварню, пущай накормят как след.

– Ну, енто мы мигом! – и повернувшись к мужчине, кивнула, – пошли!

Князь посмотрел вслед Марфе, хмыкнул и качнул головой.

Он вошёл в палаты, сел за стол и стал разворачивать бересту. Буяр с нетерпением ждал, что же такое там написано. Нискинин развернул, прочитал, потом прочитал ещё раз, чтобы удостовериться, что он правильно понял написанное, и воскликнул:

– Слава богам, жив мой сын!

– Где он! – резко выдохнул Буяр.

– У кудесника в Заморочном лесу. Лютовой просит не ходить войной на дреговичей. Говорит, его ранетого принёс к кудеснику Семаргл. Скоро выздоровеет и прибежит домой. Ну, насчёт Семаргла, он скоре всего погорячился, може ему в беспамятстве померещилось, что Огнебог Семаргл прилетел к нему.

– Енто уже не важно! Хотя…, а как бы он сам к кудеснику попал, ежли был смертельно ранетый? Може и, правда, Семаргл за ним прилетал? – с облегчением откинулся на спинку стула воевода.

Буяр сидел молча и наблюдал, как князь водит писалом по бересте. Князю хотелось как можно быстрее перевезти сына домой, и он написал, что пришлёт за ним дружину и сани. Потом свернул бересту, перевязал бечёвкой и пошёл из терема, чтобы отдать гонцу. Тот сидел у крыльца на чурбаке и чувствовал себя на княжеском дворе неуютно, ему хотелось убежать отсюда поскорее. Увидев князя, гонец вскочил на ноги.

– Тебя накормили, друже?

– Да, благодарствую, накормили так плотно, как я никада не ел.

– Ну и добре! Ты мне хорошую весть принёс, ежли тебе када-нибудь понадобится помощь или захочешь поступить в мою дружину, милости просим!

– Спасибо на добром слове, княже!

– Не на чем! Вот, возьми письмо, отдай княжичу.

Проводив гонца, князь пошёл в трапезную. Во время обеда Нискинин сообщил своей семье, что Лютовой жив и скоро будет дома.

– Ну и слава богам, а то я уж думала, что ныне не придётся дажеть мечтать о свадьбе, – вздохнула Заряница.

– Да тебе, егоза, можно, покуда, ишшо дома в своём роду пожить, тебе токмо шестнадцатый годок, ты ишшо не перестарок. Хотя…, можно подумать и о свадьбе, покуда Драговит не приглядел невесту свому сыну в другом месте, ему то уж пора жениться, двадцатый год пошёл отроку.

– Батюшка! Мне бы хоть одним глазком Пересвета увидеть, какой он, а то вдруг уродина и буду я всю жизнь с ним мучиться.

– Ну почему обязательно мучиться? С лица воду не пить, зато бушь княгиней, када Драговит примрёт. Я вот ныне сбираюсь ехать к нему с посольством, возьму тебя с собой, ежли хошь, тада и посмотришь на княжича. Вот привезём Лютовоя домой, мне будет спокойнее, и поедем с тобой к дреговичам.

– Батюшка! А братец разве не у дреговичей?

– Слых прибыл от дреговичей, с князем встречался, он ничего не слышал о нападении ватажников на Мелентьевское поселение и о похищении княжича ничего не знат. А нонче я получил бересту от Лютовоя и теперь знаю, что Драговит тут не причём. А ватажников он обещал выловить и наказать.

Заряница, поговорив с отцом, отправилась к себе в горницу. Увидев горничную Вторушку, приказала собирать вещи в поездку. Нискинин вышел на крыльцо и сел на ступеньку, запустив глаза в небо, посылал богам благодарность за сына, что сохранили его.

– Ну что, князь, прикажешь коней седлать, ехать за княжичем? – раздался голос Буяра.

Нискинин вздрогнул, опустил глаза и посмотрел на воеводу. Тот стоял рядом с крыльцом одетый и перепоясанный, готовый в дорогу.

– Седлай! Возьми с собой двадесять кметей и Загляду.

– А её-то зачем, княже?

– Едете в Заморочный лес. Да и неизвестно в каком состоянии Лютовой, вдруг ему в пути помощь понадобится. Лишней не будет.

Загляда – ведунья и травница восемнадцати лет, стройная, как берёзка, с чёрными глазами, с веснушками на носу, рыжие волосы вьющиеся кольцами густые и тяжёлые заплетены в косу с алой лентой. Её клеть была пристроена к терему ещё тогда, когда её бабушка, которая её вырастила, служила прежнему князю, отцу Нискинина Мстиславу Гордяевичу. Она была ведуньей и своими секретами делилась со своей внучкой. Таким образом, когда её призвала к себе Морена, бабушка уже многому научила Загляду, а ещё передала ей тайные знания, и, умирая, наказывала ими пользоваться с осторожностью. В Загляде не было особой красоты, но была какая-то изюминка и особая жизненная сила. Эта сила плескалась через край и переливалась в каждого, кто оказывался рядом. Она знала такие слова, которые прогоняют любую хворь. Эта простая девушка была похожа на источник живой воды. У неё на поясе висели обереги, на руках обручи, на шее была серебряная подвеска со знаком Бога Огня ‒ чаша с пламенем.

Загляда сидела у себя в клети перед живым огнём, разведённым на полу в яме обложенной камнями, когда зашёл к ней воевода.

– Сбирайся, девка, поедешь с нами за княжичем в Заморочный лес.

– В Заморочный?! – ахнула Загляда, но тут же взяла себя в руки, – иди, дядько Буяр, щас выйду.

Буяр вышел, она открыла сундук, достала оттуда небольшой мешочек, повесила его на пояс, вынула чистые холстины, положила в суму горшочки с зельем и мазями, надела обереги, браслеты и вышла, тихо прикрыв за собой дверь.