Часть III
Обречённые

Глава I

За дверью, в нескольких шагах, на стене в развёрнутом виде висел фашистский флаг. У высокой тумбочки стоял в немецком френче, но чёрных брюках полицай с винтовкой. На рукаве повязка со свастикой.

При виде вошедшего конвоира он дёрнулся, вытянулся в струнку, что-то буркнул и замер. Немец даже не удосужил посмотреть в его сторону. Он цепко держал малыша за руку, протащил его мимо большого, с мелкими стёклами окна в тёмный угол коридора, и они оказались в какой-то комнате.

За широким столом, перед окном, верх которого завершался полукруглой рамой, играли в карты два человека в белых халатах. На столе лежала тетрадь, в плотной коричневой обложке, стояла подставка с какими-то стекляшками. Они отложили карты. Один взял тетрадь, а другой встал сухопарый, как жердь, напялил очки и подошёл к Валерке вплотную. Тот, что сидел с тетрадью, открыл её и приготовился записывать.

Но немец не стал с ними общаться. Конвоир подтолкнул малыша к сухопарому, повернулся и ушёл.

– Шо, хлопчик, злякався? – уставился на Валерку сквозь очки тощий, – открывай рота…

Малыш не шелохнулся.

– Шо, ты думаешь, вин украинец. Шахтар. Шахтары вси москали, нашу мову не разумиють.

– Ты маскалику? – прищурился, с ласковой улыбкой спросил сухопарый.

Валерка объяснить не мог, почему он молчал. Понимая, что говорит этот тощий человек, внутри у малыша появилась лютая ненависть.

– Открывай рот! – вдруг гаркнул. Наверное, почуял ненависть малыша. Взял за руку, подвёл к окну, хотя сквозь чистые стекла солнечные лучи проникали беспрепятственно. Да, на улице сияло разорвавшее тучи солнце. Оно скатывалось к горизонту, и тень одинокого дерева, похожая на отпечаток гигантской птичьей лапы, лежала на белой скатерти снега.

Через паузу Валерка открыл рот.

– Покажи язык! – не отставал тощий.

Показал. Он снял очки, подышал на стекла, протёр и, пододвинув стеклянные трубочки, стал брать кровь из пальца. Потом малыша отвели в камеру. Узкое, вытянутое помещение с высоким зарешеченным окном, нарами вдоль стен. У окна бачок и алюминиевая кружка. Вначале ему показалось, что камера пустая.

Он сел у самой двери на нары. По стенке напротив как будто ползли мухи. Валерка присмотрелся. Это были клопы. Малыш быстро встал, оглянулся. И на этой стене клопы тоже суетились. Их было очень много.

«Вот почему меня не били. Они бросили в эту комнату, чтобы меня зажрали клопы, выпили всю кровь», – мелькнула мысль.

Он не знал, что делать. Кричать, плакать, бить ногами в дверь? Помедлив, прошёл ближе к свету и стал следить за суетой насекомых стоя. Хотелось пить. Его охватило отчаяние: «Надо было убегать вместе с Вовкой… почему он не разрешил?..»

Невольно следил за клопами; и с одной стороны, и с другой они ползли по нарам, опускались на пол. Торопились к малышу. Он приготовился топтать их, шагнул к самому бачку, взял кружку. В баке была вода, но с неприятным, затхлым запахом. Он плеснул на подступивших к ногам паразитов. Клопы остановились перед лужицей, и одни поползли влево, другие вправо. Тогда малыш набрал полную кружку и пролил её по кругу. Сел в середину. Клопы несколько раз оползли круг, потом стали убираться к нарам.

В комнате, или КПЗ, прохладно, градусов +12 или немного больше. Пока всё внимание сосредоточено на паразитах, а что будет, когда наступит ночь? Сидеть на полу и не видеть, как со всех сторон ползут кровопийцы: «Надо понемногу подливать по кругу воды, если много она расплывётся, а так по чуть-чуть, держится…»

С потолка упало несколько крошек, похожих на ржавчину. Вдруг эти крошки зашевелились и поползли. Он посмотрел вверх. Клопы ползли от нар на потолок и оттуда падали в круг. Валерка вышел из круга, снял шапку, встряхнул. Точно несколько насекомых упали на пол в круг и на него. Пришлось снимать и встряхивать пальто. В дальнем углу, на верхних нарах, вроде кто-то завозился. И тут же из полумрака показалась курчавая рыжая голова с заспанным лицом. Голова посмотрела большими совиными глазами вниз:

– О, нашего полку прибыло, – сказала она и человек стал выбираться из своего мрачного угла, – откуда, земляк, они тебя выскребли?

Он по-обезьяньи ловко спустился вниз, шагнул к мальчишке.

– Ты это что, нассал? – остановился перед темневшим на полу кругом, – кругами, земляк, писаешь?..

Он был на голову выше Валерки, примерно такого же возраста как Вовка, может быть, немного старше. Малыш молча разглядывал его.

– A-а, вот чего ты придумал! Клопы через мокрое не ползут, – увидев кружку, догадался он. – Земляк, а ты соображаешь, я с тобой буду дружить… Кулибин, Мичурин, Ломоносов!.. – Он ходил вокруг, – профессор, оказывается, с ними можно бороться: нужна вода…

– Они всё равно ползут. Вон посмотри на потолок, – сказал Валерка.

– Ну и пусть там шастают.

Они падают прямо в круг. Вот стань, узнаешь.

Рыжий встал и уставился вверх:

– Смотри-ка, засуетились сволочи, а не падают. Бегают и – всё. Их смущает моя масть. Я ведь тоже рыжий.

– Ты сядь и не смотри на них, а я отойду к двери.

Он опустился в кругу на пол. Малыш отошёл. Ему стало легче. В камере есть живая душа, пацан, который не придирается, не угрожает.

Отошёл к двери.

– Так скучно, – сказал он, – почему нельзя смотреть?

– Они будут падать в глаза, на лицо…

Но пацан посмотрел вверх, и клоп как раз угодил ему в глаз.

– О, сволочь, как тот полицай… – выскочил он из круга, протирая глаз. – От них нет спасения. Я поэтому забрался на самую верхотуру. Там трещина, угол промёрз, и эти «хлопцы» не так донимают. Холода тоже боятся. У меня относительно спокойное место. Морозу бы сюда…

– А ты давно здесь?

– Двое суток.

– Что ж, один сидишь двое суток? Есть они дают?

– Меня сцапали полицаи на базаре и – сюда. Есть дають. Грамм двести хлеба, приварок. У тебя кровь брали?

– Да. Звать тебя как? – спросил малыш.

Он не ответил на Валеркин вопрос, а схватился за свою рыжую голову, раскачиваясь, почти завыл:

– Ой, нехорошо это, ой, нехорошо. Зачем им брать кровь на анализ?

– А как тебя звать? – повторил Валерка свой вопрос.

– Борис, а тебя?

– Аристарх, – почему-то скрыл он своё имя.

На этот раз можно бы сказать настоящее имя.

– Ка-ак? – переспросил рыжий.

– Аристарх, – повторил малыш и представил в воображении человека с большой бородой, в очках, высокого и худого, похожего на этого в белом халате, который берёт у детей из пальца кровь.

– Ты что татарин? – спросил Борис, – или отец у тебя поп?

– Почему татарин? Я…

И в это время щёлкнул два раза замок, в распахнутую дверь вошли двое в белых халатах. Только худой был без очков. Следом за ними женщина принесла две металлические миски какой-то баланды и по куску чёрствого хлеба. Она поставила миски, положила хлеб на подоконник, дамочка удалилась.

– Ну что, будемо робыть с цимы? – тощий достал из кармана очки, водрузил их на вытянутый тонкий нос.

Малыш удивился, как они держатся, посмотрел на уши. Уши показались ему заострёнными, как у кошки, торчали вверх. Дужки очков цепко держались у основания этих ушей.

– Шо с ним делать? А ничего, скажемо, шо цэ жид, наш – львивский. Во аж куды прийшов.

– Я не жид! Я украинец, – угрюмо возразил Борис. – У меня и метрики. И маты, и батько…

– О, щеня, воно ще базикае. Давай сюды твой мэтрики, мы исправимо помылку. Ну! – он схватил Бориса за ворот, встряхнул.

Борис заплакал.

– Жидиня, ще скавчить…

– Кинь ты його. Це Эрик його привиз. Вин знае, що з ным робыть.

– А що з цым? – кивнул в сторону Валерки.

– Прийде Эрик, скаже. Мы своё зробылы. До вошобойки не треба. Вшей намае.

Они ушли. Валерка вспомнил немецкую листовку. С нескрываемым любопытством уставился на Бориса. В листовке жид – политрук с другим лицом… и уши, и нос…

– Чего уставился?!

– Ты чего-нибудь украл?

– Ничего не крал, – теперь он уставился на малыша.

– А за что они тебя поймали? Мы с братом уголь на шахте воровали, брат сбежал…

– На базаре меня полицай сцапал. Я побирался. Он поймал и отвёл в комендатуру. Я не воровал. Ты не говори, что русский, Аристарх. Давай кушать. – Говори, что украинец.

– А ты видел коммунистов?

От вопроса Борис выронил ложку.

– Ты зачем такое спрашиваешь?

– Листовки такие немцы сбрасывали…

Он усмехнулся:

– Я видел такие листовки. Ты умеешь читать?

– Брат читал. Я ещё в школу не ходил.

– Немцы называют коммунистами и бандитами всех, кто с ними воюет, начальников разных. Ты что не знаешь начальников? Руководителей.

Малыш слышал слово «начальник», «руководитель», а кто они – не понимал, как следует. Вопрос Бориса поставил его в тупик. Не хотелось, чтобы он подумал о том, что малыш не видел начальников. Валерка заявил о начальниках такое, он чуть было не подавился:

– Вот как ты их представляешь! – воскликнул Борис и замолчал.

Варево, или баланда, настолько напоминало помои… Хлеб ели не торопясь. Кислый, липкий, но это был хлеб. О баланде Борис сказал: «Крупинка за крупинкой гоняются с дубинкой».

Глава II

День закончился, солнце село. Начинало темнеть. Заключённые сидели на широком подоконнике, поджав ноги. Борис рассказывал, как они хорошо жили до войны. Мать работала в школе, преподавала украинскую мову:

– Отец у меня, – он помолчал, усмехнулся, – был большим начальником. Ещё перед самой войной призвали его. – Борис спрыгнул с окна, стал ходить по камере, от окна к дери. – Чёрт возьми, из Львова почти добрался до фронта, и сцапали. Нельзя ходить пацанам на базар. Я знал это и пошёл. Из карьера все пацаны бегали на базар, и ничего… – Двое суток ты так и сидишь? – спросил Валерка. – С клопами?

– Вот сейчас придёт Эрик, двое полицаев. Во двор поведут. Знаешь, тут ещё пацаны есть, мужики, они в других камерах. Живы, клопы не выпили кровь, а фашисты – выпьют.

– Сбежать если?

– Сбежишь тут. Двор огорожен, охранники с автоматами и полицаи.

Конец ознакомительного фрагмента.