Поначалу всё шло нормально. Бойцы во главе со своим командиром пробирались по коридору вдоль стен, смотря в оба даже на заколоченные двери, ибо их вполне могли неожиданно выломать. От немцев можно было ожидать всякого.

Вскоре они добрались до большого помещения. У разбитых окон лежали мешки и прочий мусор, а на всём этом деле стояли ящики и пулемёты, за которыми копошились немцы. Вдруг один из них заметил появившихся вражеских солдат и что-то закричал, но его крик был тотчас задушен выстрелом. Фрицы тут же обернулись и поспешили развернуть свои грозные орудия, одно из которых тут же заработало по проходу и по стенам, пробивая их. Советские бойцы попадали на пол и стали отползать.

– Сейчас гранатами закидают! – сквозь шум выстрелов прокричал сержант.

– Опередим их! – ответил криком Лебедев.

Сержант понял намёк своего командира и вынул из-за пояса гранату.

Едва он успел приготовиться, чтобы метнуть её, как пулемётчик показался из-за угла проёма.

Всё произошло за секунды.

Сержант не успел сообразить, что случилось, а потому всё-таки метнул свою гранату в проём. Пулемётчик же не видел этого и открыл огонь по солдатам. Лебедев приподнялся на колено, чтобы поразить врага из своего автомата.

Раздалось два выстрела.

От одного выстрела немецкий пулемётчик упал навзничь, и все остальные его пули ушли в потолок, обсыпав штукатурку. Однако от его выстрела, что он успел сделать, упал уже Лебедев.

Перед глазами майора всё поплыло, а затем показалось какое-то красное облако.

Он падал на землю, а в голове была только одна мысль: «Неужто не доживу до победы?..»

***

Пуля прошла навылет, пробив лёгкое. Конечно, в полевых условиях это вылечить невозможно, да и вообще чудо было, что майор остался жив.

Его отправили в госпиталь в Москву. Как Лебедев ни протестовал против этого – всё тщетно. В конце концов, сама боль в лёгком отнимала у него все силы, а потому отправляться воевать дальше – было бы глупым самоубийством. В конце концов, дом тот его ребята смогли взять, не потеряв никого, а на грудь Лебедева был повешен орден Красного Знамени. Конечно, это не утешало его, а потому в санитарном поезде он сидел угрюмо и молчаливо.

– Да ладно, товарищ майор! – подбадривал его старшина без руки, который лежал на соседней скамье. – Войне уже конец, считайте! До Берлина рукой подать.

При этих словах солдат усмехнулся от неожиданной самоиронии.

Лебедев не отвечал. Ему было обидно от того, что он не увидит своими глазами падение столь ненавистного врага, осколок которого всё ещё был где-то в его теле, вот уже два года. Однако было на душе офицера и радостно. Встреча с женой. Он знал, что у него будет немного времени после выписки из госпиталя, а потому можно будет съездить в родную деревню.

«Ганнушка, милая моя! – думал майор. – Как ты там без меня? Поди и забыла, как я выгляжу… да и я хорош – сколько не писал уже?.. Этак с месяца два, наверное. Ничего, скоро увидимся уже, а там и совсем вернусь!»

От этих мыслей Лебедеву становилось теплее, и он невольно улыбался.

Через несколько дней поезд добрался до Москвы, откуда майор попал в госпиталь. Там сделали операцию, после которой один из врачей с сожалением сообщил:

– Ну, Евгений Николаевич, к сожалению, не служить вам больше…

– Как?! – чуть ли ни вскрикнул Лебедев.

– Увы, повреждение лёгкого оказалось серьёзным. Можно сказать, оно у вас сейчас, почти бесполезное. В общем, принято решение уволить вас в запас.

– Вы не можете…, – пытался протестовать майор.

– Послушайте, товарищ майор, – сделав голос чуть грубее, отвечал седовласый врач. – Вы больше не сможете бегать так, как прежде! Вы больше не сможете таскать эти ваши вещмешки и прочее! Вы тяжело-раненный человек, вам нужна другая работа!

– Так пусть меня переведут в другие подразделения! Я, ведь и там могу приносить пользу!

Врач присел на койку рядом с Лебедевым и положил ему руку на плечо.

– Евгений Николаевич, понимаете, ну не можем мы этого сделать. Не можем! В конце концов, войне скоро конец – уж поверьте мне. Наши войска уже в Берлине. А вы можете приносить пользу и вне армии. Страну сейчас надо будет восстанавливать и прочее. Понимаете меня?

– Понимаю…, – угрюмо ответил Лебедев.

– Другой разговор, – улыбнулся врач. – Вы же из-под Тулы, верно?

– Так точно!

Лебедев заметно встрепенулся, а в глазах мелькнула искра.

– Через пару дней у меня машина в Тулу уходит, могут вас подбросить. Вернётесь домой, отдохнёте, а потом начнёте трудиться. На полях, или ещё где-нибудь…

– Спасибо вам, товарищ военврач! – уже радостнее ответил Евгений.

***

Полуторка ехала по просёлочной дороге. Вдоль неё были поля. Ещё голые, не отошедшие от недавней зимы поля, на которых вскоре будет посажен хлеб.

Лебедев глядел на всё это с улыбкой, узнавая родные места. Ему вспоминалось, как он бегал здесь в детстве, как за стадом коров на лошади глядел, и как по ночам с местными мальчишками ведьм искал. Всё это навивало ностальгию и такое знакомое всем чувство – «я на Родине!».

Вскоре, впереди показались знакомые дома. Маленькие, некоторые с покосившимися крышами и заборами, но такие родные.

– Останови, – приказал Лебедев водителю.

Полуторка остановилась, и майор спрыгнул на землю, хлопнув по двери, чтоб машина уезжала.

Он брёл по, хоженой им много раз, дороге, по которой четыре года назад уходил простым рабочим, а его провожала родная и такая милая Ганна. Теперь же он шёл по ней один в форме майора, и позвякивая орденами и медалями.

Лебедеву представлялось как он сейчас найдёт свой зелёненький домик с резной крышей; как их собаки подбегут к нему, чтоб их погладили; как из печной трубы будет валить дымок, а в домике будет Ганнушка, как всегда, за домашними делами или чтением.

«Изменилась, наверное, – думал майор. – Не то что меня не узнает, я сам-то её, как в первый раз, увижу.»

Он ускорил шаги, дабы быстрее приблизить столь долгожданное мгновение.

Дома, дома, дома…

И вот, наконец, показался его родной деревянный домик, окрашенный в зелёный.

Однако при его виде Лебедев как-то замедлился, а потом и вообще остановился. Что-то было тут не так. То ли он так давно не был на Родине, то ли дом каким-то другим стал – непонятно. Ему казалось, что сам воздух вокруг изменился.

Он подошёл к забору и сразу подметил: «Надо будет новый сделать…»

Как и ожидалось, из трубы валил дымок, но… даже в нём было что-то не так…

Собаки не сразу увидели хозяина. Когда же они его заприметили, то загремели цепями и разразились лаем.

«Это ещё что такое?!» – недоумевал Лебедев, ибо его собаки никогда себе такого не позволяли по отношению к нему или Ганне. – «И вы, что ли, забыли?!»

В этот момент, открылась дверь дома, и на лай выбежала Ганна. Она была в своём обычном светлом домашнем платье в горошек, с такими же прекрасными белокурыми волосами, собранными в хвост и миленьким личиком. Всё было, как в тот злополучный день, когда Евгений отправлялся на фронт.

При виде жены Лебедев улыбнулся, а сердце его забилось сильнее.

– Здравствуй, родная! – произнёс он.

Ганна обернулась на голос и выпучила глаза так, как будто видела его в первый раз. Но её удивление сменилось испугом, ибо она вскрикнула, всплеснула руками и побежала в дом.

«Что происходит?» – всё никак не мог понять Лебедев и поспешил в дом за супругой.

В сенях, как и прежде, было темновато. Евгений прошёл по ним, и чуть не упал, запнувшись о чей-то сапог. Стоп! Сапог! Это был мужской рабочий сапог!

Лебедев резко рванул дверь, ведущую в главную комнатку, где стояла печь и обеденный стол.

За ним сидел мужик. Коренастый, с густой бородой и усами, с сильными и грубыми руками и с лицом полным недоумения.

Лебедев смотрел на незваного гостя со злобой, готовый уже кинуться на него с кулаками, как на фрица, но тут он окинул взглядом комнату. Всё здесь было по-другому. Нигде не было его вещей, нехитрая мебель, им же собранная, была расставлена иначе, запахи в доме были совсем другие, а сама Ганна стояла у печи, теребя в руках подолы своего платья, то и дело косясь на нового хозяина дома.

Евгений понял, что незваный гость в этом доме не этот мужик, а он сам.

Гнев в его глазах сменился смирением и печалью.

– Извините, товарищи, – проговорил он, сдерживая ком в горле. – Кажется, я ошибся домом. Счастья вам!

Мужик ничего не ответил. Он просто сидел без движения и уже угрюмо смотрел на, не пойми откуда взявшегося, офицера.

Евгений бросил грустный взгляд на Ганну, которая тоже молчала, и направился к выходу.

Он уходил со двора. Со своего родного двора, на котором прожил всю жизнь. Лебедев не знал, что делать. Что думать. Он столько лет жил здесь, и всё было хорошо. Он был героем войны с пятью орденами, который уже не мог более служить стране с оружием в руках. Он стал ненужным…

Майор шёл по знакомой дороге, чувствуя, как ноги его становятся ватными, а под сердцем начинает покалывать. Должно быть, это тот самый осколок, который не смогли вытащить тогда под Сталинградом. Наверное, он ползёт к сердцу.

Осколок…

Что же получается? Пока он – офицер армейской разведки бегал под пулями, умирал под завалами, ломал глотки немцам, Ганна наслаждалась обществом этого человека. И, видимо, хорошо наслаждалась. Вон и в доме под себя всё переделали, и собаки привыкли, а ты, Лебедев, кто такой? Не знаем мы тебя. Вот тебе и осколок в спину. Первый не убил, так пусть, хоть, второй…

Евгений чувствовал, как его дыхание становилось тяжелее, а ноги еле шевелились.

«Лучше б меня убили там… в том доме…», – подумал он, и внезапно упал на землю лицом вниз. Что-то болело под сердцем, а простреленное лёгкое начало покалывать.

«Добили…», – сказал Лебедев про себя и закрыл глаза, зная, что рядом нет его бойцов, что донесут до госпиталя….