Юные безобразники

Бесстыдство в манеже

В Москве бушевала весна.

На теневой стороне еще было прохладно, а на солнечной, сбросив шинели, бегали гимназисты. С утра прогремела, прошумела по мокрым крышам первая гроза. И теперь под ярким солнцем нестерпимо ярко блестели ручьи и лужи. Набухшие почки лопнули и выбросили клейкую изумрудную зелень. Гремели по чисто промытым булыжникам коляски и возы. Как-то особенно весело разносился металлический цокот копыт, и во всех направлениях двигалась, шумела веселая толпа, уже по-особому нарядная, праздничная.

Азеф прибыл на конспиративную сходку к Аргунову.

В столовой помогала накрывать стол миниатюрная девица с толстой смолянистой косой и в бархатном платье вишневого цвета. На груди был смелый вырез, откуда заманчиво выглядывали крепкие мячики грудей, на шее переливалось богатое колье. Громадные черные глаза искрились молодой энергией, сочные губы маленького рта приветливо улыбались. Она была полна особого рода женственности, которая так волнует мужчин, – образец еврейской красоты.

Аргунов с откровенным удовольствием представил:

– Дора Владимировна Бриллиант, кхх!

Азеф с энтузиазмом откликнулся:

– Это имя окружено всеобщей любовью. Товарищи по партии говорят о вас, Дора, как о первой красавице и о самом надежном товарище.

При этом Азеф умолчал о том, что это уважение многократно усиливает некоторый пустяк: отец Доры был богатым купцом из Херсона, и Дора делала партии внушительные денежные вливания. Однажды, когда Азеф гулял в «Яре» с Максимом Горьким, тот сказал:

– Никто так не любит богатых людей, как те, кто борется с капиталом! – И это было истинной правдой.

Дора чуть кокетливо улыбнулась, протянула руку. Азеф задержал ее, лаская, и с неуместной страстностью поцеловал. Он был очарован девицей.

Аргунов, как никогда, выглядел встревоженным. Озабоченно спросил:

– Иван Николаевич, слежки за вами не было?

– Нет, а что случилось?

– Плохие дела! У Немчиновой – обыск.

У Азефа от этой дурной новости вытянулось лицо.

– Обыск?! Ее арестовали?

– Пока вроде нет. Наверное, оставили как подсадную утку. Небось весь дом шпиками обложили и смотрят, кто в гости пожалует.

– Что-нибудь нашли?

– Не знаю, поэтому и волнуюсь. – У Аргунова и впрямь чуть дрожали кончики пальцев. – Я только теперь с ужасом вспомнил, что оставлял у нее для распространения «Революционную Россию». Боюсь, что она по своей рассеянности забыла о партийном задании, не распространила, а куда-нибудь сунула. Моя вина – забыл спросить! – Схватился за голову, застонал: – Ах, что делать, что делать?

Бриллиант, раскладывая на столе приборы, с укоризной посмотрела на Аргунова:

– Немчинова – девушка неопытная, наивная. Что ж, теперь она должна по вашей неосмотрительности каторжную лямку тянуть?

Азеф подумал: «Жаль, если эту красивую дурочку Женечку арестуют». Вслух произнес:

– А я сегодня видел нечто потрясающее… Решил к вам пешком дойти из дома. Дорога моя лежит мимо университета…

Бриллиант прекратила накрывать на стол и уставилась на Азефа. Супруги Аргуновы тоже внимательно слушали.

– Смотрю, глазам не верю: весь университетский дворик забит студентами, из него полицейские никого не выпускают. Оцеплен и конный манеж, туда через средние ворота вводят арестованных студентов – девушек и юношей.

Дора вставила слово:

– Обычное весеннее наступление на самодержавие! Каждый год теперь случается. Нынче первыми бунтовать начали студенты Петербурга и Харькова, газеты пишут, что много арестованных…

– Вот-вот, а вчера беспорядки перекинулись в Московский университет, – продолжил Азеф. – Думаю: дай-ка зайду в манеж, революционным словом поддержу молодую поросль. Как пройти? Туда-сюда, нигде не пускают! Тут меня осенило. Вижу, молодой офицерик стоит, иду к нему, говорю негромко: «Я по службе, от Спиридовича, прикажите меня пропустить!» Он согласно мотнул головой и провел меня в манеж.

Аргунов рассмеялся:

– Как же, как же! Спиридович мой давний заклятый друг, обыск у меня делал, хотел и Марию Евгеньевну в ссылку отправить, да дело у него развалилось. И что, Иван Николаевич, вы увидали в манеже?

– Вошел я, и от гама уши заложило: крики, свист, пение. Кто пляшет, кто речь произносит, кто на кулачках английским боксом занимается, кое-где пытаются костры из опилок, пол которыми усыпан, разжечь. Но это, как выяснилось, пустяки. В левом от входа углу что-то странное: юноши и девушки сцепились за руки, сделали круг и дико гогочут. Подошел ближе, заглянул в круг, глазам не поверил: с десяток пар – не меньше! – на глазах у всех бесстыдством занимаются. Где совесть? Я не ханжа, но плюнул на опилки и вышел на воздух… Вот вам и молодые «революционеры»!^[2]

Супруги Аргуновы неодобрительно покачали головами, а Бриллиант усмехнулась:

– Иван Николаевич, вам сколько лет? Вот, больше тридцати, вы просто устарели. Сейчас молодежь пошла без предрассудков, девушки эмансипированы. Так что не осуждайте!

Аргунов добавил:

– Нынешней весной, кхх, особенно велик подъем революционного движения среди студентов.

– Причина – выстрел социал-революционера Карповича? – спросил Азеф.

– Да, наш товарищ по партии Карпович вовремя застрелил министра народного просвещения Боголепова, – сказала Бриллиант. – Студенчество во всех крупных городах империи тут же откликнулось массовыми выступлениями. А то, что студенткам их же товарищи под юбку залезли, – это тоже признак революционных перемен!

Азеф не выдержал, расхохотался, а Мария Евгеньевна пригласила:

– Милости прошу к столу!

…Как всегда бывает в начале застолья, разговоры смолкли, ножи и вилки застучали, челюсти заработали. Выпили под закуску, потом под борщ.

Аргунов сказал:

– Близится время безжалостного массового террора, кхх, который всколыхнет всю Россию. Студенты – первые ласточки революции. И нам, эсерам, надо организовать этот террор.

Азеф, то и дело бросавший на Дору вожделенные взгляды, спросил:

– Дора, а как вы относитесь к террору?

Она мягким, бархатным голоском сказала:

– Каждый из нас должен быть готов пожертвовать собой! Мы обязаны унаследовать принцип «Народной воли»: цель оправдывает средства. – Мило улыбнулась. – Надо убивать и убивать чиновников, помещиков, полицейских, убивать без числа и без жалости. Надо всколыхнуть весь народ, и тогда царизм рухнет. Так говорил мне Гершуни, а я преклоняюсь перед этим великим революционером. Только в борьбе мы обретем право свое.

«Погребальный список»

Азеф говорил мало, Аргунов рассуждал масштабно, Дора горячо возражала, Мария Евгеньевна почти все время молчала и совершала рейды из столовой на кухню: Аргуновы с некоторых пор не держали кухарку, потому что боялись доноса.

Спорили над путями, которыми следует идти к расширению террора и объединению множества кружков социал-революционной направленности, разбросанных по всей империи.

Вдруг Азеф хлопнул себя по лбу, начал сочинять:

– Едва не забыл ошеломляющую новость! Мой знакомый инженер с механического завода сказал, что руководители нашей партии составили некий «Погребальный список».

У Аргунова брови поползли на лоб.

– «Погребальный список»? Как интересно! Но почему я ничего об этом не слыхал.

Дора ела глазами Азефа:

– Что это за список?

– В этот список включены сто самых зловредных царских сатрапов, приговоренных к смертной казни.

– Сто?! – поразился Аргунов.

– Именно! На первом месте – царь…

– И по праву! – воскликнула Бриллиант. Ей очень хотелось казаться осведомленной и поддеть Аргунова, поэтому она соврала: – Я тоже краем уха слыхала об этом списке…

Аргунов подергал себя за бородку.

– Кхх, список – хорошо, но почему Гоц и Гершуни не спрашивают нашего мнения? Это меня возмущает. Они в Женеве чувствуют себя китайскими богдыханами, что хотят, то и воротят.

Азеф подлил масла в огонь: перед ним Департамент полиции поставил задачу – вбить клин между руководителями партии и Аргуновым.

– Могли бы посоветоваться с таким заслуженным революционером, как вы, Андрей Александрович. Руководитель многочисленного Северного союза, нельзя об этом забывать.

Аргунов испытующе взглянул на Азефа:

– Когда вы меня познакомите с вашим инженером?

– Познакомлю обязательно, но позже. Инженер очень осторожен. – Азеф поскреб пальцем переносицу. – Но что касается списка, я сомневаюсь в его реальности. У нас нет столько динамита…

Бриллиант решительно сказала:

– Зря сомневаетесь! Я готова изготовлять взрывчатку в лабораторных условиях. Была бы воля! Что касается списка… А что мешает такой составить? – Она притушила в пепельнице папиросу. – Ничто и никто не мешает! Когда партия осуществит свой последний, сотый приговор, самодержавие рухнет, как карточный домик. И в этом будет великая историческая справедливость!

Аргунов задумчиво дергал себя за бородку.

– Досадно, что, кхх, мимо нас, не обсуждая… – Просяще взглянул на Азефа: – Если можно, принесите хоть на полчаса «Погребальный список». Это очень важно!

– Сделаю все возможное! – заверил Азеф. Он подумал: «Надо предложить Доре навестить Немчинову, выяснить, что и к чему. Но разве она согласится? Конечно нет, испугается. Тогда эту героическую миссию исполню я. Ведь мне этот визит ничем не грозит. Получится весьма самоотверженно…» Озабоченным тоном Азеф произнес:

– Товарищи, кто-нибудь из нас должен сходить к Женечке. Может, ей какая-нибудь помощь нужна? – Азеф вопросительно посмотрел на Бриллиант: – Как, Дора, вы относитесь к моему предложению – в минуту несчастья навестить одинокую девушку?

Бриллиант надула губы:

– Для чего я полезу на рожон? Я все-таки химик, могу изготовлять бомбы, да и сгожусь для исполнения террористического акта.

Азеф испытал удовольствие: «Первый раз в жизни меня радует отказ женщины! Теперь надо доиграть героическую роль, в дом Немчиновой я войду спокойно и с парадного входа. Доре станет за себя неудобно, начнет проситься идти со мной». Он притворно вздохнул, завел глазищи к потолку, словно тягостно раздумывая, а затем решительно сказал:

– Что ж, раз дело требует, я сам посещу Немчинову, узнаю, как прошел допрос, чего изъяли при обыске, не нашли ли «Революционную Россию»? И сделаю это срочно, сегодня же.

Дора почувствовала себя уязвленной, фыркнула. Теперь она пожалела, что отказалась от предложения Азефа. Она боялась в глазах товарищей показаться трусливой. Неожиданно для себя произнесла:

– Я тоже пойду с вами, Иван Николаевич!

У Азефа ответ был наготове:

– Дора, вы только начинаете жить, вам надо беречь себя. Вы красивы и умны, вам надо рожать много крепких еврейских детей.

Бриллиант с благодарностью посмотрела на Азефа, положила свою мягкую и теплую руку с небольшими слабыми ногтями на его кисть:

– Спасибо, товарищ!

Азеф этот знак понял по-своему и хитро подмигнул девице, заторопился:

– Мне пора, я к Немчиновой. Что ей передать?

Дора промурлыкала:

– Скажите, пусть держится мужественней, ни в чем не признается и, самое главное, не предает товарищей. – Подняла на Азефа агатовые глаза. – У нас длинные руки. Предателей, которые выдают своих товарищей, мы из-под земли достанем. Попугайте ее!

Аргунов с надеждой посмотрел на Азефа:

– Да, да, Иван Николаевич! Вы уж ее попугайте, а сами вот осторожней будьте, на Остоженке оглядитесь, нет ли шпиков.

Азеф усмехнулся: