Княжеская ловчая птица поднялась выше других. Описывая широкие плавные круги, сокол зорким оком высматривал добычу. Он первым узрел серую утицу, что, не ведая опасности, вылетела из камышовой заводи. Молнией, почти сложив крылья, метнулся пернатый охотник на добычу и сбил её одним махом, будто калёной стрелой. Стременной, пришпорив коня, вихрем полетел к месту падения утки.

Святослав снова взглянул на молодого византийца. Красивый лик посланника сиял увлечённостью, а в момент, когда сокол сбил добычу, Калокир восторженно взмахнул рукой и прищёлкнул пальцами. Князь подумал, что хорсуньский посланник либо великолепный лицедей, либо действительно человек непосредственный и честный, что было совершенно неожиданно для византийца, а тем более для патриция.

Княжеский сокол снова взмыл в небесную голубизну, и опять его атака была удачной, хотя победа не столь быстрой. Серый гусь в последний миг почуял врага и встретил его отчаянным сопротивлением. Боевой клёкот сокола и гусиный крик, удары сильных крыльев, разлетающиеся в стороны перья. Железные когти хищника оказались сильнее, гусь с окровавленной головой и повреждённым крылом, беспомощно кувыркаясь в воздухе, рухнул на землю. Сокол Святослава в третий раз поднялся ввысь, но из поднятых загонщиками с глади речной заводи птиц уже никого на его долю не осталось: одних добыли другие соколы, другие успели скрыться в камышах. Увлечённая охотой птица сделала ещё несколько кругов в вышине и стала снижаться.

– Ты гляди, на пичугу малую напал, вишь, как его боевой задор взял! – воскликнул кто-то из бояр. Святослав, подняв глаза, увидел, как его сокол, на лету изловив малую птицу, с победным клёкотом отпускает её, а затем снова настигает и хватает своими железными когтями, играя, как кошка с мышью. Князь поднёс два пальца к губам, чтобы свистом позвать разбойника, но тот в последний миг ударом железного клюва порешил жертву, и она безжизненным комочком полетела к земле. Сокол спикировал и сел на неё больше для порядка.

Князь призывно свистнул, а когда сокол сел на руку, стал ему выговаривать:

– Отчего ж ты напустился на пичугу малую, а не нападаешь на гуся или лебедя? Пичуга малая на покровительство одного бога Птичича полагается. Лёгкая победа над безоружным противником не делает чести воину. Разочаровал ты меня, братец. Оставайся-ка на лето в соколовне, а я не желаю с тобой больше полевать-охотиться!

С этими словами Святослав передал птицу сокольничему.

Молодые бояре, стоявшие подле, с улыбкой переглянулись между собой.

– Князь с птицей говорит так, будто она разуметь может… – тихо произнёс кто-то.

Острый слух Святослава уловил эти слова.

– Как все звери и птицы подвластны Велесу и поконам его, так и нам, воинам, должно следовать поконам Перуновой Прави. И я, как князь, если увижу, что кто-то из вас, бояр, на беззащитного нападает или слабого обижает, отошлю вон в луга коней пасти! И будет он там с пастухами мудрость травную да звериную постигать, покуда не уразумеет, что Богами нашими на всё сущее одни Коны положены…

Молодой византиец, приподняв черную серповидную бровь, сосредоточенно вслушивался в слова русского князя, стараясь постичь их смысл.

Соколиная охота закончилась поздно, воз Хорса уже покатился к закату, когда дружинники повернули назад. Когда въезжали в Киев, Святослав обратился к Калокиру:

– Как посланнику императора понравилась соколиная охота?

– Великолепно, пресветлый князь! Я много об этом слышал, но воочию увидел только сегодня, – учтиво склонив голову, ответил византиец.

– Тогда добро пожаловать завтра в Ратный Стан, где наши молодые воины игрища устраивают да удалью молодецкой тешатся, – предложил Святослав.

– Благодарю, у нас подобные состязания легионеров любимы всеми и посещаемы, буду непременно!

На следующий день в Ратном Стане между юными дружинниками проводились игрища.

Перед началом Святослав вышел на поле и обратился к юношам, принимавшим Перунову клятву, со своим словом князя и воеводы.

– Всегда помните и блюдите Уставы Перуновы. Первый Устав – чистота и порядок. Каждый воин должен беречь своё ратное снаряжение, меч и копьё блюсти острыми, припасы иметь необходимые, о чистоте тела и духа заботиться. Второй Устав Перунов – соблюдение Прави. Воин должен Правде прямо в очи смотреть и лика от неё не отворачивать. Быть храбрым, и славу воинскую в честном бою стяжать. Лепше в поле с честью пасть, чем псом трусливым бежать. Тому позор вечный, кто сечу самовольно оставит и врагу покажет затылок. Отсюда третий Устав Перунов – начальников почитать, наказы их старательно исполнять, в бою, походе и на отдыхе всегда друг друга поддерживать. А наипервейший из Уставов – землю свою любить, отцов-матерей почитать и Богов наших славить, которые есть прибежище наше и сила, отныне и во веки веков! Теперь же покажите ваше умение, порадуйте молодой силой и удалью во славу земли русской!

Начались воинские состязания. Юноши метали копья, пускали стрелы, перескакивали лошадьми через несколько копий, поставленных в ряд. Имена сильнейших объявлялись во всеуслышание перед всем Станом.

Старые темники с интересом поглядывали на царьградского посланника, который дважды был удостоен чести вначале сопровождать князя с лучшими молодыми боярами на соколиной охоте, а теперь вот присутствовать на воинских игрищах.

– Видно, князь хочет показать Визанщине силу и выучку воев русских, – высказал догадку молодой Притыка старому.

– Вряд ли, – с сомнением молвил старый темник, – про то Царьграду доподлинно известно ещё со времён Олега Вещего, а про победы наши они, будь уверен, от изведывателей своих узнают прежде, чем кияне.

– Так почему сему посланнику честь такая, отче?

– Князь наш знает, что делает, а надобно будет, так и мы узнаем. Гляди-ка лучше, какие добрые вои у нас выросли, хоть сейчас в сечу! – Старый Притыка издал восторженный крик, больше походивший на рык могучего зверя, подбадривая победителя.

Святослав глядел на молодых воинов, что тешили своею удалью да ловкостью, и опять косил глазом на посланника. Видел князь, как забирает Хорсунянина схватка борцов, как вспыхивают его очи после каждого особо точного выстрела лучников. Ишь, как загорается сей Калокир от потехи воинской!

Когда закончились состязания юношей, в круг вышли раззадоренные удалью святославовы молодые бояре – отчаянные темники и тысяцкие. Тут уж зрителям добавилось огня в крови и восторженного блеска в очах. Свист, хохот, дружеские подначки и одобрительные возгласы витали над Ратным Станом.

Вот ещё двое вышли в круг, сильные и уверенные, закалённые в боях, где быстрота мысли да сноровка тела проверяется самой смертью. Некоторое время они неспешными пружными от сдерживаемой до поры силы шагами кружили в середине кола, неотрывно глядя друг другу в очи, дабы уловить даже не движение супротивника, а мысль о нём. Коренастый тысяцкий Северской тьмы пардусом ринулся на супротивника, стараясь ухватить его десницей за шею, да в последний миг тот увернулся от железной руки и сам, обхватив тысяцкого за пояс, рванул его вверх, дабы опрокинуть наземь. Но ловкий тысяцкий обвил своей ногой, будто смоляной вервью, ногу супротивника, и тем не дал ему завершить бросок. Ещё через миг оба, не удержавшись, рыча и извиваясь, стали кататься по прошитому корнями пырея песчаному полю. Едва один оказывался сверху, как в тот же миг другой умудрялся сбросить его и сам старался зажать соперника в тиски могучих рук. Наконец, вои Северской тьмы дружно взревели, засвистели и запрыгали на месте – их тысяцкий сумел так заломить в прочном «замке» руку и шею супротивника, что тот уже не мог вырваться и застучал ладонью оземь.

– А что, патриций, – вдруг обратился князь к посланнику, – не желаешь ли силушкой в борьбе помериться?

Уста Хорсунянина тронула лёгкая улыбка, он кивнул, вскочил и сноровисто принялся снимать верхнюю одежду, готовясь к схватке. Грек оказался ладно скроен, крепкие мышцы волнами заходили под загорелой кожей, когда он стал разминать суставы рук и ног. Стоявшие вокруг одобрительно закивали, оценивая тело атлета, отточенное многими упражнениями. Многие воины молодой дружины, даже если и были сильнее грека, но такой точёной статью похвастать не могли.

Младой сотник под ободряющие возгласы соратников вышел в круг, кипя нетерпеливой решимостью, уверенно переступая по истоптанному песку. Карие очи патриция вспыхнули огнём поединщика, в коем нет места ни страху, ни робости. Сотник сразу бросился на Хорсунянина, как дикий камышовый кот, но с ходу не смог одолеть супротивника. Не удалось это ему и вдругорядь. Распалившись от неудачи ещё более, он в третий раз кинулся в бой совершенно отчаянно, и тут же поплатился за горячность, распластавшись на песке после ловкого броска Хорсунянина. Вскочив на ноги, сотник ещё стремительнее метнулся к супротивнику, и снова полетел на истолчённый ногами песок. Раскрасневшийся от падений и обиды молодой сотник готов был броситься в новую схватку, но его остановил своим хриплым окриком старый полутысяцкий Хорь, строго следивший за ходом поединка. Перечить судье в кругу не полагается, и сколь ни раззадорен был молодой сотник, но приказу подчинился, хоть и набычившись да недовольно сопя. Юноши криками приветствовали победу византийского посланника, тот, улыбаясь, поднял правую руку со сжатым кулаком и пошёл одеваться.

– Послушай, Хорь – тихо молвил Варяжко, подойдя к полутысяцкому, – а ты против посланника никого из более опытных борцов не мог выставить? Не по чину как-то получается…

– Эге, – хитро прищурился старый воин, – с добрым поединщиком хочешь – не хочешь, а стараться изо всех сил будешь, а вот в схватке с тем, кто слабее, суть человеческая сразу видна. К тому же не хватало ещё, чтобы посланник заморский увечье получил…

– Ну и смекалист ты, Хорь! – одобрительно усмехнулся Варяжко и, вернувшись на место, что-то вполголоса сказал князю. Тот качнул головой и тоже спрятал улыбку в усах.

Ему пришлось по нраву, что Калокир с менее опытным противником своим превосходством не кичился, достоинства воинского не уронил, и «добить» лёгкую добычу не пытался. «Занятно, – думал про себя князь, – вчерашний ли урок на соколиной охоте усвоил посланник, или он таков есть на самом деле? Поглядим, сущность людская в деяниях проявляется».

Когда византийские послы, обмениваясь впечатлениями, отправились в свой Гостевой Двор, в шатре Святослава собрались старые темники. Но их в Киеве осталось мало, посему князь велел собраться на Военный Совет также полутемникам.

– Братья, – молвил князь, когда все уселись кружком вокруг трёх подсвечников с зажжёнными свечами, – все вы ведаете, что прибыл к нам от византийского императора Никифора Фоки посланник Калокир, родом из Хорсуня-града. И явился он не с пустыми руками, а с золотом многим и с просьбой, чтобы мы пошли на Дунайских болгар, кои беспрепятственно пропускают угров через свои земли, а те беспокоят империю постоянными набегами и разорениями. Вот по сему делу хочу я услышать, что мыслите вы, братья-темники.

– Выходит, не достаёт у Визанщины сил с болгарами справиться! – молвил темник Зворыка. – А не лепше ли нам с ними объединиться, да вместе по грекам и ударить?

– И я слышал, что болгары к Руси по-доброму относятся, и хоть с Визанщиной они одной веры ныне, но не люба она болгарам. – Поддержал его Берестянский воевода Васюта.

Темники один за другим брали слово со своих мест, и каждый рёк своё мнение.

– Мыслю так, что укрепиться нам надо после сражений многих, подготовить сильную дружину, прежде чем о новом походе помышлять, – молвил кратко один из начальников.

– Поход на Дунай тому не помеха, а напротив, подспорье доброе. К тому же греки злато дают. А там вольются в наши рати болгары, что Цареградщиной недовольны. Тогда можем и по самому Царьграду ударить! – блеснул очами Путята, который, в отличие от Блуда, не попал в большую опалу за грабёж поселян, а был лишь переведён в полутемники.

Темники и полутемники стали высказывать краткие замечания, но больше слова никто не брал.

Когда большая часть воинских начальников высказалась, и гомон стал помалу утихать, поднялся Святослав.

– Братья, – молвил он, – посланник Калокир сослался на договор, подписанный между Русью и Византией князем Игорем, отцом моим, и тогдашними императорами Романом, Константином и Стефаном. По сему договору уже больше двадцати лет между Империей и Русью существует мир, добрый ли, худой, но мир. Мы, русы, всегда держали данное нами слово и никогда не нарушим его первыми! Более того, по указанному договору Византия имеет право на нашу помощь против совместных врагов. Болгарский царь Пётр нарушил договор, вот император и просит русского князя, то есть меня, помочь ему наказать болгар и воспрепятствовать бесчинствам мадьяр-угров. И я не вправе отказать ему, поскольку это было бы нарушением договора о союзничестве. Калокир прав в том, что сия война выгодна для нас. Покорив Хазрский Каганат, мы получили Волго-Донской ключ к торговле с Асией и вернули земли на восходе, принадлежавшие Великой Русколани. Поход на Болгарию даст нам Дунайский торговый ключ и вернёт полуденно-заходные земли, что некогда также принадлежали нашим пращурам. И то, что мы возьмём всё это сами, без разрешения Фоки или кого иного, Византии стало ясно, как день, вот и торопится царь «позволить» нам поход на Дунай. Дунайские земли – колыбель славянская, отсюда они расходились к морям Варяжскому, Студёному, Русскому и Средиземному, в края иные, но всегда о родине помнили и сюда возвернуться мечтали. Оттого долг перед предками нашими и славными временами Трояновыми мы исполнить обязаны. Что же до договора с Империей, то его либо исполнять надобно, либо с Визанщиной воевать. Воевать нам с ней сейчас нет резону, знать, к болгарскому походу готовиться, и весь сказ! – заключил он решительно, для верности рубанув воздух могучей десницей.

И ярый рык верных военачальников прозвучал в ночи дружным эхом.

– Наказ мой таков, – молвил Святослав, подняв десницу и призывая всех к тишине. – Из Волжской Булгарии оставленных там опытных темников Свенельда с Боскидом в Киев вызвать, а вместо них ты, Инар, со своей Варяжской тьмой пойдёшь в помощь Издебе. Будешь исполнять и воинскую службу – у покорённых князей и народов порядок наводить сильной рукой – и Тайную Стражу блюсти, потому как много хитрых изведывателей посылают в те земли и византийцы, и германцы, арабский халифат и прочие, прочие.

– Понял, княже, – крякнул Инар, который уже зрел себя в предстоящем походе. Да видно князь посчитал, что присутствие Варяжской тьмы важнее на восточных рубежах.

Переговорив ещё с темниками о предстоящих делах, князь отпустил их и поехал в терем, поскольку мать-княгиня ждала его вечерять.

На другой день в полдень помощник начальника теремной стражи Кандыба-Пётр с виноватым видом протиснулся в светлицу, когда Святослав беседовал с матерью.

– Что стряслось, Пётр? – недовольно сдвинула брови княгиня. – Не видишь, заняты мы с князем.

– Дак, это…, – лик охоронца стал ещё более виноватым, – беда, мать-княгиня, посланник византийский разбился!

– Как разбился? – вскочила Ольга с широкой лавы, – насмерть, что ли?!

– Да жив, как будто…, – всё так же испуганно отвечал теремной страж.

– Прости, – молвил князь матери, спеша к двери, – я скоро!

– Всё ладно было, – оправдывался молодой гридень у княжеского крыльца, – с Торжища мы возвращались с посланником. Тут вдруг шум, крики сзади, куры с кудахтаньем врассыпную – лошадь с возом понесло по улице. Глядим, а возница-то отрок годов двенадцати, белый весь, как полотно на сушке, а сзади в него девчушка вцепилась и того меньше. Едва они пронеслись мимо, двое из наших вдогонку кинулись. Тут посланник греческий коня своего вороного пришпорил и оказался впереди всех. Догнал Хорсунянин лошадь, да за узду её, остановить норовит и тем замедлить воз пытается. Затрещали оглобли, заржали лошади, мы в последний миг детишек подхватить успели, как воз пошёл вместе с поклажей кубарем. Посланник так крепко лошадь за узду держал, что когда та тоже падать стала, из седла вылетел.

– Что с ним? – нетерпеливо спросил Святослав.

– С рукой плохо, руда хлещет, его второй гридень на Капище к волхвам повёз.

Святослав привычно взлетел в седло своего коня.