– Мне надо точно знать, сколько у противника конницы, сколько пеших ратей, я не хочу, чтобы во время сечи неизвестно откуда взявшиеся вражеские воины ударили мне в спину! – Грозно молвил Елизар, метнув тяжкий взгляд на дозорного сотника. – Вижу, от дозорных толку мало, позовите ко мне начальника изведывателей!

На другой день Свенельд продолжил морочить голову затаившимся в прибрежных кустах болгарским изведывателям, а сам всё более проникался тревогой: ни Святослава с пешими ратями, ни Боскида с угорскими конными тьмами до сего времени нет. «Ежели болгары с койсогами и хазарами выведают, сколько войска на самом деле, то…попадёшь ты, старый воевода, как кур в ощип», – рёк себе Свен.

Тут-то и подскакал к Свенельду на разгорячённом коне сторожевой сотник.

– Воевода, идут, уже близко! – радостно сообщил он.

– Кто, толком реки! – Сердито одёрнул его Свенельд.

– Угры во главе с воеводой Боскидом! – ответил сотник, круто осаживая взмыленного скакуна.

– Добре, передай Боскиду, пусть они вслед за древлянской конницей пристраиваются.

– Как это «ещё и угры появились», а вчера их что же, не было? – сердито возразил болгарский военачальник. – Мне ведь сказывали, что войско русов немногочисленно…. Откуда взялись мадьяры? Почему о том, что они на стороне русов, я узнаю только сейчас? Наврали, греческие псы? Ну-ка, позови-ка мне того стратигоса! Византиец, подойдя к болгарину и, выслушав укор, приложил руку к груди.

– Я точно знаю, князь, что у Святослава не может быть десяти тем войска, даже вместе с уграми! Из Руси вышли всего две тьмы. Источник верный, от отца Марка, который в Киеве состоит при христианских жёнах, посланных к Ольге. Тут может быть какая-то хитрость, не иначе! Нужно собрать все имеющиеся силы и готовиться к решительному сражению. Если Сфендослаф готовит какую-то ловушку, следует опередить его и скорее начать битву! – Решительно заключил стратигос.

– Начинать битву, не зная точно сил противника? – Воззрился сердито на грека Елизар. – Как раз тут-то и можно легко угодить в западню! – воскликнул он и обернулся к начальнику изведывателей. – Твои люди до сих пор не вернулись? Это черепахи, а не изведыватели! Чтобы к вечеру я точно знал, сколько войск у Русского Барса и где они находятся.

– Князь, позволь сообщить тебе об этом к утру, – взмолился старший изведыватель, – днём близко не подойти, у руссов многочисленные дозоры, а ночью мы всё выведаем….

– К полуночи! – оборвал изведывателя молодой князь, в глазах его снова заплясали молнии гнева.

Лодьи Святослава и Притыки причалили к левому берегу Дуная ниже Переправы после полуночи. Свенельд, Зворыка и Боскид были уже тут. Дозоры, заранее посланные навстречу лодьям, упредили воеводу об их приближении, и темники поспешили к условленному месту. Князь обнял своих верных военачальников.

– А что, друзья-темники, не было ли в пути у конницы встреч нежеланных, не досаждали ли кочевники? – спросил он.

– Княже, – молвил в ответ Свенельд, – ты же знаешь их нрав, горазды укусить, коли слабость чуют, а с сильным супротивником стараются быть в дружбе. Сила Киева ныне всем ведома. Кто сейчас захочет с нашей конницей тягаться?

– А угры как настроены? – обратился Святослав к Боскиду.

– Настроены решительно, княже. Только хотят знать точную долю добычи.

– Добро, кто у них за главного?

– Сам кенде Чобо. Тот самый, которого мы прошлым летом в полон на Карпатах взяли. – Ухмыльнулся в усы Боскид. – Желает обсудить с тобой все условия.

– Добро! – воскликнул Святослав. Он был доволен, что теперь войско в полном составе: шесть, пусть неполных, тем – всего почти шестьдесят тысяч.

Четверо угров с привычными для них тремя косицами на бритых головах подъехали к князю русов. Двое охоронцев и толмач сидели на обычных степных конях с крепкими ногами и большими головами. Кенде же, в отличие от большинства соплеменников, восседал на тонконогом высокорослом коне с небольшой головой. Он спешился, бросив поводья охоронцу, и подошёл к Святославу вместе со своим толмачом, по всему, из карпатских словенцев.

– Как будем делить добычу, об этом следует договориться заранее, – заметил Святославу молодой угрин, когда они обменялись приветствиями.

– Мы привыкли всё делать по Прави. Твоих воинов на треть меньше, чем моих, значит треть добычи твоя, – ответил князь, глядя прямо в тёмные очи Чобо. – Какое участие – такова доля, а уж из неё каждый из военачальников определяет вознаграждение храбрецов по своему разумению… Теперь же, князь, давай обсудим наши действия на поле боя….

Поговорив ещё немного, князья ударили по рукам и разъехались каждый к своему войску. Святослав собрал своих темников и, став перед ними, молвил:

– Друзья мои, кто отличится в битве с болгаро-хазарской ратью, получит двукратную добычу. А кто с одной тьмой разобьёт две вражеских, тот будет стоять перед проходящими полками и заслужит от них троекратную «славу». Того же, кто с одной тьмой три тьмы одолеет, награжу ещё и златой цепью со Сварожьим Триглавом.

– А кто с одной полутьмой две вражеских тьмы разобьёт? – с хитринкой в очах спросил Путята.

– Того на своё место поставлю, нареку великим воеводой и сам перед ним проведу полки! – без тени улыбки отвечал князь.

Темники оживлённо зашевелились.

– Мы и прежде верно служили Киеву, княже. Теперь же будем служить ещё лепше, живота не жалея, до самой смерти!

– Завтра нам вступать в сечу. При себе ставлю Зворыку, ежели со мной что случится, приказываю слушаться его, как самого князя киевского! Мы ещё с ним обмозгуем, куда и кого направить, потому как от первого боя зависит многое. Завтра Перунов день, потому первый бой посвятим богу нашему воинскому, а это значит, что должны постараться изо всех сил на поле брани!

Темники разошлись к своим полкам, а старый Зворыка остался с князем глаголить про заутренний бой. В ту ночь многие воины почти не спали, проверяли кольчуги, острили мечи и стрелы.

Перед рассветом, когда над водой сгустился туман, беззвучными серыми тенями отошли от суши лодьи и насады с танаисцами и почайцами, подольцами и волынянами и устремились к правому берегу, кутаясь в клубы утреннего тумана и растворяясь в нём. Не скрипнула ни единая из уключин, обильно смазанных пахучим дёгтем, ни всплеска не было слышно при осторожной и слаженной работе опытных гребцов. Все напряжённо вслушивались в тишину, стараясь уловить малейший звук, нарушающий привычный лад сонной реки. Вдруг совсем рядом с головной насадой что-то глухо ухнуло, и мощный шлепок о недвижное, подёрнутое туманом зеркало водной глади, заставил всех вздрогнуть и замереть на краткий миг…. Притыка, молча, махнул рукой загребному, тот вытер с чела капли крупного пота и вместе с гребцами продолжил свою напряжённую работу, стараясь унять гулкое биение сердца, которое, казалось, было слышно на обоих берегах Дуная.

«Ничего, – успокаивал себя старый темник, – там, в лощине, наши изведыватели, ежели что не так, знак подадут. Если только они до сих пор живы… А без нашего удара с тылу трудно будет коннице под стрелами ворожьими на десной берег выйти» – обеспокоенно думал он, продолжая напряжённо вглядываться в окутанный туманной мглой невидимый пока берег.

Вот головная лодья беззвучно замерла в десятке саженей от суши, остальные тоже остановились. Спустя время трижды громко прокрякала утка и смолкла. Ей ответил селезень.

– Причаливай! – повелел Притыка и первым соскочил на мелководье. Тут же пред ним, будто соткавшись из предутренней тьмы, возник начальник изведывателей.

– Скорее, братья, времени у нас мало, идти придётся борзо, но тихо, – упредил Ворон

– Показывай дорогу! – Кратко ответил ему старый темник.

Одна за другой подходили лодьи, и воины, блюдя строгий наказ начальников, беззвучно сотня за сотней исчезали в поросшей вербами лощине, что тянулась от реки. Оружие и походные котелки, обмотанные тряпицами и вервями, помогали избежать железного звяканья.

– Чего это мы так спешим, ведь могли раньше…ещё о полночи причалить и не торопясь…с оглядкой дойти, – тихо ворчал, тяжело дыша, молодой сотник, с некоторым удивлением взирая на старых воинов, что шли низким шагом викингов и не выказывали явной усталости.

– Если прийти загодя, можно легко на вражеских дозорных напороться, – громким шёпотом назидательно отвечал ему старый воин, – нам нужно поспеть как раз к тому, когда наши на сей берег ринутся и вся болгарская рать на них навалится, тут уже никаких полков, окромя дозоров, на нашем пути не буде. Да и у тех всё внимание будет обращено к переправе, а не на собственные тылы.

Ещё утренняя Заря не поднялась над Дунаем, как рога протрубили побудку, и дружина встала на молитву, а потом на поверку. После этого князь снова вызвал темников, и седой Зворыка, потерявший шуйцу в жаркой битве при Тьмуторокани, огласил наказы.

– Сердцем будут Северская и Черниговская тьмы, Северская будет под моим началом и станет одесную, а Черниговская с Боскидом ошую. Отдельным конным полкам – Вятскому, Радимичскому и Киевскому прикрывать Сердце и быть одновременно в запасе княжеском, а значит, борзо лететь, куда он в битве укажет. За Десное Крыло отвечает воевода Свенельд, который вместе со Второй Угорской тьмой и своими уличами, многие из которых угорскую речь разумеют, будет стоять против булгар и яссов. Шуйское крыло с Первой Угорской тьмой и тиверцами возглавит князь Чобо. Они со Свенельдом обрушатся на крылья болгарского воинства. Замыкать дружину будет Древлянский полк. Да пребудет с вами Перун. По коням!

– Слава Киеву! Слава князю Святославу хороброму! Слава старшему темнику Зворыке! – отвечали темники и шли в стан отдавать приказания младшим начальникам.

Зазвенели рога на построение, раздались команды. Тиверцы ускакали налево к угорским тьмам, а уличи – направо. В сердце ошую выстроилась в боевой порядок Черниговская тьма, а одесную – Северская. Сзади них, отстав на полгона, споро построились резервные конные полки: Киевский, Радимичский и Вятский на борзых кабардинских конях. Именно им была доверена княжеская хоругвь. А позади всех выступил Древлянский полк.

Тьмы делились на полки, в каждом из которых – тысяча. А каждая тысяча делилась на сотни. И каждый воин знал своё место, как расходиться и опять образовывать полк. И вся святославова конница могла растекаться и собираться свободно и послушно, будто мышцы легконогого пардуса, который перед прыжком выгибает спину, втягивает сильные лапы и припадает к земле, пристально наблюдая за каждым шагом врага.

Болгарское войско стало выстраиваться на полуденном берегу Дуная.

Молодой стременной Святослава, глядя вперёд и нетерпеливо гарцуя на своём коне, весело обратился к старшему княжескому стременному:

– А что, Зверобой, искупаем нынче коней в голубой дунайской воде?

Зверобой, устремив глаза на противоположный берег и прикрыв их от солнца заскорузлой ладонью, ответил, вздохнув:

– Нету, брат, страшнее боя, когда в нём с двух сторон славяне сходятся! Много падёт нынче воинов и с их стороны, и с нашей…. О том надо думать, Збимир, и молиться Перуну с Перуницей, а не веселиться попусту…

– Э, Зверобой, так ведь там не только болгары, но и битые нами койсоги с хазарами, да волжские булгары с яссами. Они-то уже бегали от мечей нашей дружины.

– Ладно, поглядим, как оно будет, – угрюмо ответил старший стременной.

Русские полки выстроились на левом берегу Дуная.

Все взоры обратились к Святославу.

Князь дёрнул усом.

– Вспомните, братья, гонцов наших, – начиная греметь голосом, – провозгласил князь, легко гарцуя на белом коне, – вспомните, какой лютой смерти и поруганию предали болгары их тела, вот истинное лицо врага! И здесь мы справим великую тризну по друзьям нашим, сердцу милым, принеся им жертву великую и кровавую! Пусть знают и помнят болгары священную нашу мсту! – воскликнул он, вздымая меч. – Вперёд, братья! Слава Перуну!

Военачальники ответили ему дружными боевыми восклицаниями, так же вздымая мечи.

Черниговская тьма принялась надувать кожаные мешки и готовиться к переправе. Остальные должны были пока ждать.

Вот Святослав подал знак, и Черниговская конница ринулась в воду. Далеко окрест разнёсся шум дунайской волны, конское ржание и окрики воинов.

Болгары кинулись к воде, чтобы не дать черниговцам осуществить переправу и сбросить их обратно в Дунай.

Тут Святослав подал знак тиверцам, и те, увлекая за собой Первую Угорскую тьму, под водительством кенде Чобо, кинулись в воду, заходя левее болгарского войска, крыло которого, состоящее в основном из полков хазар и койсогов, несколько растянулось, чтобы перехватить противника. Ещё далеко в воде начав схватку, тиверцы стали просачиваться на берег. Полетели первые русские, угорские и хазарские головы. Тиверцы и угры, не выдержав натиска, начали отступление. Хазарские полки, возликовав, кинулись за ними. Черниговцам пока тоже не удавалось зацепиться за сушу.

Опять дал знак Святослав, и уличи во главе со Свенельдом, вместе со Второй Угорской тьмой, переплыв Дунай, начали вытекать на правый берег, но булгары с яссами, что составляли шуйское крыло болгарского войска, встретили их яростным боем.

Где же Притыка с танаисцами и почайцами, что же медлит старый, – нетерпеливо думал Святослав, – неужели сам нарвался на засаду? Там же у него Ворон, который всё вокруг переправы этой излазил, каждый извив берега изучил и проводников местных нашёл. Они должны были провести пешие тьмы балками да оврагами незаметно…. Князь искоса взглянул на Калокира, который, сидя на коне в полном воинском облачении, внимательно и напряжённо следил за разворачивающимся боем.

– Ага, князь, есть, достиг твой стратигос Притыка цели! – в волнении воскликнул Калокир, – гляди!

Действительно на поле битвы что-то изменилось. Будто порыв невидимой бури пронёсся по ещё недавно стройным рядам противника. Часть полков и тем стали разворачиваться спиною к схватке, другие, не понимая, что происходит, от некоторой растерянности ослабили натиск на руссов. Воспользовавшись нежданной заминкой, тиверцы и угры вышли-таки на берег, вступив в жестокую схватку.

– Молодец, Притыка, ох, молодец, да как вовремя! – воскликнул князь вслед за Калокиром, радость охватила его.

Новый знак киевского князя – и храбрая Северская тьма кинулась в дунайскую волну и стала выходить почти посредине между уличами и тиверцами, выпустив по болгарам тучу стрел, а затем переходя на мечи и копья.

Вслед за ней смогла, наконец, выйти на берег изрядно поредевшая Черниговская тьма. Не отрывая очей от боя, князь придвинул к берегу Киевский, Вятский и Радимичский полки, которые с ходу ринулись через реку. Князь с Калокиром переправились вместе с ними. Они пошли вперёд, а рубившаяся перед ними Черниговская тьма стала забирать влево, стараясь отсечь правое крыло супротивника и соединиться с тиверцами и уграми кенде. А Северская, вклиниваясь в ослабевшую оборону Сердца болгарского войска и рассекая его, напротив, принялась заворачивать вправо, стремясь соединить коло с уличами Свенельда и воинами Второй Угорской тьмы, что уже обхватили дугой левое крыло болгарской рати. Замыкающим вошёл в воды священного Дуная Древлянский полк. Переправа была закончена.

Радимичи, Вятичи и Киевляне тоже ударили в Сердце противника. Полки во главе с князем и Калокиром, над которыми развевалась белая княжеская хоругвь с золотым соколом, стали теснить уже порядком ослабевшего ворога, на которого с противоположной стороны крепко давили пешие танаисцы Притыки и почайско-волынская тьма Васюты. Сам князь на белом коне прорубался мечом, словно железным клювом хищной птицы, в гущу противников, всё более отдаваясь вихрю смертельного боя, где каждый удар его был точен и выверен многими предыдущими схватками. Не отставал от него и хорсунянин, расчётливо и точно орудуя своим римским клинком. Подхваченные боевым задором Святослава, а также стремлением защитить и уберечь своего князя, его верные стременные и даже посыльные тоже ринулись в гущу сражения, дивясь собственной удали и лёгкости, возникшей вдруг в теле. Князь же по давней воинской привычке успевал видеть и противника перед собой, и одновременно тех, кто сражался подле.

Северская тьма Зворыки, отчаянно рубясь, сумела, наконец, отсечь часть Сердца болгарской конницы и, обтекая её левое крыло, соединилась с борзыми уличами и отчаянными, злыми в конной схватке уграми, и тем замкнула правое малое коло. Только небольшая часть чутких койсогов смогла вовремя ускользнуть из кола перед самым его смыканием и унестись прочь на своих резвых скакунах. Потом тиверцы и дерзкие угры с черниговцами замкнули болгар в левое малое коло. А ещё через некоторое время танаисцы с почайцами и волынцами, при поддержке киян, вятичей и радимичей, охватили оставшихся болгар в третье коло. И в каждом выстраивалась болгарская Лодия и пробивалась к полудню, теряя воинов в лютой сече.

Первыми пали болгары в правом Коло, рассечённом надвое Уличами и Северянами. Второе держалось, но потом в нём стало так тесно, что всадники начали мешать друг другу. Зворыка рубил их двумя тьмами, и скоро это Коло разбилось на три, а потом стало крошиться. Всадники уже не слушались начальников и бросались, кому куда вздумается, лишь бы только спастись. Вскоре все три малых кола были разбиты.

Болгарский князь в третьем коло бился с княжескими конниками и танаисской полутьмой. Вторая танаисская полутьма ловила беглецов и треножила болгарских коней. Святослав, встав во главе киян, врезался в Коло и борзо разделил его надвое. Калокир, хоть Святослав и не велел ему лезть в гущу сражения, был всё время рядом. Краем глаза в горячке схватки нет-нет, да бросал князь быстрые взгляды в его сторону и видел, как умело рубится Хорсунянин. Верные болгарскому князю витязи отчаянно сражались, дружно рванулись и прорвали коло, вытекая на полдень. Но воины Притыки были уже на задах и перенимали беглецов. В сей последней битве пал и болгарский князь, сражённый кем-то из русских лучников. Радостные крики победителей и отчаянные вопли побеждённых мигом разнесли над полем битвы эту весть.

Многие из оставшегося болгарского войска начали сдаваться, а другие от безысходности рубились ещё ожесточённее, отчаянно бросаясь на мечи. Особенно люто бились в окружении хазары, которым теперь уже некуда было уходить. Каганата больше нет, а в приютившей их Болгарии, по всему, отныне распоряжаться будут те же кияне. И ещё долгое время шла сеча, возглавляемая другим болгарским витязем, принявшим на себя начало вместо убитого. Кони ржали от ужаса, а люди, сгрудившись в смертельной горячке последнего боя, кричали, рычали и вопили, превращённые сечей в диких зверей, продолжая безумную схватку, которая была уже просто смертоубийством.

По велению Святослава над полем сражения пропели рога о прекращении битвы.

Болгары, опомнившись, опустили мечи и начали сдаваться.

Только далеко к полудню, оторвавшись от преследования, неслись гонцы с вестью, что тридцать болгарских тысяч разбиты на Дунае Святославом, из которых спаслась только треть. И надрывно выл да скрежетал зубами старый болгарский царь Пётр, узнав, что в этой сече погиб один из его лучших полководцев князь Елизар.