1.

ВАРАВВА

,

или

СПРАВЕДЛИВОСТЬ

ГОСПОДНЯ

Авт. Иосиф Гуздь

Интересную повесть-притчу создал этот автор, о судьбе которого мне известно лишь то, что скончался он в психиатрической лечебнице.

О, Справедливость! Как часто мы слышим и произносим это слово! Она зачастую видится нам чем-то абсолютным, богоданным, и как-то порой ускользает от понимания то, что это дама имеет много разных ликов, а почти каждый из нас видит лишь одно ее изображение.

Таков и смысл притчи, о которой и поведу разговор.

* * *

Действие происходит в Иерусалиме во вполне понятные нам из названия времена.

Маленький, нищий человечек Варавва вдруг оказывается за решеткой. Что ж, это в какой-то мере даже справедливо – ведь он, действительно, украл ту буханку хлеба, чтобы не умереть с голоду, но красть все равно нехорошо. Не справедливо, по его мнению, лишь вот что: за столь малую провинность его следовало бы уже на другой день высечь (причем, не слишком сильно) да и отпустить с миром. А тут…

Он сидит за решеткой уже вторую неделю, и ему начинает мерещиться предвестие чего-то страшного. Вправду, с чего бы его держать в клетке рядом с тремя другими клетками, в двух из которых томятся (он про них наслышан) два страшных преступника, Гестас и Гесмас, кровожадные убийцы, нападавшие даже на римских солдат. Уж их-то наверняка распнут (туда им и дорога); но он-то, он, столь мелкий воришка, – почему он оказался в соседстве с ними?!

Правда, в четвертую клетку недавно бросили какого-то тихого парня, по всему, слегка тронутого умом. [Читатель, полагаю, уже догадался, Кто это такой.] Что-то он там, кажется, проповедовал; ну да мало ли нынче в Иудеи всяческих сбрендивших пророков, и никто их, кажется, покуда не распинал. Может быть, их двоих посадили в клетки так, для острастки? Обоих высекут и отпустят…

Но почему, почему их держат вместе с этими двумя отпетыми разбойниками?! Тем-то двоим – что! Они уже знают свою судьбу, они ее не страшатся (как не страшились ничего и никогда). Они скалят зубы из-за своих решеток и всё рассказывают ему, Варавве, как тяжела смерть на кресте. Им весело оттого, что его маленькое тельце вскоре будет висеть рядом с ними. Ну а тот, тронутый, знай произносит какие-то душеспасительные речи; ах, до них ли сейчас?! Автор приводит обрывки этих речей; я их здесь приводить не буду, они известны каждому, кто читал Новый Завет.

Убедительно изображен автором нарастающий ужас воришки. Тот все более и более готов поверить, что страшная участь не минует и его.

Но за что, Господи, за что?!..

* * *

И тут мы переносимся в дом прокуратора Понтия Пилата. Здесь небольшое отступление назад во времени, ибо дело происходит еще до ареста Вараввы.

Пилат в раздумьях. Ему донесли о некоем пророке, из тех, каких он здесь уже навидался, но этот якобы (согласно доносу) говорил что-то непочтительное о кесаре, а это, по закону, карается смертью. Кесаря, этого сумасшедшего Тиберия, прокуратор и сам в душе ненавидит, но – «Dura lex¹». У него нет сомнений, что лже-пророка оболгали, и он не имеет ни малейшего желания подвергать того мучительной казни на кресте. Однако тут Закон и Справедливость, как видно, разошлись в противоположные стороны.

И думает прокуратор вот о чем: как бы избежать ему самому греха, как бы не сотворить столь не оправданную с точки зрения Справедливости жестокость?

И тут его секретарь, живущий в Иудее уже многие годы и знающий ее обычаи много лучше, чем Пилат, невзначай рассказывает ему, что, по одному из здешних обычаев, накануне священного здешнего праздника Пасхи можно казнить не более трех приговоренных преступников, а если их оказалось больше трех человек, то народ вправе сам решать, кого из них отпустить.

Что ж, праздник Пасхи будет вскорости; но вот беда: преступников, по закону заслуживающих мучительной смерти, в наличии всего трое: два отпетых разбойника и этот блаженный.

И постепенно прокуратору приходит идея, как направить, – если не закон, то местные обычаи, – в сторону Справедливости. Он вызывает начальника городской стражи и приказывает ему: хоть землю носом рыть, но найти и схватить разбойника, который был бы пострашней, чем те два кровопийцы, такого, чтоб народ ужаснулся его преступлениями.

* * *

Увы, люди, подобные этому начальнику стражи, «носом рыть землю» (что тогда, что теперь) не слишком охочи.

Так и попадает в клетку всего лишь мелкий-мелкий воришка.

Но ведь нужны еще и серьезные преступления, не то, глядишь, прокуратор покарает за нерадивость.

И начинаются мучительные допросы Вараввы, которым автор посвящает несколько глав.

Я предполагаю, что автор либо служил в НКВД, либо был жертвой оного; во всяком случае, описывает он эти допросы с большим знанием дела. Варавве многими сутками не дают спать, отчего воля у того вовсе ускользает из души. Его мучают жаждой, его подолгу и мучительно избивают. И наконец он, совсем обессиленный, сознается во всем: да, убивал, да, насиловал, да, нападал и на солдат, да, не верует в Единого Бога, да, это он распорол брюхо тому греку-ювелиру, убийцу которого до сих пор не могли разыскать. И прошлогодний пожар в Иерусалиме – тоже его рук дело. И целые семьи вырезáл вместе с малыми детьми, – только не мучьте больше!

И вот на стол к Пилату ложится протокол допросов: да, пойман преступник, страшнее которого до сих пор, кажется, тут и не было! Уж такого народ не отпустит. Ну а ко всяческим пророкам тут народ снисходителен (в конце концов, каждый еврей по-своему пророк).

* * *

Но тут по городу расползается слух, что пойманный – всего лишь Варавва, мелкий воришка, которого тут знают многие. Воровать, конечно, плохо, но ведь парень-то голодал всю жизнь. Да, воришек надо наказывать, но не казнить же их, причем с такою жестокостью. Нет, Варавву им, надменным римлянам, не отдадим! Ну а полусумасшедший пророк… Судьба у него, видно, такая – быть распятым. На небесах ему, глядишь, воздастся сполна за его земные муки. Да он (если он действительно умеет слышать Господа) и сам должен радоваться, что отдаст жизнь во имя спасения мальчишки от чудовищной и несправедливой смерти!

* * *

И вот утро накануне праздника Пасхи. Четверо преступников выставлены перед народом. По приказу Пилата, список преступлений троих зачитывается несказанно долго, особенно преступлений Вараввы: уж таких-то преступников-кровопийц, поди, и не отыщешь больше. Преступление (единственное) тихого пророка лишь упоминается вскользь. Кажется, ясно, кого народ отпустит, согласно обычаю.

«Ну, и кого?» – вопрошает Пилат.

И слышит в ответ единый выдох толпы: «Варавву!»

* * *

Вдали, на Лысой горе, – три креста с прибитыми к ним преступниками. А Варавва убегает (не поймали б снова!) и думает: «Да, есть Господь! Ибо не допустил несправедливости!»

* * *

По-моему, притча вполне состоялась. Жаль, что ее никогда не опубликуют.

Добавлю, что мне довелось прочесть подпольную рукопись недавно скончавшегося (что удивительно – своей смертью) писателя Михаила Булгакова², которая тоже, к великому сожалению, едва ли когда-либо увидит свет. У него в роман также вставлена притча со сходным отчасти сюжетом, но повернутым совершенно иначе, написанная блистательно. Однако отдам должное и неведомому Иосифу Гуздю: его притча, если и блекнет на фоне Булгаковской, то все-таки вполне имеет право на существование, как при наличии на небе солнца вполне может существовать и светиться луна.

И еще скажу, что тот древний мир, при всей его жестокости, изображен куда более человечным, нежели наш нынешний, где можно казнить хоть накануне Пасхи, хоть Первомая, и при этом мнения народа здесь никто не спрашивает.

Ну да то притча. А как оно было на самом деле – иди знай.

2.

ЛОРД

-

ОПРИЧНИК

Авт. А. И. Вяземский

Автор этой повести является полным тезкой опричника времен Ивана Грозного князя Афанасия Ивановича Вяземского, описанном как законченный мерзавец А. К. Толстым в его «Князе Серебряном». И, как мне удалось выяснить, не просто тезкой. Но об этом см. ниже.

Повесть до того жестоко-натуралистична, что Ваш Покорный Слуга, читая эту рукопись, не раз боролся с желанием выбросить ее, не дочитав. Однако дочитал-таки, пересилив себя, и о том не пожалел, ибо финал ее – весьма знаменательный.

Итак, эпоха Ивана Грозного. Елизавета Английская засылает на Русь своего лазутчика, лорда Гамильтона, дабы тот побольше выведал об этой далекой и во многом загадочной стране, где к тому же нынче происходит нечто непонятное – какая-то опричнина (поди разбери, что сие означает). И лорд, приехав в Москву, легко выполняет, как мы бы теперь сказали, операцию по внедрению – то есть сам вступает в эту самую опричнину, как это прежде него сделали другие иностранцы – немец фон Штатден, шотландец Лермонт и др.

Вот тут-то автор и начинает, смакуя подробности, описывать ту кровавую вакханалию, что охватила Русь (не стану здесь пересказывать, ибо – противно).

Поначалу наш лорд-опричник тоже несколько шокирован. Нет, конечно, в Англии тоже не благодушествуют – чего стоила недавняя казнь Гая Фокса³, да и пиратов в Портленде вешают, предварительно прокипятив их в смоле, – но там казни совершают по каким-то хоть обвинениям, а здесь… Кровопролитие ради самого кровопролития, да еще с какой изощренной жестокостью!

Лорду сначала все это претит, но постепенно он «входит во вкус», и чем более гнусные жестокости он творит, тем более продвигается вверх в опричном войске. Наконец ему настолько начинает нравиться происходящее, что он сам уже организовывает нападения на усадьбы не опричных бояр, и уж сколько кровушки там проливает! Причем, порою делает это так изобретательно, что и бывалые опричники даются диву. «Смотрите, московиты, как надо!» – иногда возглашает он и производит пытки и казни с британской методичностью.

Автор весьма убедительно подает нам то, как меняется постепенно отношение лорда к Малюте Скуратову. Вначале он презирает этого недавнего холопа, стоящего на вершине опричной лестницы, но потом обнаруживает в нем все более и более привлекательные черты. Тот, в свою очередь все более располагается к некогда надменному лорду: никуда не денешься – родство душ!

Но вот, спустя годы, – тайное письмо из Лондона, от самой королевы: та требует наконец его возвращения. Однако лорд уже настолько стал опричником и по званию, и по душевному пристрастию, что никак не отзывается на ее послание. Он – опричник, и выше идеала для него нет.

Заканчивает лорд свою жизнь, как и многие опричники, весьма плачевно: его заживо сваривают в котле. Но даже накануне этой позорной и мучительной казни он убежден, что здесь, на Руси, все делалось и делается правильно. Просто с ним лично была допущена досадная ошибка.

Такая вот повесть.

А теперь – не менее интересная повесть о судьбе ее автора, увы, не написанная никем. Ваш Покорный Слуга, имевший доступ к некоторым чинам с Лубянки, кое-что знающим об авторе, наметит ее лишь штрихами.

Автор – действительно, в недавнем прошлом князь и прямой потомок опричника Афанасия Вяземского, казненного царем Иваном по неведомо какому обвинению. В Гражданскую войну наш Вяземский не стал эмигрировать (хотя имел такую возможность), скрыл свое происхождение и в годы Красного террора стал одним из беспощаднейших членов Военного трибунала Южного фронта.

После Гражданской служил в ВЧК – ГПУ – НКВД, где, благодаря своей неумолимости к врагам, все более продвигался вверх и к началу 50-х дослужился до генеральского звания.

В 1953-м был расстрелян по делу Л. П. Берии как его близкий сподвижник. О чем думал наш автор перед казнью, нам неведомо.

Да, наша Клио порой рифмует не только события, но и судьбы!

3.

ПИРРОВА

ПОБЕДА

Авт. М. М. Е.

[Ист. справка. Битва при Аускуле. Произошла в 279 г. д. н. э., когда Пирр, царь Эпира, вторгся в Италию. Как это описано у Плутарха, большая часть как римлян, так и эпирцев в этой битве полегла. Отсюда и выражение «пиррова победа», т. е. победа избыточно большой ценой. – В.С.]

–

Об авторе мне известно лишь то, что уже в преклонные годы, в 1936 году, он ненадолго угодил в Лубянскую тюрьму (надолго в ту пору там не задерживались») и уже через пять дней, во всем, разумеется, сознавшись, был расстрелян. Рукопись его повести мне удалось добыть много позже из секретных лубянских архивов, благодаря своим поднадзорным⁴, служившим в НКВД.

Судя по всему, рукопись пролежала там, не привлекая к себе интереса, поскольку даже для тамошних следователей, при всем их искусстве, было, видимо, затруднительно привязать описываемые в ней (тем боле – вымышленные, как в самом начале указывает сам автор) события, относящиеся к III в. до н. э., к действиям троцкистско-зиновьевского блока, за которые и встал в конце концов к стенке многоуважаемый М. М. Е.

* * *

Итак, действие повести происходит в древнем Риме, в конце упомянутого века, лет через двадцать после битвы при Аускуле, получившей название «Пиррова победа» и весьма красочно описанной многими историками, включая великого Плутарха.

Главный герой повести, молодой римский патриций Марк Тувий из славного рода Гракхов, изучая историю, вначале несколько обескуражен: как-де крохотный, весьма бедный Эпир, составлявшей лишь часть и ныне забытой Богом Албании, смог выставить гигантскую по тем временам армию в 25 тысяч пехоты, несколько тысяч всадников и 20 боевых слонов? Как смог их царь Пирр, хоть бы он даже и потомок великого Александра, а стало быть и самого Зевса, – как он смог морем переправить все это войско в Италию; сколько ж кораблей ему для этого понадобилось?!

Марк Тувий обращается к архивам и сталкивается со столькими взаимно противоречивыми описаниями события, что это подвигает его к собственным изысканиям. Прошел ведь не столь большой срок со времени той достославной битвы; из немногочисленных выживших должен же был хоть кто-то, как он полагал, дожить и до сего дня, – и он начинает их искать.

О, таких, выживших и доживших, оказалось даже больше, чем он ожидал!