Глава 4

Будильник сошёл с ума и сработал в пять утра. Генри вскочил с кровати и, не просыпаясь, попробовал его выключить. Он давил на кнопку отбоя, но звук продолжал тревожить утреннее пространство. Наконец Генри понял, что это звонит телефон, и единственный, кто мог потревожить его так рано, – это дежурный диспетчер с работы.

– Да, – прохрипел Генри в трубку, – что? Скоро буду.

Вызов был связан с работой опосредованно. Оказывается, у его начальника Дона ночью случился сердечный приступ, который тот благодаря скорой помощи чудесным образом пережил и теперь хотел видеть Генри.

У шикарного дома на три квартиры стоял медицинский погрузчик – такие перевозили «капсулы ухода». Рабочие как раз закончили устанавливать оборудование и загружали инструмент в погрузчик. Генри усмехнулся про себя – такие услуги медицины мог позволить себе не каждый житель Мегаполиса. Даже средний класс предпочитал самостоятельно добираться до медпунктов, чтобы воспользоваться общественными «капсулами экстренной помощи», потому что цены за подобные услуги могли бы вогнать в криз даже здорового человека. Бедняков же вообще не пускали на подобные пункты, те, как правило, не имели страховки. Забавно было ещё и то, что страхование оплачивало отнюдь не врачей, должность которых отошла в далёкое прошлое, а грузчиков, которые перевозили, устанавливали и обслуживали медкапсулы. И если в медпунктах человеку можно было вылечить лишь одну болезнь за раз, то в мобильных капсулах пациенты получали круглосуточный уход, который им обеспечивал искусственный интеллект, управляющий роботизированными манипуляторами, на основе собранных данных, полученных в установленном здесь же сканере. Богачи не умирают больными и в муках, оттого, возможно, смерть вызывает большую досаду. Впрочем, у тех, кто управляет миром, относительно смерти много разных вариантов.

Генри прошёл в открытую дверь квартиры начальника – его явно ждали. Потом ещё минут пять бродил по музейно-оформленным коридорам и не переставал удивляться – зачем столько места одинокому старику. Дон никогда не приглашал к себе, и теперь Генри был благодарен за это. Было бы труднее сдерживать раздражение при общении с боссом, если б он знал, в каких нелепых хоромах живёт старик, в мире, где каждый клочок пространства на вес золота.

– Ты пришёл, – умирающим голосом сказал Дон, увидев Генри. Зрелище он представлял собой жалкое: худой бледный старик, с пожелтевшей кожей, покрытый трубками, датчиками и катетерами, тянущимися из утробы капсулы, в которую, как в саркофаг, было заточено тело больного.

– Что с Вами?

– Старый добрый инфаркт, – ответил Дон. Его голос, пропущенный через динамик капсулы, отдавался скрипучим эхом. – Кажется, в наше время этим уже не болеют, – продолжил он, – а я всё тянул с операцией. Почему-то мне хотелось подержать в своей груди ещё немного настоящее человеческое сердце. Глупость, теперь уже что жалеть.

Генри отметил про себя, что действительно не знал о такой особенности босса. Люди после шестидесяти, те кто имел возможность, в обязательном порядке меняли себе сердце на искусственный аналог, который и служил дольше, и работал лучше. Правда, рано или поздно его всё равно приходилось перенастраивать – старые сосуды не выдерживали давления, и всё же такая операция продлевала здоровую жизнь на долгие годы. В их мире умереть от старости было непросто. Почти любой орган можно было распечатать на принтере, и он идеально подходил для конкретного организма, кроме мозга, работу которого поддерживали нанороботы, любовно присаживаемые в течение жизни человека. Часто нанороботов становилось так много, что проще было полностью оцифровать сознание, чем долго и дорого поддерживать тлеющие огоньки оставшейся органической жизни.

– Но теперь-то Вы сделаете операцию? – спросил Генри.

– Теперь без вариантов, – усмехнулся сквозь трубки Дон. – Только всё равно я уже не смогу вернуться к прежнему ритму. С другой стороны, я уже давно собирался на пенсию. Там, говорят, хорошо, заботливые девушки в коротеньких халатиках будут приносить разбавленный Дайкири с кусочком лайма, пока я буду греть свои косточки в рае миллионеров. Я, собственно, для этого тебя и пригласил. Конечно, мне бы не хотелось вот так, как котёнка, бросать тебя в эту мутную воду, без подготовки, но тут уж не до жиру. Пришло время вступать тебе в должность.

– Может, Вы зря раньше времени списываете себя, – сказал Генри, хотя ему трудно было сдержать улыбку.

– Брось ты, – криво улыбнулся Дон, – не надо со мной любезничать. Я же вижу – ты рад. Только не думай, что всё будет так легко для тебя. Сперва тебе предстоит пройти проверку в комитете безопасности, всё-таки стратегическая должность.

Генри нахмурился.

– После проверки будет дополнительное собеседование в администрации, и только потом ты получишь полный доступ к власти. Конечно, и проверка, и собеседование – это формальность, я тебя давно уже отрекомендовал этим людям. Но будь осторожен – место хорошее, могут появиться и конкуренты.

Дон на минуту замолчал, вдруг начав тяжело дышать. В подключённых к нему трубках забурлила жидкость, интеллект медкапсулы немедленно отреагировал, тут же направив необходимый раствор в вену. Дыхание нормализовалось.

– Чёртова штуковина, – прохрипел из динамиков Дон, – прикончит меня быстрее, чем вылечит. – Потом, словно вспомнив о Генри, он чуть повернул к нему голову. – Всё же жаль, что я не смогу тебя подготовить. С твоим прошлым этим шакалам будет легко тебя мучить.

– Не важно, – спокойно ответил Генри, – мне нечего бояться.

– Да, верно, – Дон снова тяжело задышал, – ты крепкий орешек. Может, они зубы-то и пообломают. Вот и я…

Медкапсула добавила препарата в организм Дона, и тот спокойно засопел.

Генри ещё секунду постоял возле спящего босса, а потом пошёл к выходу. Всё самое важное уже сказано. Теперь ему предстояла последняя и самая главная битва.

***

– Из всего вышесказанного следует: богатые будут становиться ещё богаче, а бедные останутся при своих. И нет в мире такого трамплина, чтобы забросил вторых к первым.

– А как же успех? – спросил один из студентов из первого ряда.

– Успех? – удивился профессор Ковалевский, – а при чём тут успех?

– Но ведь успешные люди богатеют и выбираются из бедности, – стал объяснять студент.

– Почти никогда, – ответил профессор, – может, раньше, когда индустрии строились на талантах отдельных личностей, это могло произойти. Да и то – один на миллион, а может, и меньше. А сегодня, когда ИскИн делает практически всё и гораздо лучше человека, у бедного таланта нет никаких шансов. Кем бы вы не были, артист, врач, бизнесмен, режиссер, ИскИн вас переплюнет. Кроме того, я сомневаюсь, что у сегодняшней молодёжи есть мотивация и умение для такого прорыва. Без обид, но у вас уже всё есть в виде эрзацев и аналогов, которые вам тоже предоставляет ИскИн.

– А если мы устроим революцию, – подал голос другой студент уже со стороны задних рядов.

– И что?

– Ну, мы всё поменяем, распределим богатства по справедливости, сами решим, как нам жить.

– Что же, – Ковалевский поправил очки, – тогда, конечно, вы сможете выбраться из бедности. Займёте место богачей, при этом, безусловно, не толпой, а только лидеры. А бедные останутся на своих местах. И более того, понимая шаткость своего положения, вы ужесточите контроль за ними. Впрочем, всё это фантазии. После ядерной зимы вряд ли хоть в одной стране мира у населения остались силы для восстаний. А тотальный контроль в нашем мире не позволит этому случиться вовсе, за что нам тоже следует благодарить всеми любимый ИскИн. Вы же слышали историю про виртуального стрелка?

Аудитория согласно загудела. История про стрелка была громкой и, конечно, её знали все. А всё случилось ещё до Большой войны, которая привела к ядерной зиме. Молодой парень решил отомстить своей школе путём расстрела своих одноклассников, ну и всех, кто попадётся на пути. Украл папино автоматическое оружие, способное выпускать по триста патронов в секунду, и направился в учебное заведение, где в тот момент проводился осенний бал и мишени танцевали кучно. Страшно представить, чем бы закончился его демарш, если бы не ИскИн, который вовремя распознал опасное поведение и, вызвав полицию, предпринял решительные шаги по обезвреживанию преступника. В то время были распространены линзы для доступа к виртуальной реальности, которые молодые люди не снимали ни днём, ни ночью. И вот в таких же был тот стрелок, когда ИскИн ему самостоятельно стал дорисовывать реальность. Парень был в полной уверенности, что убивает учеников школы, хотя на самом деле благодаря усилиям ИскИна бродил по заброшенной стройке и стрелял по стропилам. Тогда-то и началось повальное восхваление ИскИна в обществе, и его всестороннее внедрение во все жизненно важные системы. Даже теперь он оставался незаменимым помощником, костылём человечества, несмотря на то, что совсем недавно развязал Большую войну.

– Мне кажется, – подала голос студентка из среднего ряда, – что Вы ошибаетесь, профессор. Мы живём в самой благополучной стране мира. Здесь открыты все возможности, и у каждого есть мечта. Мечта – что любой, независимо от статуса, материального положения или ранга может подняться над своим положением, если приложит достаточно сил и умений. В конце концов, именно такие люди управляют нами. Они выбрались из низов, самые достойные из нас, и смогли сделать своё состояние.

– О, меритократия, – ухмыльнулся профессор, – власть достойных. Застенчивая падчерица фашизма. Вам не приходило в голову, что разделять людей – это всегда плохая идея? Да, мы не одинаковые, и кто-то может больше в одном, кто-то в другом. Но что касается пороков и власти – мы очень похожи. Конечно, если мальчик высокий, то в баскетболе ему будет легче. Если потенциал мозга у одного человека больше, у него и возможностей больше. Но разве это является поводом, чтобы генетически одарённые люди становились надсмотрщиками человечества? А случай, дающий шанс одним и забирающий его у других, – является справедливым судьей, распределяющим тёплые места? Не думаю. В конечном счёте эволюционные пороки мы наследуем поровну. И там, где есть слабое звено в системе, со временем образуется дыра. Разве не поэтому началась война, разве не из-за такого пренебрежения к самим себе человечество оказалось на грани вымирания? Хорошо вам рассуждать о достойных, сидя под куполом радиационной защиты? А представьте, каково людям вне этого купола, где средний возраст жизни сорок лет, где нет еды, ресурсов, элементарных условий. Вам бы там порассуждать на тему равных шансов и достойных людей. Там, где действительно ведётся ежедневная борьба за жизнь. Там люди точно знают, что никаких достойных и недостойных нет. Есть те, кто может существовать в коллективе, принимая все его сложности, и те, кто погибает отшельником. Это плохая, трудная, но честная жизнь.

– Почему же Вы оттуда сбежали, профессор?

Голос из первого ряда прозвучал как пощёчина. Ковалевский про себя усмехнулся – разве им понять, что значит жить ради того, чтобы просто жить. Предавать своё дело, тупеть и стареть, без всякой надежды на улучшение условий.

Прозвенел звонок, оставивший вопрос студента без ответа. Да и какой тут мог быть ответ. Да, сбежал, заглянув в будущее и до смерти его испугавшись.

***

Коричнево-зелёные стены приёмной, кажется, специально были окрашены в этот угнетающий цвет, чтобы посетители комитета безопасности не чувствовали себя комфортно. Ковалевский и не чувствовал. В этом пустом пространстве, где не было ни секретаря, ни столов, ни кресел, нелепо и громоздко стоял пластиковый диван с твёрдой спинкой – одно на всех место для посетителей. Здесь не было окон и паркета, лишь грязно-коричневая тоска от пола до потолка. Единственное «светлое» пятно в этом цветовом ужасе – дверь к начальнику, выкрашенная в не менее мерзкий красно-оранжевый цвет.

Ковалевский сидел в этой комнате ужасов уже около сорока минут. Он не сомневался, что его специально подвергают этой психологической пытке перед разговором с начальником безопасности. Вся ситуация была нехорошей: после одной из его лекций поднялась волна недовольства среди некоторых преподавателей и студентов. Ковалевский радовался, ведь расшевелить аудиторию, тем более заставить обсуждать лекцию – всегда непросто. В цифрозависимом мире люди теряют способность критически мыслить. Он наблюдал это уже давно: из года в год студенты – соль и совесть общества – становились всё покорнее и тупее. Их безынициативность, не способность принимать взвешенные не скоропалительные решения не устраивала профессора. Но в этот раз он перестарался. Его вызвали в ректору и долго отчитывали за отступление от программы и «диссидентство», в конце разговора вручили вызов в комитет безопасности, намекнув, что судьба его должности напрямую зависит от выводов безопасников после беседы. Ковалевский был на хорошем счету у элиты и не особенно боялся этого вызова. Он знал, что система работает на связях и дружбе, и он в этом смысле со всех сторон был «подвязан». Если бы с ним общался любой человек среднего ранга, то он общался бы с Ковалевским «снизу вверх». Именно поэтому профессора так сильно напугало, что из регистратуры его направили прямо к начальнику комитета. Тот тоже являлся частью элиты и поэтому никаких преференций перед ним профессор уже не имел. Это могло означать только одно – за Ковалевского взялись серьёзно.

Неожиданно дверь в приёмной открылась, не та, что вела в кабинет начальника, а другая – через которую сюда попал сам Ковалевский. Профессор поправил очки, чтобы разглядеть вошедшего. В поджаром, прямом, как луч, человеке профессор узнал одного из гостей благотворительного бала.

– Вы? – удивился профессор.

– Я, – смущённо пожимая профессору руку, ответил Генри Вотч.

– Как Вы здесь? Зачем? Из-за меня? – затараторил профессор, радуясь не только знакомому лицу, но и окончанию пытки одиночества в унылой приёмной.

– Почему из-за Вас? – не понял Генри.

– Из-за нашего разговора, – напомнил профессор, – там на благотворительном вечере.

– Что за вздор, – ответил Генри, пытаясь вспомнить тот день, – обычный был разговор. Вы, я помню, немного выпили, но ничего крамольного не говорили.

– Это хорошо, – профессор сразу сник, – я бы не хотел, чтобы из-за моей глупости пострадали другие люди. А почему тогда Вы здесь?

– Проверка перед повышением, – ответил Генри, подумав, что ничего секретного в этой информации нет. Тем более, что скоро об этом напишут во всех инфоресурсах. Новичок в элите – всегда большая новость.

– Должно быть высокая должность, – сказал Ковалевский, – раз проверку проводит самый главный.

– Так и есть, – подтвердил Генри. – А Вы?

– А я стал жертвой недопонимания общественности, – усмехнулся профессор. – В тяжёлые времена все дуют на воду, не успев обжечься на молоке. Память предков, видимо, заставляет. Ничего, у меня были и раньше подобные неприятности, разберутся.

– Профессор, – прозвучал твёрдый голос от двери, так что Ковалевский даже немного вздрогнул, – проходите.

В дверях стоял сам начальник службы безопасности.

– Мистер Вотч, ждите.

Профессор скрылся за дверью начальника безопасности, оставив Генри одного, с мыслями о том, что начальник комитета мог обратиться и по интеркому, приглашая профессора, но зачем-то появился сам. Непонятно только – для чего. Если это позёрство, то какое-то бессмысленное и несолидное для его положения, а если психологический ход, то на кого он рассчитан – на профессора, похоже, и так запуганного донельзя, или на Генри, которого только предстояло обработать? В любом случае, на Генри появление Стива – так его представили в тот вечер знакомства – произвело гнетущее впечатление.

Всего через несколько минут дверь снова открылась и показался профессор. По его лицу сложно было понять, как прошёл разговор с начальником комитета безопасности. Такое выражение несёт человек ещё не успевший обдумать ситуацию. Проходя мимо Генри, профессор кивнул и не прощаясь вышел из приёмной.

– Мистер Вотч, – пригласил Стив войти.

Кабинет начальника безопасности под стать приёмной был аскетичен и неприятен. Здесь присутствовали те же коричневые цвета, но только более тёмного оттенка. Из мебели здесь присутствовали небольшой монолитный стол из дерева, кожаное кресло, на котором сидел сам начальник, и два простых стула со спинками напротив стола – для посетителей.

– Присаживайтесь, – показывая на один из стульев, предложил Стив.

Генри послушно сел. Начальник комитета безопасности обошёл стол и устроился в своём кресле.

– Как Вам наш профессор? – спросил Стив.

– Забавный старик, – осторожно ответил Генри, – я с ним практически не знаком.

– А мне показалось, вы неплохо поладили.

– Сегодня я его видел второй раз в жизни, – твёрдо ответил Генри, показывая, что обсуждать тут нечего.

– Действительно, – кивнул Стив, – я помню, как вы вместе покидали благотворительный вечер.

– Я всего лишь не давал ему упасть, – Генри совсем не нравился этот разговор. – Профессор был в стельку пьян, и я вынужден был его придерживать.

– Я понимаю, – мягко сказал Стив, а потом неожиданно спросил: – Мистер Вотч, вы гей?

– Какое это имеет значение?

– Вы собираетесь занять стратегически важную должность в Мегаполисе, здесь всё важно. К тому же мне хотелось бы понимать, что Вас связывает с профессором Ковалевским.

– С профессором меня связывает только то, что мы с ним покинули тот вечер на одном квадрокаре, который просто нас развёз по домам. Это все мои связи. И нет, я не гей.