Саша поняла, что Пётр много размышлял над проектом Ваятеля, и удивилась, поскольку не ожидала от парня такого вдумчивого подхода. Казалось, что главное для него – бои, азартные сражения и победы, добиваться которых Петя привык всеми доступными способами, а он, поди ж ты, тщательно осмысливает и происходящее, и будущее.

– Какими станут наши персы? – негромко спросила Саша, поднося брелок к глазам. Словно пытаясь заглянуть внутрь непрозрачного камня.

– Такими, какими мы их сделаем.

– Жёсткий ответ.

– Зато честный. – Петя выдержал паузу и, прежде чем женщина успела начать свою фразу, неожиданно признался: – Я к этому проекту отношусь не так, как к другим играм, тут больше личного.

– Потому что здесь перс – это действительно ты.

– Да. – согласился парень. – Ты меняешь его…

– А он меняет тебя, – эхом закончила Саша.

– Подслушиваешь мои мысли?

Но женщина не поддержала шутку.

– Ты действительно думаешь, что всё зависит от нас?

– Всё на свете зависит от нас, – серьёзно ответил парень. – Нас можно поманить, обмануть, уговорить, но решение принимать нам. И расплачиваться за него нам.

– И при этом ты так легко говоришь, что мы меняемся…

– Нелегко. Просто я не прячу голову в песок и не лгу себе, а чётко признаю: изменения происходят. Но они возможны только в том случае, если мы не против.

– А если против?

– Ваятель говорил, что никого не держит.

– И можно соскочить в любой момент? – с иронией осведомилась Саша.

– Мы не представляем никакой угрозы.

– До тех пор, пока не станем рассказывать о странных брелоках с куклами внутри.

– Кто нам поверит? Решившись уйти, мы потеряем и брелоки, и очки, а наши рассказы обеспечат нам пожизненное место в психушке. – КАД давно осталась позади, и Петя остановил машину у очередного светофора. – Ваятель ничем не рискует.

– Не идеализируй его.

– А ты не считай кретином.

– Я и не считаю. – Саша отвернулась к окну. Помолчала, давая возможность Петру понять, что он не прав. И закончила: – Все ошибаются.

– Почему ты заговорила об уходе?

– Не знаю.

– Разве тебе не весело?

Тренировать бойца и лить настоящую кровь. Пусть крысиную, но настоящую. Тренировать бойца и лично переживать каждый его выпад, каждый удар и каждый прыжок. Стонать. Чувствовать боль, несильную, нефатальную, но ощутимую. Ругаться. Драться. Наслаждаться упоительным ощущением тотального контроля за мощным, превосходно подготовленным телом. Быть бойцом. FullFeel.

– Мне весело, – тихо ответила Саша. – Мне очень весело.

– Поэтому просто играй.

Похоже, это и был главный итог Петиных размышлений. Коротко и совсем несложно.

– Останови тут, – попросила женщина. – Дальше я сама.

Ей вдруг захотелось пройтись.

– Я довезу тебя до парадного, – улыбнулся парень. – Потому что не успел сказать спасибо за помощь в крепости.

– Мы были в команде, – ровным тоном ответила Саша. – У нас была цель.

И отвернулась к окну, не желая демонстрировать Пете предательски покрасневшее лицо.

– Я видел, как ты разъярилась.

– Они меня разозлили.

– Плевать на них… – Короткая пауза. – Ты должна знать, что я видел твою ярость и ценю те чувства, которые ты тогда испытала. – Машина остановилась у дома, но они оставались в креслах, не делая попыток выйти. И Саша больше не смотрела в окно, повернулась, поймав взгляд синих глаз Пети, и, глядя в них, слушала короткую, но честную исповедь: – У меня очень деловой отец, у которого очень много денег. С одной стороны, мне повезло: в моей жизни не было места проблемам. С другой – в ней не было места настоящим друзьям. Во всяком случае, таким, которые поддержат меня в безнадёжной драке.

– Мне это ничего не стоило, – через силу произнесла женщина.

– Мы оба знаем, что сейчас ты говоришь ерунду. – Петя улыбнулся и легко прикоснулся к Сашиной руке. – Я рад, что мы вместе.

* * *

Немногоквартирный жилой дом

Санкт-Петербург, улица Итальянская,

25 марта, пятница, 17.07

Ненавидеть человека? Есть в этом что-то… Ну, конечно же, не возвышенное: что может быть возвышенного в желании раздавить, уничтожить или хотя бы унизить? Нормальные люди такие чувства прячут, но тем не менее испытывают. Все мы не без греха, вот и получается, что есть в ненависти нечто естественное, от человеческого существа идущее, а значит, понятное. Неприятное, осуждаемое, но понятное. Люди ведь разные, иные такого натворят, что чувство жёсткое, изнутри огнём сжигающее, само собой к ним возникнет, как от него ни отказывайся. Чувства, они ведь разуму неподвластны. Они сами по себе. Иногда они наши двойники, а иногда – тени.

А иногда случается так, что кто-то ненавидит всех людей на свете. То есть абсолютно всех. Ненавидит за то… За то, что они есть. За то, что они успешные. За то, что они улыбаются. За то, что они могут ходить.

Последние два пункта приводили Альфреда Адольфовича Кега в полнейшее неистовство – то, что люди могут ходить. Бегать. Прыгать. Подниматься по лестницам и при этом смеяться. Радоваться жизни. Смеяться…

Но главное – могут ходить.

Могут.

Так же, как мог и он когда-то.

Карьера молодого Кега развивалась настолько успешно, насколько она вообще могла успешно развиваться у шустрого, не отягощённого моральными принципами человека в период распада гигантской и невероятно богатой Империи. Ловить рыбку в помутневших от крови и грязи водах огромной страны было не просто, а очень просто, и мудрый Альфред спешно примкнул к организованной группировке ленинградских демократов, с пеной у рта доказывающей согражданам необходимость срочной приватизации всего и вся. «Частная собственность сотворит чудо!» – уверяли Кег со товарищи, без устали расписывая кисельные берега, тянущиеся вдоль молочных рек. А затем, когда нужные федеральные законы были приняты, вчерашние ораторы уселись в кресла «приватизаторов» и радостно приступили к разделу гигантского пирога. Два года Кег торопливо пилил всё, до чего мог дотянуться, не веря собственному счастью и богатея не по дням, а по постановлениям. На первые роли не лез, но долю свою знал и брать не забывал. Обзавелся охраной. Дорогими привычками. Женой и двумя любовницами. Постепенно поверил, что сладкая жизнь продлится вечно, и стал вкладываться в недвижимость… И в какой-то миг позабыл, что приватизационные почвы куда опаснее болотных. А может, и не позабыл, может, обнаглел до предела, вот и подсунул на подпись постановление, которое вышло боком авторитетным людям. Случилось недопонимание, и в роскошный шестисотый «Мерседес» девятого советника пятого помощника заместителя начальника отдела департамента имущества подложили бомбу. Погиб водитель и оба охранника, Альфред уцелел, но после полуторагодового лечения оказался в инвалидном кресле. И здорово изменился. Точнее, изменение было всего одно: Кег растерял амбиции и вкус к жизни. Говоря проще, сломался. Полтора года в больницах оставили бывшего девятого советника не у дел: мест у кормушки много, но желающих припасть к волшебному источнику личного благосостояния ещё больше, так что обратно Альфреда никто не ждал. Тем более калеку. Тем более участника бандитской разборки. Сладкая жизнь закончилась, едва начавшись.

И Кег запил.

Потом прочно сел на кокаин и именно тогда растерял последних дружков и последнюю надежду вернуться к распилу пирога. Затем сообразил, что тонет, и попытался соскочить, переехал к родственникам в Германию, лёг в клинику, но вернулся на «снег», едва распрощавшись с врачами. Путешествие на историческую родину закончилось истерикой с битьём посуды в берлинском ресторане, унизительной проверкой на наркотики и депортацией.

Тем не менее Кег соскочил. То ли пребывание в наручниках подействовало, то ли мрачный питерский климат внёс свою лепту, то ли сила воли проснулась – решающий фактор неизвестен, но кокаин остался в прошлом. Альфред поселился в трехкомнатной квартире на Итальянской, за копейки купленной в начале девяностых, когда русская недвижимость не стоила ничего, и затих, как спящий хомячок. В дело, разумеется, не вернулся – слишком много времени прошло, но и не бедствовал: «приватизационные» накопления гарантировали бывшему девятому советнику пятого помощника заместителя начальника отдела департамента имущества безбедную старость. Ненависть же и злобу Кег выплёскивал на страницах блога, а отдушину отыскал в компьютерных играх, видя в скачущем по экрану персонаже себя, здорового и сильного. Альфред считался игроком умным, но жестоким и подлым, симпатии он не вызывал, да и не хотел вызывать. Он шёл в игру не для того, чтобы нравиться, а чтобы жить в ней.

И потому охотно согласился на предложение Ваятеля: задыхающемуся от ненависти калеке стало тесно в цифровой рамке онлайн-программы…

– Ну-с, приступим, – пробормотал Кег, раскладывая на кухонном столе снаряжение.

Впрочем, много времени приготовления не отняли: первым движением Альфред выложил массивные очки, вторым – брелок с крупным чёрным камнем. Выложил и замер, внимательно разглядывая своё волшебное богатство. Не сомнения терзали инвалида, хотя со стороны могло показаться именно так. Нет, отказываться от принятого решения Кег не собирался и твердо знал, что поступит так, как задумал. А паузу взял специально. По той простой причине, что внутри у него всё дрожало от возбуждения, пальцы сводило от желания начать как можно скорее, а губы против воли расплывались в гадливенькой усмешке. Больше всего на свете Кег хотел немедленно приступить к делу, но сознательно сдерживался: исступление, до которого Альфред себя доводил, великолепно оттеняло наслаждение, которое он планировал получить.

При этом он знал, что затягивать тоже не следует, иначе засуетится и всё удовольствие пойдёт насмарку.

– Хорошо, – прошептал Альфред, медленно потирая руки. – Хорошо.

В мечтах он давно разложил акцию на мелкие детали, тщательно продумал и как наяву видел каждый шаг, каждое движение, каждый удар и каждую каплю крови, которую прольёт через несколько минут. И сходил с ума при мысли, что грёзы вот-вот станут реальностью. Какая онлайн-игра сравнится с проектом Ваятеля? Никакая.

FullFeel, ребята, и этим всё сказано – FullFeel.

Альфред приоткрыл оконную створку – форточки в его квартире по вполне понятным причинам отсутствовали, – усмехнулся и повторил:

– Ну-с, приступим…

Надел очки, ненужным, но ставшим привычным жестом тщательно их поправил, вздохнул, уставился на брелок и негромко начал:

 
Спят усталые игрушки, книжки спят,
Одеяла и подушки ждут ребят…
 

В своё время он безумно удивился тому, что в памяти всплыли именно эти строки из далёкого детства. Незабываемые, как выяснилось, строки. Ваятель не предупреждал о том, что потребуется заклинание, неожиданно предложил прочесть любое четверостишие, и в результате игрок машинально выбрал те стихи, которые никогда не забудет, которые намертво вплавились в его душу. Кег никак не ожидал, что «его» заклинанием окажется детская колыбельная, даже смутился поначалу, но вторая половина четверостишия примирила Альфреда с действительностью:

 
Даже сказка спать ложится,
Чтобы ночью нам присниться.
 

Именно так: сказка спать ложится. Засыпают собачки и кошечки, поросята и слоники, закрываются в красивых замках принцессы, и на улицы выходят совсем иные персы. Не такие добрые, зато чертовски сильные.

А под слова старой колыбельной на столе происходила трансформация: из тёмного облака, в которое оборотился камень брелока, медленно поднимался могучий Ардоло – четырнадцать дюймов ловкости, ярости и стальных мускулов. Компактное воплощение силы и жестокости. Плотная чёрная шкура – назвать это покрытие иначе язык не поворачивался, крепкие рога, хвост с острым наконечником и кожаные доспехи, в меру надёжные, но не сковывающие движений. Ардоло был достаточно грозен и сам по себе, но с недавних пор рядом с прошедшим трансформацию персом оказывался сундук со снаряжением, в который воин не преминул заглянуть.

Ножи? Нет, клинки недостаточно длинны для выбранной добычи. Копьё? Нет, не будет нужного количества крови. Алебарда? Слишком далеко, а сегодня Ардоло хотел стоять совсем рядом, хотел слышать предсмертные хрипы, хруст ломаемых костей, видеть затухающие глаза… Сегодня Ардоло хотел перепачкаться в крови жертвы.

«Значит, сабли».

Он давно примерялся к двум острым, как бритва, клинкам с тяжёлыми «ударными» гардами. Восхищённо рассматривал при каждом обращении, много тренировался, но в бою ещё не применял: Ваятель запрещал использовать оружие, способное искалечить противника, ограничивая игроков деревянными мечами и тупыми копьями. Но сейчас Ваятеля рядом не было.

«Пришло ваше время, девочки…»

Ардоло по очереди достал сабли из сундука, внимательно осмотрел их, даже погладил и вложил в заплечные ножны. Глянул на своё отражение в настольном зеркале, которое Кег приобрёл исключительно для перса, усмехнулся и подошёл к приоткрытому окну.

Операция началась.

Не обращая внимания на вяло накрапывающий дождь, Ардоло осторожно ступил на скользкий отлив, медленно прошёл направо до самого края, постоял чуть-чуть, примеряясь, после чего двинулся по узкой декоративной кромке к соседскому окну. С прежней осторожностью, неспешно, предельно аккуратно, прижимаясь к стене, но всё же ДВИГАЯСЬ ПО УЗКОЙ КРОМКЕ на высоте пятого этажа. Сама возможность столь головокружительного трюка приводила в экстаз, дарила упоительное ощущение полной власти над собой и происходящим, ставила на голову выше окружающих.

А ведь впереди его поджидало главное блюдо.

Бегающая по комнатам, тявкающая, когда заблагорассудится, хоть днём, хоть ночью, как правило, тявкающая без всякой причины, изгадившая лифт и парадное тварь по кличке Преференция. Ну, какая сволочь могла назвать йоркширского терьера такой безумной кличкой? Да обыкновенная сволочь, наглая, шумная, богатая, умеющая ходить. Она позволяла псине безнаказанно гавкать и делать лужи, где попало.

Уговоры и просьбы не действовали. Хозяйка твари, жирная черноволосая мерзавка, перестала реагировать на Альфреда после первого же – очень вежливого! – замечания и с тех пор в упор его не видела. Её муж, жирный черноволосый мерзавец, – пообещал «всё уладить», но в результате Преференция стала опорожняться прямо под дверями Кега. Месяц длился ад, но сегодня наступит расплата.

Кромка закончилась. Ардоло пробрался к чужому кухонному окну, усмехнулся, увидев ожидаемо приоткрытую форточку, резко подпрыгнул, ухватился за край, подтянулся и уже через секунду стоял на подоконнике. Из глубины квартиры донеслось небрежное «гав!»: Преференция, разумеется, не поняла, что кто-то проник в её владения, она просто подала свой гадкий голос, возможно, во сне.

«Будем считать, что последнее слово произнесено…»

– Гав!

«Но затягивать с речью не следует…»

Да и время на исходе: мерзкая жирная тётка никогда не оставляла любимицу надолго и могла вернуться в любой момент.

– Гав!

«Кажется, меня заметили…»

Предвкушение достигло апогея: пальцы дрожали, внутри всё кипело, язык непрерывно облизывал губы, а перед глазами то и дело вставали образы растерзанной псины. Образы грядущего: кровь, кишки и переломанные кости. Ардоло выхватил сабли, в два прыжка добрался до коридора, из которого рванул в гостиную, где и столкнулся с выглянувшей на подозрительный шорох собачонкой…

А ещё через час, довольный, как насосавшаяся электричества батарейка, Кег поприветствовал душераздирающий визг из соседней квартиры широченной ухмылкой.

* * *

Офис Службы утилизации

Москва, улица Маросейка,

1 апреля, пятница, 13.28

Вы спросите, что я, обыкновенный чел, делаю в Тайном Городе среди магов, вампиров, прекрасных принцесс, грифонов, драконов и прочей живности, сбежавшей со страниц детских книг? Работаю, что же ещё! А если честно – пытаюсь работать, потому что одного громкого дела для создания громкой репутации маловато, а несколько результативных, но не слишком ярких расследований, которые я провёл за два года, не помогли. В Тайном Городе я по-прежнему считаюсь новичком: шустрым, перспективным, умным, но… новичком. Действительно важные и интересные дела мне не предлагают, поэтому большая часть моей жизни проходит в обыкновенной, если можно так выразиться, Москве, оставшейся по другую сторону волшебства. Разумеется, бороться с искушением невозможно, и я частенько применяю в расследованиях магические штучки от моих новых друзей, что существенно упрощает поимку злодеев с последующим заключением под стражу, но… Но из-за этого меня периодически вызывают на неприятные интервью в Службу утилизации. Нет, я осторожен и не заигрываюсь в колдовство, не позволяю посторонним видеть то, чего они не должны видеть, просто к соблюдению режима секретности в Тайном Городе относятся серьезно и не упускают случая пропарить новичку мозг. Как говорится, на то они и шасы…

Вы ещё не слышали о шасах? Не хочу сказать ничего дурного, но…

Подождите, сейчас не о шасах, иначе вам придётся выслушать монолог на пару часов, а времени нет: я приближаюсь к офису Службы утилизации. О ней, надеюсь, слышали? Да, да, да, та самая организация, которая занимается сокрытием Тайного Города от пытливых взоров заурядных челов. Разумеется, Великие Дома и сами присматривают за подданными, не позволяя им выходить за рамки дозволенного, да и на подкорке любого колдуна выгравировано холодным железом: «Нагадил – приберись», неприятности ведь никому не нужны, но… Но иногда случаются досадные оплошности, и тогда на выручку приходит Служба, менеджеры которой собаку съели на лжи и обмане. Слышали об американской экспедиции к Плутону? Это их наши надоумили… Ну, в смысле ребята из Тайного Города.

Угу, они теперь для меня «наши».

В общем, Служба утилизации своё дело знает, шутить не любит, директор её, досточтимый Михар Турчи, не тушуется перед главами Великих Домов, а однажды даже хамил в лицо гиперборейцам, так что повестку с вызовом в офис ни один здравомыслящий тайногородец или тайногорожанин игнорировать не станет.

И я не стал.

И мне не стыдно признаться в том, что на Маросейку я заявился без опоздания, потому что точность – вежливость королей, а я в своём деле король. И я совсем не нервничал. Почему? Нет, вовсе не потому, что за мной не водится грешков, я ведь не ангел, на искушения падок. Но я научился «подчищать хвосты» и твёрдо знал, что предъявить мне нечего. Тем не менее я им понадобился, и этот факт помимо различного рода проблем мог означать и весьма приятную для меня новость: появилась работа.

Я не бедствую. Но… Репутация, помните? Чтобы избавиться от ярлыка новичка, мне нужны дела, нужен опыт, нужны удачные расследования в Тайном Городе, и поэтому я всегда соглашаюсь поработать на Службу в качестве приглашённой звезды. Должен же кто-то хоть иногда думать в этой странной организации…

– Что на этот раз?

– Тебе тоже привет, Федра, – едко отозвался Ажар Хамзи, третий референт директора по неотложным делам. Моим обычным куратором числился Набек Турчи, шестой референт директора по повседневным вопросам, поэтому встреча с Ажаром меня слегка взволновала.

– Извини, доброе утро.

– Скорее, день.

Я уже говорил, что многие шасы противны в общении? Нет? Наверное, берёг это откровение для подходящего случая.

– Присаживайся и внимай.

Как все счастливые обладатели отдельных кабинетов, Ажар прилагал массу усилий для того, чтобы казаться важным, нужным и значимым, как будто ему вручную приходилось формировать алгоритм передвижения грузов по Байкало-Амурской магистрали. И этот облик ему, говоря откровенно, удавался: то ли актером был неплохим, то ли действительно проблем навалилось. И частью из них он решил со мной поделиться.

– У нас тут весна в свои права вступила. – Ажар кивнул на залитое солнечным светом окно. – У осов обострения, грифоны в Нескучном случаются, челы статьи о видениях пишут, поэтому я буду говорить быстро, а ты вникай в курс дела и, если чего непонятно, задавай. Всё ясно?

– Ага.

Хамзи пощелкал «мышкой», выводя на монитор нужный файл, по привычке откашлялся и начал: