Даже теперь, несмотря на лёгкий весенний дождь, пьедестал использовали в качестве стола местные любители выпить – закусить на природе. Размокшие газеты, наброшенные на головы и плечи, некрасиво соперничали с яркими зонтами прогуливающихся горожан. И тут же рядом сидел в позе лотоса ярлык Будды с лицом безмятежного, счастливого олигофрена.

В парке толпились прекрасные липы, подножия их устилали лопухи.

Были пруды и лодочная станция. Но темные аллеи и глухие тропинки уже теснили новые, долговязые дома. Там был памятник Зое Космодемьянской, и рядовому Матросову, и великой балерине Улановой. И ещё один непонятный – два страстно целующихся мужика, по соседству с которыми собирались нетрадиционалы…

А под двухметровым слоем почвы – пепел двухсот тысяч захороненных здесь в блокаду ленинградцев.

Сапожник Хамур, носатый скворец, выглядывал из своей будки.

На жестяной пластинке с грамматическими ошибками сообщалось, что здесь можно делать мелкий ремонт обуви – приладить отлетевший каблук, купить шнурки, приклеить, пришить и так далее…

– Здравствуйте, Хамур. Кроссовка разорвалась. Почините?

– Почему нет! Ты садись, я быстро сделаю.

Руки ремесленника двигались неторопливо, но точно. Ульяна заметила, как ловко он прокалывал дырочки шилом, чтобы наложить шов и восстановить целостность обуви.

Шило было старинное, с деревянной тёмно-коричневой ручкой.

– Хамур, у вас везде глаза и уши…

– Говори прямо. Что хочешь?

– Там… в лодке…

– И это знаю… Мужчина средних лет… На щеке кровь… Штаны расстёгнуты… Знаю…

– Здесь все проходят… Вы всех видите…

– Не всех… В парке ещё десять выходов и пятнадцать дырок в ограде…

– Кто мог убить?

– Дэвочка, мой совет тебе – не лезь в эту грязь… Пусть убивают друг друга, если хотят… Есть мирные люди. Ну, вроде как овцы… А есть волки… И чтобы овечка была цела, ей надо дома сидеть и писать сценарии… про волков…

Ульяна молча натянула кроссовку.

– Сколько я вам должна?

– Для своих бесплатно.

На арке у входа поверх официальной была надпись неформальная – «Парк Любви».

А внизу было строгое предупреждение, что выгуливать собак и въезжать на автотранспорте запрещено. Запрещено также было купаться в пруду в нетрезвом виде…

Сапожник Хамур прощально помахал рукой, вздохнул и продолжил свою работу. Он был пожилой, грузный человек и потому тяжело вздыхал, прилаживая к женскому сапогу отвалившийся каблук. Черты его лица были крупны и благородны, а большие светлые глаза всезнающи. Он был хизбом, представителем небольшого народа, жившего когда-то на Ближнем Востоке, а потом почти полностью уничтоженного соседями. Его предки приехали в этот город больше века назад, спасаясь от тотальной резни, которая время от времени там случается. Теперь хизбы отличаются от местных коренных жителей не столько чертами лица, сколько энергией и темпераментом, выражением глаз и манерой разговора. Ходили слухи, что они равно задабривают и Господа и Сатану, надеясь избежать с ними вражды, а поклоняются павлину. Потому их можно часто видеть в зоопарке у клетки с этой красивой птицей…

…Гасли утренние оранжевые фонари.

Маленькая, серенькая «Ока» ловко маневрировала в потоке уличного транспорта.

Перед глазами Ульяны качалась игрушечная собачка, а рядом с фотографии иронично и ранимо смотрел Виктор Цой.

Город этот чудесным образом соединял в себе стремление императора Петра Великого быть не хуже Европы и желание коммунистов как-то расселить людей, хлынувших сюда из провинции в надежде найти здесь в голодные годы еду, работу и счастье…

Город состоял из старинной части, где был центр, дворцы и соборы, а по окраинам спальные районы, выразившие вкусы и возможности правителей, – сталинские, хрущёвские, брежневские и ельцинские дома, содержавшие в себе общежития и коммунальные квартиры.

У станции метро с амбициозным названием «Космическая» расположился бедный аналог блошиного рынка. На тротуаре на клеёнках и половиках разложены были ножи, вилки, розетки, напильники, старая обувь и различный, необходимый в доме инструмент.

Ульяна выбрала шило, самодельное, с истёртой и замасленной деревянной ручкой… Долго рассматривала его.

– Сколько хотите?

– Пятьдесят.

Ульяна отдала полтинник и спрятала шило в хозяйственную сумку.

Дома она долго плескалась в ванной, а потом позвонила Платону.

– Почему я сегодня не видела тебя в Парке? – спросила она.

– Я не совсем хорошо себя чувствую.

– Что с тобой?

– Плохо спал… Глаза плохо видят…

– Прийти?

– Не надо. У меня насморк.

– У тебя хоть еда есть?

– Зелёная фасоль и орехи.

– Я всё же приду. Скучаю…

– Прихвати бутылочку каберне…

– Сегодня в нашем парке убили мужика…

– Да, я прочел в Интернете…

– Шилом в висок…

– Да, я в курсе. Сейчас в новостях…

– Он лежал в лодке…

– Включи сотку. Кто-то скинул ролик. Там ты…

– Ну да!

– Ты… Смотришь на убитого…

На экране была Ульяна. В спортивном костюме и кроссовках…

Оператор радовался удаче, неоправданно долго снимал крупно известную поэтессу.

Её лицо, разгорячённое утренним бегом, выражало любопытство и отвращение.

Служитель лодочной станции подтаскивал к мосткам лодку. В лодке лежал труп мужчины…

– А с кем это ты уходишь по аллее? – спросил Платон.

– Женщина… Мы познакомились там… Ненавидит всех…

– Опять к тебе лесбиянки клеятся?.. Где ты была так долго? Я звонил…

– Не ревнуй… Я была в милиции… Показала удостоверение. Сказала, что мы с тобой пишем сценарий… Собрала адреса женщин, подвергшихся насилию… Которые могли мстить мужчинам… Поговорила с ними…

– И каков результат? – оторвался от компьютера Платон.

– Половина из них могли убить… А другая половина готова терпеть всё…

Платон долго молчал.

– Я сейчас перешлю тебе все материалы… – сказала она. – Потом, когда придёшь, поговорим…

– Убийца в Парке – мужчина! – сказал Платон. – Женщина никогда бы не додумалась – шилом в висок… Это мужчина… мужская придумка…

– Нет, женщина! Я даже подозреваю кто…

– Кто?

– Может быть…. это женщина в красном платье… та, с которой я встретилась, когда нашли труп в лодке. У неё глаза убийцы…

– Для сценария неплохо. В реальной жизни опасно верить чувствам.

– А ты не мешай мне, не отвергай сразу… Сначала она вызвала у меня сочувствие… Даже симпатию… А теперь…

Ульяна задумалась. Рассматривала шило, пробовала его на остроту.

– …Применение силы всегда присутствует в отношениях мужчины и женщины. – сказала Ульяна. – Это элементы древней любовной игры. Один мой сокурсник, поэт, спрашивал меня: «Где граница дозволенного насилия? Где граница естественного, разрешённого природой насилия? Я беру женщину силой, потому что хочу доставить ей такое же удовольствие, какое испытываю сам. Все порядочные женщины сопротивляются сначала, а потом входят во вкус и благодарны мне…» Но одно дело – игра, а другое – унижение насилием… Вот посмотри, что я намыла.