Как это водилось в знатных дворянских семьях, Александр и Петр вначале получили домашнее образование. Их воспитывали и учили гувернантка Бурман и няня Ульяна, затем гувернер-француз Пулэн, бывший военнослужащий армии Наполеона, учитель-немец Карл Иванович и студент Николай Павлович Смирнов. Домашнее обучение преподало мальчикам еще один урок авторитарного деспотизма: Пулэн нередко порол их розгами за непослушание, и только вмешательство старшей сестры Елены, которая устроила настоящий скандал отцу, положило конец этой позорной практике. Зато Смирнов не только преподавал детям грамматику: от него мальчик впервые услышал запрещенные стихотворения и узнал о существовании «подрывных» идей. Отец явно готовил сына к военной карьере. Впрочем, дальнейшую судьбу Петра предстояло определить событию, которое произошло с ним еще в шестилетнем возрасте: 11 апреля 1849 года, когда на балу в честь императора Николая I малыш, одетый в костюм, изображавший Уфимскую губернию, понравился монарху. После этого его записали кандидатом в Пажеский корпус, хотя поступления туда пришлось ждать еще восемь лет^[63].

В 1853 году Петр поступил в Первую московскую гимназию, параллельно занимаясь на дому со Смирновым. Лучше всего ему давался русский язык, но уже тогда его увлекала география. Домашний учитель привил мальчику и первые литературные вкусы, и охоту к писанию. В архивах сохранилась тетрадочка с его первыми литературными опытами. Вот одно из них – подлинный детский мистический хоррор с сильной примесью черного юмора:

 
Вот шел я в лесок погулять,
Чтобы грибочки собирать;
Гляжу, тут скачет леший,
А за ним бежит домовой пеший.
За ним скачут черти
И жаждут смерти кого-нибудь из людей
Для забавы своих детей…^[64]
 

Да уж, чувством юмора маленький Петя, определенно, обладал… Ну а сюжетец, близкий гоголевскому «Вию» и фильму ужасов «Яга. Кошмар темного леса», навевали русские народные сказки, источником которых могли стать те же слуги отца…

Завести свой интернет-блог в условиях XIX века Петя Кропоткин, разумеется, не имел возможности, но zin'ы он издавал уже в 1853 году – самодельную ежедневную газету «Дневные ведомости». Скорее, это был дневник, стилизованный под газету с указанием номера и даты ее выхода. А главное, с подписью: «Редактор П. Кропоткин». Все события своей жизни в ней Петя Кропоткин описывал с точностью и аккуратностью.

В 1855 году Петя и Саша начинают вместе издавать ежемесячный журнал «Временник». Сам он писал в этот, как мы бы сказали сегодня, «самиздат» или DIY повести, а Александр – стихи. Эти «пробы пера» еще не имели никакого острого социального содержания, но им придавалось большое значение. Юные издатели подходили к своему делу очень серьезно, копировали многие черты литературных «толстых» журналов, в то время весьма популярных и читаемых дворянскими интеллектуалами. В 1906 году на чердаке барского дома в Никольском были найдены несколько номеров «Временника». Так сказать, отдельным изданием, на нескольких листках к ним прилагался… «Алфавитный указатель» (!!!) статей zin'a за 1856–1857 годы^[65]. Вместе с тем для литературных интересов юного писателя и переводчика Пети Кропоткина уже характерен энциклопедизм, желание писать о самых разных областях жизни. Среди написанных им для «Временника» текстов можно увидеть не только стихи, рассказы и повести собственного сочинения и в переводах с французского. Здесь и публицистический труд «Взгляд на войну, 1853–1856^[66]», а также переводные научно-популярные тексты («Об уме», «О пользе удобрений из гипса и навоза для хлебных растений», «Изобретение гравировки», «Роскошь в Париже при Людовике XIV»)^[67]. После поступления в Пажеский корпус Петр планировал продолжать zin, обсуждал с братом содержание будущих номеров.

Чувство юмора по-прежнему мальчику не изменяло, о чем свидетельствует одна из публикаций во «Временнике», посвященная событиям Крымской войны. Она достойна того, чтобы процитировать ее. На сей раз это была публикация патриотического характера. Она датирована 14 марта 1855 года и появилась под заголовком «Хладнокровие и неустрашимость русских»:

Во время переправы через Дунай наших войск 11 марта, при взятии турецких укреплений один рядовой из отряда генерал-лейтенанта Ушакова, будучи ранен пулею в живот и чувствуя, что пуля проникла недалеко, расстегивает мундир, сам вынимает пулю и, зарядив ею ружье, выстреливает в неприятеля, говоря: «Ступай назад, дура»^[68].

Постепенно Петр привыкал осмысливать в литературной форме свою жизнь и окружающий мир. Он пытается писать «повести из детства», по собственному признанию, ориентируясь на широко известные читателю «Детство. Отрочество. Юность» Льва Николаевича Толстого и «Детские годы Багрова-внука» Сергея Тимофеевича Аксакова^[69]. В 1858 году он отошлет одну из них, «Ярмарку в Унцовске», в журнал «Сын Отечества»^[70]. Напечатана она так и не была. А вскоре Петр Алексеевич перестал писать литературные произведения. «Начиная с 15 лет я бросил писать рассказы»^[71], – вспоминал он позднее.

Наибольшее влияние на литературные вкусы Кропоткина оказал Тургенев. Екатерина Половцова отметила, что в «Записках революционера» Ивану Сергеевичу посвящено целых пять страниц^[72]. Это значительно больше, чем другим писателям. Даже Чернышевскому, которого Кропоткин нахваливает и оценивает куда менее критически: «Тургенев, по художественной конструкции, законченности и красоте его повестей, является едва ли не величайшим романистом девятнадцатого столетия»^[73].

В августе 1857 года Петр Кропоткин был наконец принят в Пажеский корпус в Петербурге, куда его отвезла мачеха. Поскольку мальчик «срезался» на экзамене по математике, его зачислили в самый низший класс, и ему предстояло отучиться в корпусе пять лет. Согласно его уставу, «Пажеский корпус есть училище для образования нравов и характера, и в котором имеют быть преподаваемы нужные офицеру постановления». В нем «благородное юношество чрез воспитание приуготовляется к воинской службе строгим повиновением, совершенною подчиненностью и непринужденным, но добровольным выполнением должностей своих»^[74]. Говоря по-современному, это было… Наберись терпения читатель, чтобы произнести такую бюрократическую формулировку: элитарное и привилегированное среднее профессиональное военно-учебное заведение. По словам самого Кропоткина, одновременно это офицерская школа и придворное училище. С начала XIX века корпус служил кузницей гвардейских офицеров, его курировал императорский двор.

Доступ в корпус был открыт только детям из титулованного и древнего дворянства, а также из семей самых высших чиновников государства. Учащиеся рассматривались как причисленные ко двору, время от времени несли там караульную службу. Отличившиеся, которых возвели в камер-пажи, служили при членах императорской семьи во время официальных церемоний. Заведение размещалось в роскошном барочном здании дворца, построенном в середине XIX столетия для канцлера Михаила Илларионовича Воронцова знаменитым архитектором Бартоломео Растрелли. Главный фасад и широкий парадный двор до сих пор выходят на Садовую улицу, напротив Гостиного двора в самом центре Петербурга; за ним до самой реки Фонтанки располагался обширный регулярный сад.

Школьные годы – нередко определяющее время для формирования характера человека. Анархисты вовсе не случайно всегда уделяли большое внимание вопросам образования. Именно в школе, говорят они, подрастающее поколение приучается к повиновению и принудительной дисциплине. «Очень редки те, кому удалось избежать этой тирании, обессиливающей таким образом любой бунт против нее, потому что школьная организация угнетает их с такой силой, что им не остается ничего иного, кроме как подчиниться», – писал Франсиско Феррер-и-Гуардиа, вероятно, самый известный из педагогов-анархистов. Эта организация, по его словам, может быть охарактеризована «одним-единственным словом: Насилие. Школа подчиняет детей физически, интеллектуально и морально, чтобы управлять их развитием и их способностями так, как надо системе, она лишает их контакта с естественностью, чтобы штамповать из них угодных системе граждан»^[75].

Почти пятнадцатилетнему Петру Кропоткину предстояло столкнуться с этим насилием в стенах учебного заведения, где метод воспитания, как вспоминал он позднее, был «заимствован из французских иезуитских коллегий». С одной стороны, иезуиты давали детям образование, развивая самые разносторонние способности. Из созданных ими школ выходили прекрасно образованные люди. Но все это дополнялось системой воспитания, построенной на тотальном контроле за жизнью воспитанника, поощрением доносительства и беспрекословным повиновением старшему. Гофмейстер, ротный командир и главный офицер-воспитатель, отставной генерал-майор Карл Карлович Жирардот, «желал всех и всё подчинить своей воле»^[76]. Он полагал, что «паж должен быть воспитан, вежлив, хорошо говорить по-французски, быть проникнутым чувством долга, любить царя, отечество, службу и никогда не лгать». Как вспоминал выпускник Пажеского корпуса князь Александр Константинович Имеретинский, Жирардот «успешно действовал неослабностью надзора и неуклонным настойчивым терпением, с которым проводил свою воспитательную систему»^[77].

Начальство корпуса не только поддерживало систему наказаний, шпионажа, обысков и третирования неугодных учеников, но и поощряло самый настоящий террор старших учеников над младшими – то, что сегодня называется словом «дедовщина». Петру доставалось и от воспитателей, и от «стариков». Жирардот придирался к нему по мелочам и оскорблял, а старшеклассники избили линейкой за отказ поднимать фуражку, брошенную одним из них. Однако юноша быстро научился давать отпор обидчикам: отвечал начальнику колкими шутками или резкой отповедью на оскорбление, а в конфликте со старшими камер-пажами получил помощь со стороны других учеников. «Старикам» удалось дать коллективный отпор. Мы не знаем, какую роль сыграл сам Кропоткин в таком сплочении товарищей, но можно предположить, что немалую.

Таков был первый урок социального протеста в жизни Кропоткина… Мальчик учился сопротивляться произволу власть имущих и одновременно приобретал первый опыт совместных действий в защиту своих прав и интересов. Со временем, на фоне общей атмосферы духовного подъема и либеральных настроений обновления в первые годы после смерти императора Николая I, учащиеся Пажеского корпуса становились все смелее. Они устроили акцию протеста – бойкот преподавателя рисования, который старательно записывал нарушителей порядка и доносил о них начальству. Осенью 1860 года ученики уже бунтовали против нового ротного командира – капитана Федора Кондратьевича фон Бреверна, который сменил Жирардота. За эти протесты Петру Кропоткину пришлось даже отсидеть в карцере. Это был первый «тюремный опыт» будущего революционера. Как гласит русская пословица, «от тюрьмы и от сумы не зарекайся»…

Мертвящая дисциплина раздражала юношу. «С каждым днем ненавижу я все более Корпус», – писал он брату Александру. Однако с товарищами по учебе он скоро нашел общий язык и сдружился, хотя и жаловался, что там «нет никого с одинаковыми мне наклонностями»^[78]. Правда, продолжать литературные опыты было трудно, да и с чтением книг поначалу возникали проблемы: «У нас в Корпусе можно держать только книги, которые подпишет инспектор»^[79]. Правда, среди этих книг оказались некие «История революций» («Histoire des révolutions») и «Картина революции» («Tableau des révolutions») на французском языке^[80]. Юный Петр жаждал заняться их переводом. Впервые в жизни он интересуется темой революций! Позднее библиотекарь проигнорировал запреты начальников и стал пускать Петра в богатую библиотеку училища, а затем он смог посещать и Публичную библиотеку. К тому же Кропоткину повезло со многими из учителей. Преподавать в заведение были приглашены талантливые педагоги, о которых Петр Алексеевич впоследствии отзывался с большой теплотой. Профессор Владимир Игнатьевич Классовский и специалист по творчеству Шекспира Константин Акимович Тимофеев преподавали литературу. Профессор Карл Андреевич Беккер обучал немецкому языку, капитан Сергей Петрович Сухонин – математике, Чарухин – физике, Петрушевский – химии… Юноша и сам много и увлеченно читал, совершенствуя свои знания по географии, политэкономии, истории и естественным наукам. За эту склонность к чтению, как и к сочинительству, в Пажеском корпусе Петра прозвали «отцом-литератором». Особенно плодотворным оказывался месяц после окончания экзаменов, когда ученики возвращались в корпус только есть и спать. Паж Кропоткин мог заниматься в библиотеках, рассматривать картины в Эрмитаже, слушать оперу и посещать промышленные мастерские, где у него пробудился интерес к технике и машинам… Летом учащиеся военных училищ выезжали в полевой лагерь в Петергофе.

* * *

«Главный отдых мой – когда я играю», – говорил Петр. Ну нет! Он не был ни геймером, ни картежником, ни даже любителем казино, как Федор Михайлович Достоевский. Зато Кропоткин был незаурядным музыкантом и даже писал музыку. «Ну что я за композитор!» – отмахнулся он, когда в 1920 году кто-то предложил записать на фонограф исполнение его собственной музыкальной темы, написанной на стихотворение Александра Пушкина «Я помню чудное мгновение». Об этом вспоминала исполнительница русских народных песен и романсов Евдокия Дмитриевна Денисова. В 1908 году Кропоткин пришел на ее концерт в Лондоне. С тех пор Дунечка, как называл Денисову «молодой дедушка» (таким прозвищем наградила она Кропоткина), неоднократно бывала у него дома. Вместе эта музыкальная парочка проводила целые вечера за роялем, аккомпанируя при исполнении произведений Глинки и Даргомыжского. Оказалось, что любимыми музыкальными произведениями великого анархиста были оперы «Жизнь за царя» и «Руслан и Людмила». Текст первой из них он знал наизусть и даже подсказывал Дунечке слова. А незадолго до смерти ему вдруг захотелось, «чтобы Дунечка пришла и помурлыкала». После возвращения Кропоткина в Россию его частыми гостями были музыканты^[81].

Гости часто заставали Кропоткина за пианино^[82], без которого Петр Алексеевич не мог представить своей жизни. В последние годы жизни Кропоткин интересовался творчеством Скрябина и очень любил слушать его «Пьесы для левой руки». По некоторым сведениям, с композитором он познакомился в Лондоне. Как вспоминала его племянница, Екатерина Половцова, Кропоткин очень любил музыку Рихарда Вагнера. За несколько недель до смерти он просил ухаживавшую за ним сестру милосердия Екатерину Линд играть ему на рояле^[83].

С оперой были связаны и первые глубокие любовные переживания Петра Кропоткина. В 1919 году в письме известному актеру Александру Ивановичу Южину-Сумбатову он признался, что в юности был влюблен в оперную певицу: «Любовь с ее восторгами я узнал, влюбившись лет шестнадцати в одну высокодраматическую исполнительницу Нормы^[84], – забыл ее имя»^[85].

Интерес же к драматургии у молодого Кропоткина начинается с четырнадцатилетнего возраста. Первым в его жизни был Малый театр. «"Ревизор", "Горе от ума" и "Свадьба Кречинского" со Щепкиным, Садовским и Шуйским легли неизгладимым впечатлением»^[86], – вспоминал он первые театральные впечатления в письме Южину-Сумбатову. Именно на здании Малого театра, по иронии судьбы, в 1919 году большевики разместили барельеф Петра Кропоткина с цитатой: «Обществу, где труд будет свободным, нечего бояться тунеядцев». Свободным труд, как известно, так и не стал. Тунеядцы тоже никуда не делись – ни тогда, ни теперь… А такому милому совпадению Кропоткин порадовался от всей души: «…именно то, что он на Малом театре… порадовало меня. Во всяком другом месте я был бы совершенно равнодушен, а тут… любовь театра заговорила!»^[87]

* * *

Но времени на самостоятельные занятия и чтение было мало: «У нас и комнаты нет, чтобы заниматься, все это делается в роте, так что для того, чтобы читать что-нибудь серьезное, есть время только вечером от 8 до 9½ ч., да еще час, когда все лягут, от 10 до 11 ч., а я не всегда могу заниматься в это время; к концу учения обыкновенно глаза болят»^[88], – жалуется Петр Александру.

И тем не менее, вспоминая позднее годы своей учебы в Пажеском корпусе, Кропоткин признавал, что, в общем, получил весьма неплохое образование. «Наша программа (кроме военных предметов, вместо которых мы могли бы с большей пользой изучать точные науки) была вовсе недурна…» – писал он в «Записках революционера», с похвалой отзываясь о разнообразии предметов и конкретности преподавания^[89]. И в то же время этот опыт обучения стал основой для будущих размышлений анархиста о системе образования в целом. Мало отдельных знаний и обилия фактов – нужны обобщение и систематизация в преподавании любых наук: географии, естествознания, литературы… «Философия и поэзия природы, изложение метода точных наук и широкое понимание жизни природы – вот что необходимо сообщать в школе ученикам, чтобы развить в них реальное естественно-научное мировоззрение»^[90].

Но и этого мало. Всего через одиннадцать лет после окончания Пажеского корпуса Кропоткин, в то время уже участник народнического движения, провозгласил принцип всеобщего интегрального, целостного образования как основы для свободного развития каждой человеческой личности. В качестве альтернативы современному разделению системы образования на начальное, среднее, профессиональное и высшее он выступил за соединение «научного» и ремесленного обучения^[91]. Цель новой интегральной школы – подготовить «здоровых работников, одинаково способных как к дальнейшему умственному, так и к физическому труду». Революционным преобразователям России предстояло собрать воедино теоретические научные и практические ремесленные знания, объединить все виды образования в общую для всех жителей страны трудовую школу: «закрыть все университеты, академии и прочие высшие учебные заведения и открыть повсеместно школу-мастерскую, которая в очень скором времени объемом преподавания, конечно, доразовьется до уровня теперешних университетов и превзойдет их»^[92].

Но до этого еще далеко… В годы учебы в Пажеском корпусе становление мировоззрения юного Петра Кропоткина только начинается.

* * *

Первоначально молодой паж был очарован исторической наукой. Это нисколько не удивляет, ведь властители дум интеллигенции эпохи Николая I и отчасти времен Александра II были историками. Среди них – один из лидеров либералов-западников Тимофей Николаевич Грановский (1813–1856), собиравший на свои лекции по истории Западной Европы аудитории, полные далеко не только студенческой публики. Умеренным либералом-западником был и Сергей Михайлович Соловьев (1820–1879) – прославленный автор многотомной «Истории России с древнейших времен». Столь же яркой личностью был его друг и ученик Петр Николаевич Кудрявцев (1816–1858) – автор трудов по истории средневековых Италии и Франции. Активное участие в политических дискуссиях принимал историк-славянофил Иван Дмитриевич Беляев (1810–1873). Талантливым и весьма эрудированным исследователем истории России был один из глашатаев ультраконсервативной «теории официальной народности» Михаил Петрович Погодин (1800–1875). Был ли прав Петр I, проводя свои реформы, или же следовало сохранить на Руси допетровские порядки? Когда возникла община в России и какова ее роль в истории? По этим вопросам в политизированных интеллектуальных салонах и на страницах толстых журналов шла очень жестокая рубка. Все понимали: тот или иной вывод из истории указывает путь в будущее…

Молодой Петр Кропоткин откровенно писал о том, что хотел бы стать историком^[93]. Он был знаком с трудами Грановского и Кудрявцева. Вероятно, исследовательский путь первого из них вдохновлял Петра. В одном из писем брату он говорит о желании «познакомиться с антропологией, о необходимости которой для истории я узнал у Грановского». И вот «для того, чтобы узнать свои способности по истории», Петр планирует ни много ни мало «написать монографию» о жизни французского короля Филиппа IV Красивого^[94]