Поскольку сами низариты не оставили о себе почти никаких исторических свидетельств, с самого момента возникновения низаритского движения стали возникать всякого рода легенды и мифы о нем. Разгром исторических низаритов монгольскими захватчиками лишил низаритское движение последней возможности защитить себя от все более чудовищных измышлений и обвинений, возводимых на них их противниками. Хотя они выжили и продолжали существовать долгие века после постигшей их катастрофы, ускользнув, пусть в сравнительно, небольшом числе, из рук беспощадных монгольских карателей, созданные низаритами независимые самостоятельные государства прекратили свое существование раз и навсегда. Уцелевшим низаритам пришлось удовольствоваться существованием в рамках относительно небольших, как правило, весьма уединенных, общин, влачивших свою жизнь в условиях строжайшей изоляции. И врагам низаритов уже никто не мог помешать писать и говорить о низаритах что угодно, не опасаясь ни малейших возражений и попыток оспорить или хотя бы поставить под сомнения все более дикие, безумные и яростные обвинения, возводимые на побежденных…Что называется, «игра в одни ворота»…Стоит ли удивляться тому, что в этих условиях расцвел столь пышным цветом миф об «ассасинах», под влиянием которого оказался целый ряд писателей, включая не только таких вдохновенных мастеров пера, как Василий Григорьевич Ян, Лев Николаевич Гумилев, Морис Давидович Симашко или Игорь Всеволодович Можейко, но и пишущего настоящие строки бумагомарателя (в нескольких его предыдущих книгах)?

Ядро и сердцевину этого мифа составляло представление о практикуемых «ассасинами» постоянных политических убийствах как главном и чуть ли не единственном средстве обеспечения существования их «скрытого», «глубинного» государства. Между тем, использование низаритами убийц-смертников было не более чем отработанным на протяжении долгой борьбы за выживание защитным механизмом, созданным гонимой многочисленными врагами группировкой, находившейся в безнадежно проигрышном положении, как с точки зрения численности, как и с точки зрения военно-политического могущества, по сравнению с ресурсами ее противников. В реальности же практика политических убийств была отнюдь не единственным, но лишь одним из средств низаритской стратегии, предусматривавшей, наряду с использованием, в зависимости от обстоятельств, террористических актов, строительство сильно укрепленных крепостей-убежищ в труднодоступных горных районах, в которых можно было укрыться в моменты наибольшей внешней угрозы, а также чрезвычайной (и в некоторых случаях – прямо-таки поразительной, если не сказать – обескураживающей!) гибкости, присущей низаритам способности изменять своим, казалось бы, священным ценностям и убеждениям, политическим взглядам и союзам и даже религиозным воззрениям, причем изменять мгновенно, почти молниеносно. Один из применяемых низаритами тактических приемов всегда доставлял историкам, изучающим низаризм, немало трудностей, и, возможно, создавал порою неуверенность в умах и душах, самих членов низаритского движения, внося в них немалую долю сомнений и смущения. Речь идет о тактическом приеме, именуемом «такийя» (что в буквальном переводе с арабского языка означает «мысленная оговорка», «благоразумие», «осмотрительность» или «осторожность»). В рамках данной концепции своеобразного «разумного оппортунизма» низаритам дозволялось скрывать свои подлинные взгляды, верования и убеждения во избежание тех или иных опасностей, невзгод и неудобств. Вплоть до допущения отречения от собственной веры, как средства сохранения жизни. Это называлось «благоразумным сокрытием своей веры ради высшей цели и высшего блага (то есть – для блага своей религиозной общины)», и вполне могло послужить образцом и моделью поведения для членов позднейшего «франкского» ордена иезуитов с его девизами «к вящей славе Божьей» и «цель оправдывает (или, буквально, «освящает» – В. А.) средства». Как говорится, притворно клянись и лжесвидетельствуй, но тайны раскрывать не смей…

Справедливости ради, следует заметить, что к тактическому приему «такийи» издавна прибегали не только низариты и не только измаилиты, но и мусульмане-шииты вообще. Это «благоразумное сокрытие своей веры» издавна считалось (и считается) одним из руководящих принципов шиизма. Порою не только шиитские, но и суннитские богословы обосновывали дозволенность «такийи» стихами-аятами священного Корана и сунной (преданиями о жизни) пророка Мухаммеда (чье имя означает по-арабски «Достохвальный»), указывая на то, что Коран допускает в случае крайней необходимости внешнее отречение от веры, дружбу с неверными, нарушение ритуальных предписаний. Как и на то, что во времена пророка Мухаммеда один из первых сподвижников пророка – Аммар ибн Ясир – был вынужден формально отречься от ислама, но сохранил в сердце истинную веру.

Тайный характер шиитской пропаганды («дават») и периодические гонения на шиитов привели не только к одобрению их руководителями практики «благоразумного сокрытия своей веры», но и к возведению ее в один из руководящих принципов шиизма. Шиитская «такийя» может применяться как для обеспечения личной безопасности правоверного, так и во имя соблюдения интересов всей общины верующих. Разработку принципа «такийи» и возведение ее в степень религиозной обязанности шииты связывают с именем шестого имама Джафара ас-Садика, умершего в 765 году (о том, кто такие имамы, будет подробно рассказано на дальнейших страницах настоящего правдивого повествования). При этом, в отличие от суннитов, допускавших «такийю» как средство самозащиты, средневековые богословы-шииты со временем стали рассматривать ее как долг и обязанность общественного значения. Но довольно об этом…

Как легко может убедиться уважаемый читатель, у низаритского тайногоордена имелись веские основания принять на вооружение тактику «такийи», отнюдь не являвшейся неким волюнтаристским нововведением основателя низаризма Хасана ибн-Саббаха (или Хасана-и-Саббаха), но восходившей к временам возникновения ислама как такового. Руководитель низаритского ордена (чье мнение считалось его последователями всегда безошибочным и неоспоримым, даже если он называл сегодня белым то, что еще вчера называл черным) был волен в любой момент объявить, что все предыдущие торжественные заявления об исповедуемых низаритами религиозных убеждениях отныне лишались всякой силы и теряли всякое значение. Мгновенное изменение низаритами своей политики на диаметрально, прямо противоположную, практиковалось сплошь и рядом с целью облегчения и оправдания расторжения прежних политических союзов и заключения, вместо них, новых союзов, со вчерашними, казалось бы, непримиримыми противниками и смертельными врагами. Эта казавшаяся пристрастным посторонним наблюдателям подобных «трансформаций» чистой воды оппортунизмом необычайная «политико-идеологическая гибкость» порой сбивала с толку и самих последователей низаризма, не всегда успевавших уловить перемену политического ветра, пере(на)строиться в соответствии с изменением политического вектора и уклоняться в ту или иную сторону, в соответствии с изменением «генеральной линии партии». Но изощренные в казуистике низаритские теоретики и богословы всегда ухитрялись представить очередной религиозно-политический «кульбит» главы движения как вполне законное средство манипуляции противниками низаризма, освященное традициями Корана и сунны.

Конечно, концепция «такийи», рассматриваемая ее критиками как «беспринципное приспособленчество» или «отъявленный оппортунизм», на первый взгляд представляется лишенной особой привлекательности и наверняка не раз смущала последователей низаритского движения. Вероятно, она также помогала сторонникам низаризма оправдывать, задним числом, очередную «смену курса», утверждая, что руководители низаритскогоордена никогда не были беспринципными оппортунистами, но всегда шли единственно верным путем, а их кажущиеся «идеологические шатания» служили лишь для отвода глаз политических оппонентов движения. «Такийя» дала критикам низаризма и творцам «черного» мифа о «вероломных ассасинах» дополнительный повод ставить им в вину постоянное двуличие и лицемерие, придававшее обраставшему легендами движению еще более зловещий характер. Однако именно «такийя» оказалась на поверку вполне оправданной и чрезвычайно успешной тактикой, обеспечивавшей низаритскому движению возможность существовать в качестве самостоятельной силы на протяжении куда более продолжительного периода времени, чем можно было ожидать, исходя из имевшихся в распоряжении этого движения достаточно ограниченных ресурсов. Именно в неизменной верности принципу «такийи» лежит ключ к пониманию удивительной жизнеспособности низаритов и их поразительной приспособляемости к меняющимся внешним обстоятельствам и условиям существования в неизменно враждебной среде. Ибо, как уже говорилось выше, низаризм всегда выживал благодаря своей гибкости и своей способности адаптироваться к процессу исторической эволюции.

Понимание этих факторов помогает развеять мифологический туман, окутывающий низарииский орден как факт реальной истории. На дальнейших страницах настоящего правдивого повествования его автор постарается отделить зёрна от плевел и факты от легенд. Это – дело далеко не простое и требующее немалого времени, в отличие от простого пересказа современным языком сочинений авторов времен давно прошедших. Тем не менее, использование современных представлений и подходов помогает разоблачить многие из глубоко укоренившихся за долгие века в людских умах мифов об «ассасинах». Усилия упомянутых выше и других современных исследователей помогли ввести низаритское движение в определенный реально-исторический контекст. Благодаря их исследованиям мы приблизились к правильной и достоверной оценки места, занимаемого низаритским орденом в истории Средневековья и в мировой истории вообще.

Но, невзирая ни на что, удивительно живучая «черная легенда» о вечно жаждущих крови «убийцах-ассасинах» продолжает существовать и сохранять для многих свою привлекательность и в наши дни, в том числе и потому, что она, несомненно, основывается и на подлинных фактах. Не может быть никаких сомнений в том, что множество террористических актов, приписываемых низаритам, действительно были совершены именно ими. Хотя в отдельных случаях вопрос о причастности низаритов к тому или иному громкому политическому убийству может и должен быть предметом обсуждения. Ибо нередко политические отношения низаритов с жертвой приписываемого им террористического акта на момент его совершения были отнюдь не враждебными, а нейтральными, дружественными или даже союзными (что ставит под сомнение целесообразность ликвидации данного «объекта» с точки зрения низаритов). Однако вся нарисованная усилиями творцов легенд и мифов, не пожалевших черной краски для «безбожных и вероломных кинжальщиков», картина «низаритского беспредела» продолжает свое существование (причем не только в компьютерных играх и комиксах), хотя является не более чем карикатурой на историческую реальность.

От мрачного очарования этой «черной легенды» не оказались застрахованными даже многие поистине великие историки. Например, сэр Стивен Рансиман, автор классической «Истории крестовых походов», писал о теснимых мусульманами «франках» Заморья, что никто из них не знал, сможет ли он избежать удара наточенного на него ножа приверженца ассасинов. Однако, несмотря на огромное впечатление, производимое представителями низаритской группировки как на индивидуальное сознание каждого «франка», так и на коллективное сознание «франкского» Запада, трезвомыслящие современные историки (например, Фархад Дафтари, хотя порой и «перегибающий палку» в своем нескрываемом «низаритофильстве») склоняются к мнению, что, в отличие от утверждений «черной легенды», в действительности жертвами низаритов, направлявших острие своего террора главным образом на выдающихся представителей не христианского, а исламского мира, пало не более пяти «франков».

Исполнителями «ассасинских» террористических актов, согласно популярным представлениям, вошедшим, прежде всего, в художественную литературу (вплоть до знаменитого романа «Граф Монте-Кристо» любимого писателя наших детства-отрочества-юности Александра Дюма-отца) были якобы слепые фанатики, находившиеся в состоянии наркотического безумия. И это – вопреки тому факту, что «кинжальщики» грозного главы низаритского ордена – «Горного старца» действовали всегда с холодным, трезвым, безошибочным расчетом, на что люди, одурманенные наркотиками, просто не были бы способны. Для характерного для низаритов поистине виртуозного совершения терактов требовались глазомер, быстрота, точность и твердая, верная рука, чего, как по отдельности, так и в совокупности, вряд ли можно было ожидать от наркоманов. Да и часто приводимое сравнение низаритских «фидаинов»-«федави» с людьми, пусть и не опьяненными наркотиками, но находящимися в состоянии малайского «амока», также абсолютно некорректно, ибо последние, в своем состоянии слепой ярости, или одержимости, способны убить первого попавшегося, случайного человека, но не заранее выбранную и тщательно выслеженную жертву. Существует основанное на утверждениях средневековых «франкских» хронистов стойкое представление (а у многих – даже убеждение), согласно которому «ассасины» были готовы, по первому же щелчку пальцев своего главы, мгновенно напороться грудью на торчащие из стены железные острия или бестрепетно спрыгнуть в пропасть с высокой башни своей горной крепости-убежища – только ради того, чтобы продемонстрировать свою слепую преданность «Горному старцу» и полное пренебрежение собственной жизнью. Что они якобы владели искусством превращаться в призраки и даже становиться невидимками (совсем как японские ниндзя). Что, сделавшись невидимыми, «кинжальщики» были способны прокрадываться совершенно незамеченными через ряды вооруженных до зубов телохранителей своей будущей жертвы и успешно выполнять порученное им задание.

В действительности все было совсем иначе. Исторические низариты были, в отличие от легендарных «ассасинов», отнюдь не бестелесными призраками, а вполне земными, из плоти и крови, приверженцами и членами реального религиозно-политического ордена. Впрочем, подлинная история этого реального ордена и возглавленного им движения представляется, при ближайшем рассмотрении, ничуть не менее захватывающей, увлекательной и интересной, чем «черная легенда об ассасинах». На протяжении всего периода Средневековья политика и религия в исламском (как, впрочем, и в христианском) мире были настолько переплетены между собой, что отделить одну от другой просто не представляется возможным. Низариты использовали политические убийства как одно из многочисленных имевшихся у них в распоряжении средств обеспечения выживания и упрочения своего дела. Не менее, но и не более того. На протяжении всей своей долгой истории низаритское движение было более склонно использовать не столько убийц, сколько миссионеров-проповедников (известных как «дай», «даисы» или «деи»), и опираться в деле расширения сферы своего влияния именно на них, а не на смертников-«фидаинов». Постоянное воздействие, оказываемое этими проповедниками – «даисами» или «деями» – наумы мусульман, внимавших их тайным проповедям, было гораздо сильнее эффекта от терактов, совершаемых «кинжальщиками». В результате миссионерских усилий «даисов» влияние ордена низаритов распространилось далеко за пределы его первоначального «очага», расположенного на территории Ирана, вплоть до Сирии, Центральной Азии и даже Индии, в которой до наших дней сохранились достаточно крупные низаритские общины. Эти проповедники шли на большие жертвы и на огромный риск, подвергая себя великому множеству разного рода опасностей ради выполнения своего священного долга и успеха дела, которому они посвятили всю свою жизнь. Вдохновенные своей проповеднической миссией, известной под уже упоминавшимся выше названием «дават», они подвергались ежедневной угрозе быть обнаруженными агентами враждебных их движению духовных и светских властей, что грозило им неминуемой и, как правило, крайне мучительной смертью. Причем многие из «даисов» действительно заплатили жизнью за стойкое исповедание и проповедь своей веры, став, в глазах своих собратьев и последователей святыми мучениками – «шахидами». И потому готовность к самопожертвованию и преданность своему делу не на жизнь, а на смерть, занимали в истории орденанизаритов гораздо большее место и имели для их успеха гораздо большее значение, чем интриги и убийства…

Эта книга была написана, невзирая на огромное количество сочинений, посвященных «ассасинской» теме, чтобы, расчистив многочисленные легендарные напластования, попытаться поместить низаритское движение в реально-исторический контекст. Что представляется делом совсем не простым, учитывая живучесть и устойчивость «черной легенды» об «ассасинах». Тем не менее, искушение написать подлинную историю низаритского ордена (не впадая в искушение пытаться написать историю низаризма как религиозного течения, историю Ближнего и Среднего Востока, историю Крестовых походов, историю измаилизма, историю шиизма и историю ислама вообще) было слишком велико, чтобы автор отказался от своего давнего намерения (в том числе, и ради своей реабилитации в глазах уважаемых читателей за свое прежнее, слишком доверчивое к легендам и мифам об «ассасинах», отношение к низаризму, отразившееся в нескольких его предыдущих книгах, в той или иной мере затрагивающих «батинитскую» тему).