3. «Мужлан» Гай Мáрий, дядя Цезаря

Служебная карьера отца «нашего» Цезаря, «звезд с неба не хватавшего», завершилась должностью претора^[20], а затем и проконсула^[21]. Ему была отдана в управление еще не вполне замиренная Римом провинция Азия^[22]. Особой роли в воспитании своего сына и наследника его отец и тезка Гай Юлий Цезарь Старший, похоже, не играл, и не служил своему отпрыску примером для подражания. А вот мать Цезаря, властная Аврелия, обладавшая завидными практической хваткой и здравым смыслом, долго держала сына под своим влиянием. В общественной жизни Града на Тибре семейство Юлиев заметной роли не играло.

Однако заключение удачного брака опять заставило Рим заговорить о Юлиях, чье имя снова обрело известность. Тетка Цезаря – Юлия – вышла замуж за одним из виднейших политических деятелей описываемой эпохи – доблестного мужа, чьему славному примеру Цезарь на протяжении всей своей жизни стремился следовать, чей образ, овеянный славой, он, с той или иной целью, не раз использовал, как лозунг, щит и знамя – Гая Мария, консула, реформатора римской армии и прославленного полководца, успешно отразившего нашествие «варваров»^[23] – кельтов (цельтов) и германцев, – поставившее под угрозу само существование «Вечного» Рима.

Глядя на портретный бюст вышедшего из самых низов великого военачальника и политика Гая Мария, сразу понимаешь, что он не был наделен излишним чувством юмора (если вообще им обладал). Зато природа, или боги, наделили его множеством других качеств, несомненно, необходимых всякому человеку, происходящему из социальных низов и стремящемуся пробиться наверх, в высшие сферы. Например, решительностью, беззастенчивостью в средствах и немалой порцией жестокости.

Его явно не отличающееся особой тонкостью, и уж тем более – изысканностью – черт, довольно мрачное безбородое лицо можно увидеть и, при склонности к физиогномике, изучить по бюсту, выставленному на всеобщее обозрение в Музее Римской цивилизации «Вечного Града» на Тибре: глубокие морщины, чувственные губы, львиный нос, многочисленные складки, наводящие скорее на мысль о склонности к насилию, жестокости и вспыльчивости, чем на способность тонко чувствовать и испытывать душевные страдания. И надо всем этим нависает большой выпуклый, мощный лоб, говорящий о незаурядных мыслительных способностях.

Он был простым сельским пареньком из окрестностей захолустного городка Арпина, не имевшим ни знатных предков, ни денег, ни образования, ни связей, зато в избытке наделенным здоровым честолюбием, предприимчивостью, умом, желанием выдвинуться, во что бы то ни стало. Как писал о Гае Марии Саллюстий: «Родившись и проведя все детство в Арпине, он, едва возраст позволил ему носить оружие, проявил себя на военной службе, а не в занятиях греческим красноречием (курсив наш – В. А.) и не в удовольствиях городской жизни. Так его ум, благодаря честным занятиям нетронутый, созрел в короткое время». Юный Гай вступил в клиентелу богатого и влиятельного патриция Метелла, сумевшего разглядеть в молодом Гае многообещающие задатки, выделившего пришедшего в Город на Тибре за счастьем поселянина из множества своих клиентов-прихлебателей, и оказывавшего Марию покровительство, пока тот не предал своего покровителя, когда счел это выгодным, заняв военный пост командующего римскими войсками в Нумидии, занимаемый прежде Метеллом, которого даровитый подчиненный ловко «подсидел». Впрочем, до этого было пока что еще далеко…

Беспощадный к себе и к другим, Марий быстро делал военную карьеру. Однако, чтобы занять ключевые позиции, ему необходимо было заняться политической деятельностью (ступенькой к которой была обязательная в то время служба в армии). Первым шагом Мария на пути к превращению в успешного политика стал его брак с «принцессой» из патрицианского дома Юлиев. Так Гай Юлий Цезарь впоследствии стал племянником Мария.

«Народный» диктатор» Гай Мáрий

После женитьбы на Юлии политическая карьера Мария стремительно пошла вверх. При поддержке всемогущего Метелла безродный зять Гая Юлия Цезаря Старшего, вчерашний «неотесанный мужлан» из самой что ни на есть «глубинки», стал в Риме народным трибуном. «Хотя почти никто не знал его в лицо, все трибы^[24] за его подвиги отдали ему голоса» (Саллюстий). В должности народного трибуна любимец городского плебса (и в то же время – протеже «знатнейшего из знатных» Метелла) Марий добился от насквозь аристократического сената принятия нескольких постановлений в пользу римского «пролетариата в лохмотьях», что обеспечило простолюдину-честолюбцу голоса голодранцев-избирателей, необходимых ему, чтобы подняться на следующую ступень должностной иерархии. Юлии предоставляли ему необходимые денежные средства, Метелл – необходимый «административный ресурс». Марий, человек без роду и племени, был избран претором. «Затем одну за другой он достиг и других магистратур (выборных государственных должностей – В. А.) и, облеченный властью, всегда действовал так, что его признавали достойным более высокой должности, чем та, какую он исполнял» (Саллюстий). Когда же Римская республика оказалась в крайне сложной ситуации вследствие сильно затянувшейся, неудачной для римлян, войны со взбунтовавшимся Югуртой – «другом и союзником римского народа», то есть вассальным царем расположенной в (Северной) Африке Нумидии (описанной Саллюстием), Мария, известного своими военными талантами, избрали консулом (чему безуспешно противился Метелл). Как писал Саллюстий: «Мария уже давно мучила мечта стать консулом, для чего у него, за исключением древности происхождения, были в избытке все другие качества: настойчивость, честность, глубокое знание военного дела, величайшая храбрость на войне, скромность в мирное время, презрение к наслаждениям и богатствам, жадность к одной лишь славе <…>». И он добился своего, став первым римским консулом, не принадлежавшим к нобилитету. А ведь «тогда простому народу были уже доступны другие магистратуры, консульскую (же – В. А.) должность знать пока сохраняла за собой, еще передавая ее из рук в руки» (Саллюстий), ибо сочла бы эту должность «оскверненной», если бы ее занял свободный, но неродовитый римский гражданин. Времена, в которые римскими консулами стали «избираться», а на деле – «назначаться» не то что римские простолюдины, а прямо-таки отпетые «варвары» – галлы, германцы, иллирийцы, исаврийцы и аланы – еще, хвала богам, не наступили…

Избранный консулом, Марий (носивший, судя по сохранившейся монете 82 года, в этой должности густую бороду и шевелюру) победил-таки мятежного нумидийца Югурту, умудрявшегося на протяжении целого десятилетия водить Римскую мировую державу за нос, используя свои казавшиеся неисчерпаемыми финансовые ресурсы для подкупа коррумпированных римских магистратов и военачальников (известно крылатое изречение нумидийского царя о Риме: «Продажный город, обреченный на скорую гибель – если только найдет себе покупателя!»). Марий же не дал Югурте подкупить ни себя самого, ни своих подчиненных – и потому в итоге одержал победу над увертливым, как угорь, непокорным нумидийцем. Засевшая в сенате знать, косо смотревшая на «выскочку» Мария, все же была вынуждена, пусть даже скрипя зубами от досады, почтить триумфом полководца-«деревенщину», за которым стояла победоносная армия. А вот пригласили ли «отцы-сенаторы» безродного триумфатора на последовавший за триумфом традиционный пир – большой вопрос. «С кувшинным рылом – да в калашный ряд» – эта поговорка была наверняка известна не только в нашем, русском, Третьем, но и в «ихнем», италийском, Первом Риме…

Консул Гай Марий на римской монете 82 года до Р. Х.

Тогдашняя римская знать именовала людей, которым удавалось, не принадлежа к верхам общества и не имея знатных предков, но зато имея много денег, играть роль в государственной жизни, «новыми людьми» (лат. hominеs novi), и брезгливо морщила свои аристократические носы при одном упоминании подобных выскочек, не знавших правил приличного обхождения, не умевших вести себя в обществе, лишенных светского лоска и даже не знавших греческого языка (давно уже ставшего для римских аристократов таким же родным, как их праотеческий латинский)^[25]. Впрочем, «мужлана» Гая Мария, судя по всему, не интересовало мнение о нем сих благородных римлян. Он явно больше ценил реальную власть, чем ее внешние атрибуты, проявления и формы. В своем описании военной кампании римской армии против Югурты (известном как «Югуртинская война») Саллюстий вкладывает в уста «худородного» Мария следующие слова: «Я верю, что хотя от природы все равны, но самый храбрый – и самый благородный» (другой вариант перевода этой «сентенции максимы»: «Я полагаю, что все люди – одинакового происхождения, но все храбрейшие – они и самые благородные»).

Думается, что, если приведенное выше изречение, ставшее крылатым благодаря Саллюстию, и принадлежало Гаю Марию, оно вряд ли отражало его искренние убеждения. Марий наверняка не считал всех людей равными от рождения. Тем не менее, приведенное выше высказывание «выходца из захолустья» наверняка затрагивало самые тонкие душевные струны внимавших его речам незнатных римлян, как военных, так и гражданских, пробуждая в них соответствующие чувства. И эти чувства в них продолжали пробуждать на протяжении долгих лет другие честолюбивые «выскочки». Такие и сходные по смыслу и содержанию сентенции, направленные, по сути дела, против политического засилья родовой аристократии, быстро стали неотъемлемой частью официальной программы и лозунгом сложившейся в Римской республике, в противовес сенатской олигархии, политической партии «народников» (лат. «популяров», от слова «популус» – «народ»), которую вскоре возглавил дядя Цезаря – триумфатор-«выскочка» Гай Марий.

Наконечники священных копий древних германцев

Но, прежде чем возглавить «популяров», Марию пришлось еще раз идти на войну, чтобы спасти римский сенат и народ от гораздо более серьезной опасности, чем нумидийский царь Югурта. Над Римом нависла угроза кельто-германского нашествия.

В 115 году до Р. Х. на полуостров Ютландию (расположенный на территории современной Дании) обрушилось катастрофическое наводнение. Целый ряд германских народностей, вследствие разгула природной стихии, лишился земель, на которых дотоле проживал. Нескончаемо длинные колонны германских «вооруженных мигрантов» на деревянных повозках с цельными, без спиц, деревянными колесами, потянулись на Юг, в поисках новых земель для поселения. Встречавшиеся переселенцам по пути, иные народы пытались оказать им вооруженное сопротивление или же отступали под натиском воинственных кимвров (кимбров, цимвров, цимбров), тевтонов «и иже с ними», превращаясь, в свою очередь, в мигрантов. Словно неудержимая лавина, катилась эта волна «переселения народов» в южном направлении. По пути переселяющиеся на Юг кельтские и германские племенные группы вступали в союзы друг с другом (и друг против друга), в движение пришел весь Север Экумены, кимвры и тевтоны «со товарищи» добрались до римских Альп. К их полчищам присоединились амброны, тигурины и тугены – одни воинственней других. Свевы (о которых еще пойдет речь далее) оттеснили гельветов^[26] на территорию Галлии (современной Франции). Лишившиеся родины, отчаянные и привычные к войне северные «варвары» подходили все ближе к сердцу Римской республики. Ибо Галлия, не говоря уже о территории Гельветии, или Гельвеции (сегодняшней Швейцарии) и Северной Италии, считалась неоспоримым колониальным владением Римской «мировой» державы, на которое никто дотоле не осмеливался покушаться.

Граждане «Вечного» Рима, преисполненные, в своих высших слоях, презрения, испытываемого обладателями высокоразвитой культуры к «примитивным дикарям», и вечного страха имущих перед неимущими, со все более возрастающим беспокойством наблюдали за грозовой тучей, неотвратимо надвигавшейся на них с севера. Хотя автор настоящей книги очень склонен усомниться в «примитивности», «дикости» и «нищете» северных мигрантов, приближавшихся к «центру обитаемого мира». Вот в каких выражениях, к примеру, описывал конницу кимвров античный историк и биограф Плутарх Херонейский^[27], несомненно, опиравшийся на свидетельства современников и очевидцев излагаемых им событий: «А конница, числом до пятнадцати тысяч (даже если считать это типичной для античных авторов гиперболизацией – кто их, «варваров», точно считал? – все равно из общего тона описания ясно, что кимврская кавалерия значительно превосходила римскую по численности – В. А.)выехала во всем своем блеске, с шлемами в виде страшных, чудовищных звериных морд с разинутой пастью, над которыми поднимались султаны из перьев, отчего еще выше казались всадники, одетые в железные панцири и державшие сверкающие боевые щиты.

У каждого был дротик с двумя наконечниками (по одному наконечнику на каждом конце древка – В. А.), а врукопашную кимвры сражались большими и тяжелыми мечами» («Избранные жизнеописания. Марий»). Думается, что и пехота кимвров и тевтонов была вооружена и снаряжена немногим хуже (хотя, конечно, в коннице у всех народов тогда, да и не только тогда, служили самые богатые и, соответственно, лучше вооруженные, их представители). Примечательно и отсутствие, в описании Плутарха, вопреки широко распространенным по сей день представлениям, на шлемах «нордических варваров» рогов или крыльев.

Суеверные римляне были особенно обеспокоены тем, что, по опережавшим продвижение кимвров и тевтонов «со товарищи» на юг устрашающим слухам и рассказам беглецов, у всех северных пришельцев, независимо от возраста (вплоть до самых маленьких детей) волосы были «седые, как у стариков» (так в массовом сознании смертельно перепуганных южан воспринимались белокурые волосы блондинов-северян). А раз так – с пришельцами явно было «что-то нечисто».

Как бы то ни было, в «высших сферах» римской политической жизни было, наконец, принято решение двинуть на северных «варваров» Мария с его легионами, снабдив полководца на период оборонительной войны консульскими полномочиями – высшей исполнительной властью Римской республики – «авансом», сразу на пять легислатур подряд.

Прежде чем преградить путь борющимся за свое существование, а точнее – выживание – северным народам, уже успевшим нанести пытавшимся сдержать их натиск римлянам на дальних подступах к Италии рад поражений (что, в свете приведенного выше описания вооружения якобы «примитивных» варваров Плутархом, не представляется особо удивительным), Марий, со всей своей практической сметкой и решительностью профессионального военного, приступил к незамедлительному коренному реформированию римской армии. Ибо считал лишь обновленное римское войско (лат. еxеrcitus romanus) способным спасти Град на Тибре от «варваров». И «деревенщина» Гай Марий вверенное его попечению римское войско действительно обновил (во всяком случае, согласно традиционной точке зрения, оспариваемой некоторыми современными историками)^[28].