Глава 5
Британскость и английскость в национальном проекте

Причиной выбора Великобритании как еще одного сравнительного примера стали следующие соображения автора. Первое – это наличие явных параллелей между двумя нашими странами по части вариантов национализма и идеи нации. Важное обстоятельство заключается в имперском прошлом двух стран – Великобритании и России, переживших в ХХ веке распад и глубокие трансформации с образованием диаспоральных сообществ и миграционных движений. Второе соображение – это выполненные в последние годы российскими учеными исследования на эту тему, которые были опубликованы в том числе и в коллективных трудах под моей редакцией^[72]. Было бы грех не использовать материал и аргументы научных соратников, хотя это не означает единомыслие в оценках.

Соединенное Королевство Англии, Шотландии и Северной Ирландии (Великобритания) – одно из старейших государств мира и крупнейшая европейская нация-государство с очень сложным составом населения и своеобразным государственно-политическим устройством. Еще более сложными представляются процессы в этнокультурной сфере, идентификационные характеристики жителей этой страны. Эти стороны общественной жизни настолько динамичны, что порою даже трудно проследить за их динамикой. Естественно, многое зависит от элитных предписаний, предпочтений и действий элит, геополитического контекста. Но в рассматриваемом случае есть многое и от исторической предопределенности, традиций и ценностей, в которых отражается многовековой опыт этой некогда «великой морской державы», крупнейшей в мире колониальной империи, стране – первичном носителе языка, на котором говорит больше всего в мире людей. Даже после выхода страны из Европейского Союза парламент и бюрократия ЕС продолжают говорить на английском языке. Оказали на ситуацию в постимперской Великобритании конца XX в. и начала XXI в. миграционные процессы и политика мультикультурализма, которым в ответ обозначился консервативный поворот в пользу культур большинства и т. н. традиционных ценностей и образа жизни.

В центре всего этого оказались дебаты о национальной идентичности, поиски нового образа гражданской нации и отношения бывшей «титульной нации» англичан и других локальных наций страны к общебританскому национальному проекту. Вот как характеризует эту историческую ситуацию М. А. Липкин: «Начиная с 1990 г. во многих культурных исследованиях на Британских островах произошел всплеск интереса к изучению британской культуры с акцентом на изучение исторической эволюции термина британский (British) и его идеологический подтекст. В общественно-политической лексике страны вместо термина инглишнес (Englishness) в последнее время все чаще вводится понятие бритишнес (Britishness)… Очевидно, что в условиях роста сепаратистских тенденций не только в Северной Ирландии, но также в Шотландии и Уэльсе употребление понятия Англия и англичане стало сужать географические рамки страны до нескольких десятков графств в центральной и юго-восточной части острова Великобритания. Между тем, подобно возрождению термина россияне в современной России (граждане многонациональной страны, не обязательно русские), употребление терминов Британия и британцы (по крайней мере в политической риторике) означало обращение к Соединенному Королевству Великобритании и Северной Ирландии в целом и ко всем его гражданам, независимо от их этнической принадлежности… На официальном уровне в последнее десятилетие слова Англия, английский заменяются на Британия и британский, а употребление старых терминов считается дурным тоном»^[73]. Эти слова историка относятся к 2007 г., но последние полтора десятка лет добавили драматизма и усложнили ситуацию.

Британскость против английскости?

Сначала рассмотрим, как обстоит дело в Великобритании, где британская нация или британцы, казалось бы, являются доминирующими концептами гражданской нации. Известно, что страна делится на ряд регионов с собственной давней историей и явными культурными различиями. За последние десятилетия в стране очень выросло население иммигрантского происхождения, т. е. это – британцы или их родители, которые родились за пределами Великобритании. Как и во многих государствах мира, включая Россию, регионально-этническая идентичность здесь конкурирует со страновой, общегражданской идентичностью. Причем не только среди исторических меньшинств и групп иммигрантского происхождения, но и среди «ядерного» большинства, т. е. среди собственно англичан. Английскость издавна, а в последние годы особенно, больше всего конкурирует с британскостью, ибо культурно-историческая дистанция здесь незначительна, и оба понятия воспринимаются и используются как синонимы.

Здесь такая же ситуация множественной и не взаимоисключающей идентичности, которая характерна прежде всего для регионов Шотландии, Северной Ирландии и Уэльса. Так, например, Шотландская социологическая служба в 1979 г. установила, что 95 % жителей Шотландии считают себя «шотландцами» в разной степени значимости этой идентификации (первичная, вторичная или второстепенная по сравнению с другими) и 80 % считают себя также «британцами» в разной степени. Если же вопрос ставится как единичный выбор между шотладскостью и британскостью, то 57 % идентифицировали себя как шотландцы и 39 % – как британцы. С тех пор британскость среди жителей этой части страны пошла на убыль: в 2000 г. при единичном варианте выбора уже 80 % назвали себя «только шотландцами» и 13 % – «только британцами», но все равно 60 % продолжали считать себя также и британцами в разных сочетаниях с другими идентичностями. Но спустя полтора десятилетия опрос 2014 г. показал, что при единичном выборе уже 31–36 % показали себя «прежде всего британцами» и 58–62 % – «прежде всего шотландцами»^[74].

Причиной снижения уровня британской идентичности в Шотландии в 1980–1990-е гг. было правление консерваторов во главе с М. Тэтчер и Д. Мэйджором, которые проводили непопулярную политику в отношении преимущественно лейбористской Шотландии. Но после учреждения собственного Шотландского парламента в 1999 г. и уже на референдуме 2014 года по поводу независимости Шотландии общебританская лояльность все же не позволила осуществить сецессию. Брекзит снова поменял ситуацию в пользу отделения, и перспектива сецессии выглядит на сей раз вполне реальной. В таком случае концепт шотландской нации, который существует издавна преимущественно как культурное понятие, может обрести гражданско-политический смысл, ибо возникнет новое суверенное государство-нация. Ничего невероятного в данном исходе судьбы нынешней британской нации и опыта нациестроительства из отколовшейся от нее части нет. Это очень распространенный случай в истории наций и государств, который неправильно трактовать как якобы отсутствие существования британской нации как народа и самосознания. Также ошибочно трактовать распад СССР как подтверждение якобы фейкового существования советского народа и советского самосознания.

Большой интерес в сравнении с российским опытом представляет собой ситуация с сердцевинной культурой (core culture) Великобритании – а именно феномен английскости, т. е. англичане как общность и как форма самосознания. При вопросе сделать единственный выбор в наборе идентичностей 43 % жителей Англии назвали себя британцами по сравнению с 65 % в 1992 году. Этот спад был вызван разными обстоятельствами, среди которых реакция на сепаратизмы регионов Шотландии, Северной Ирландии и Уэльса, а также недовольство растущими численностью и влиянием британцев иммигрантского происхождения, размывающими культуру и традиции «старой, доброй Англии».

Самая большая оппозиция ЕС и евроскептицизм характерны именно для Англии и Уэльса, что и подтвердил референдум. Позицию за выход из ЕС поддерживали прежде всего те, кто считал себя в большей степени англичанином, чем британцем. Эта бифуркация в национальном самосознании назад от британскости к английскому национализму происходила довольно быстро среди части населения страны. Еще в первой половине 2000-х гг. те, кто определял себя как англичане, были не большими евроскептиками, чем остальные. Их больше волновало положение «коренного населения» внутри страны. Явный рост английского национализма в британской политике произошел с середины 2000-х гг., особенно после публичного высказывания премьер-министра Д. Кэмерона, что «должны быть услышаны миллионы английских голосов…». В ходе референдума и в процессе выхода из ЕС главным лозунгом правящих кругов уже был лозунг «вернуть страну», обращенный прежде всего к английскому избирателю. Тогдашний лидер Партии независимости Соединенного Королевства Найджел Фарадж (с 2019 г. он возглавляет Партию Брекзита) вообще выступал за возрождение Англии на основе фабрично-заводской промышленности, без этнокультурного разнообразия.

Английский национализм стал реакцией на деиндустриализацию страны, на наступление современных транснациональных технологических связей и коммуникаций, размывающих старый уклад жизни и классический английский патриотизм, замешанный еще на имперском величии, святости короны и Великой хартии вольностей. К этому добавились недовольство жителей бедных районов Англии, культурные озабоченности перед воздействием иммиграции и последователей исламской веры и традиции. Таким образом в Великобритании обозначился конфликт между поборниками гражданской, неэтнической британской идентичности, которую политики типа Г. Брауна представляли как антидот шотландскому национализму и радикальному исламу, и политиками, которые выступали против либеральной глобализации, за укрепление английской идентичности с ее корнями в народной культуре и локальных сообществах.

Этот тип конфликтности в сфере идей и политики идентичности обозначился и в других странах Европы с неясным исходом, ибо мультикультурализм и последствия иммиграции во многом уже неустранимы. Но на данном этапе мы имеем пример того, как не рациональные расчет, а эмоциональная составляющая политики и общественных настроений в пользу национальной идентичности в ее классическом страновом и культурном смыслах взяла верх, по крайней мере, в Великобритании. Другими факторами объяснить явление Брекзита и проигрыш глобалистского проекта британскости в пользу английскости довольно сложно. Это еще одно подтверждение, что национализм не сходит с арены и он противостоит глобализму, разрушающему суверенность национальных государств.

Тауэрский мост в Лондоне (фото Д. Н. Караваевой)

Однако подъем английскости выявляет ее неоднородное и сложное содержание. Среди вариантов английского национализма есть поборники как многокультурности, так и т. н. младоанглийскости, но, пожалуй, самым перспективным и единственно реализуемым вариантом утверждения Англии и английскости при сохранении целостности государства является вариант отстаивания и укрепления этого доминирующего компонента государственности и культуры в составе культурно-сложной гражданской нации британцев. Другого варианта без распада страны не существует. Как, кстати, его и не существует и для России, о чем и пойдет речь в последующих главах книги.