Близнецы

Выйдя на нетвердых ногах из леса Донг Пхая Фай, я встретила мужчину, собиравшего травы. Он спросил, откуда я. Из леса Донг Пхая Фай, ответила я. Он поправил меня, сказав, что этот лес называется Донг Пхая Йен. Меня это оставило равнодушной: лес ведь не изменился, сколько бы ему ни дали новых имен.

Выбраться из леса – вот что на тот момент было для меня главной целью: оставаться там стало слишком опасно, ибо я больше не путешествовала одна: в моем чреве снова был ребенок. Я уже потеряла двух младенцев и не могла допустить, чтобы такое случилось вновь. У меня было такое чувство, будто я уже знала живое существо, зародившееся внутри моего тела, знала, как обеспечить ему безопасность, чего избегать и как наилучшим образом за ним ухаживать. По мере того, как рос мой живот, росли и мои чувства. Мне хотелось одного – заботиться о моем младенце, несмотря на то что я его зачала от темного шамана. Самое главное, что это был мой ребенок. Деревья дают плоды, опыленные спорами, которые разносятся ветром. Вы не можете ничего сделать, чтобы подчинить себе природу. И неважно, откуда прилетели эти споры: плоды вырастают на дереве, связанные друг с другом, покуда спелый плод не упадет на землю и его семена не развеются вокруг и не взойдут новым деревом, которое даст новые плоды.

Я не ушла из леса; напротив, я поселилась прямо на опушке, где он граничил с поселком – сегодня это место называют водопадом Муак Лек. Я выстроила себе скромную хижину, еда и вода были в избытке и в легком доступе. Эта беременность протекала совсем иначе, чем прежние две: мой живот вырос таким огромным, что я боялась, как бы он не лопнул. Предродовые схватки были ужасно болезненными. Я чувствовала, как ребенок яростно сучит ногами и толкается в моем чреве несколько недель, покуда наконец не родила. К моему удивлению, это была двойня – оба мальчики. Старший казался худышкой по сравнению с пухленьким младшим. Появление близнецов объяснило мне, почему, вынашивая их, я испытывала такую боль: они ссорились друг с дружкой с самого начала, задолго до появления на свет.

Я отерла слизь с их глаз, носиков и губ. Когда я перерезала пуповину, они заплакали, и их пронзительные вопли разнеслись по всему лесу. Их крошечные конечности содрогались. «Ну, хватит, хватит. Я же не отрезала вас от себя! Вот, берите, сосите мою грудь!» Я смотрела на двух младенцев, на двух живых существ, которых я родила, и думала: это мои дети.

Я растила их, не дав никаких имен, покуда им не исполнилось два или три года. Я называла старшего Дэнг, красный, а младшего Дам, черный, в соответствии с оттенками их кожи.

Как-то здесь появилась группа людей, которые хотели проинспектировать опушку леса. Они не были похожи на местных жителей, которые частенько бродили по лесу в поисках съедобных растений, а казались скорее взбудораженными, словно искали что-то определенное. Приблизившись к моей хижине, они довольно учтиво поприветствовали меня, но вести, принесенные ими, были совсем нерадостными. Они сказали, что я больше не могу здесь оставаться. А когда я поинтересовалась, почему, ответили, что эти места не предназначены для проживания и что мне придется переселиться в жилую зону и стать частью местной общины. Я сказала им, что никогда не была частью какой-либо общины и что всю жизнь прожила в лесу. Но они отказались меня слушать. Они настаивали, что это место граничит с национальным парком – густым лесом с дикорастущими растениями и дикими животными, которые нуждаются в защите от человеческой деятельности. Еще они сказали, что прямо на том месте, где стояла моя хижина, планируется разбить ботанический сад, и людям доступ сюда будет запрещен. Я принялась с ними спорить, заявив, что всю жизнь жила среди духов леса и гор, но они были непреклонны.

– Да кто вы такие, что указываете, как мне поступать? – возмутилась я. И они сказали, что государственные чиновники.

– И какого же государства?

– Тайского государства.

– Что еще за тайское государство? Мы же в Сиаме, разве нет? Эта земля принадлежит королю Сиама, нет?

На эти слова они только рассмеялись и ответили, что эта земля, быть может, еще принадлежит королю, но теперь государство имеет над ней власть. Они сообщили мне, что Сиам изменил название на Таиланд, и стали потешаться над моим невежеством, говоря, что я слишком долго прожила в лесу.

Ну, поначалу меня не слишком интересовало, изменил Сиам свое название или нет, поскольку здешняя земля осталась такой, какой была всегда. Впрочем, изменилось не только название страны, но и управление ею. Лесные угодья сменялись расширявшимися жилыми массивами, причем так стремительно, что уцелевшие лесные зоны требовали защиты и сохранения. Я считала себя частью джунглей, но имела человеческий облик, и у меня были два человеческих детеныша, так что я была вынуждена покинуть свой дом, чтобы влиться в человеческое общество. Мое тело не было связано никакими узами ни с чем, кроме как с моим близнецами.

Они не только изгнали, но и пометили нас, заставив зарегистрироваться как граждан тайского государства. Мне пришлось вписать имена моих сыновей в регистрационный бланк. Вот тогда-то я и дала старшему имя Сиам, а младшему – Тай. С двумя малышами на руках я спустилась с гор, из так называемого ботанического сада Муак Лек, в низину. Там я нашла поле, заросшее разнообразными видами лесных растений и деревьев. И мы втроем начали там жить. Беспокоиться мне было не о чем: Сиам и Тай росли крепкими и здоровыми мальчишками, они владели базовыми навыкам выживания и были неутолимо любознательны. Едва научившись ходить и бегать, эти двое часами где-то пропадали и возвращались домой перепачканные грязью, принося охапки съедобных кореньев и убитой дичи. Но для меня жизнь вдалеке от джунглей, среди людей, обернулась странными, разительными переменами. Я ощущала слабость. Моя кожа, некогда налитая и свежая, высохла и покрылась морщинами. Моя молодость и красота увяли; за какие-то десять лет я превратилась в старуху.

Мое тело постарело – чего нельзя было сказать о духе. Я знала, что мой дух прожил тысячи и тысячи лет. Мой древний дух пережил многое и многих, и он не ослабевал и не дряхлел, как многие мои физические тела.

Оказалось, что в обоих моих сыновьях помимо жажды знаний обитал и талант к рыбалке. Они любили играть у храма неподалеку, где проводили целые дни, помогая монахам, слушая и запоминая их проповеди. Монахи же, полюбив их, научили обоих читать и писать. При храме была маленькая школа, и настоятель записал туда моих сыновей, не взяв с меня за обучение ни бата. Каждый день они возвращались домой с коробкой, полной еды, которую им давал добрый настоятель, и рассказывали мне обо всем, что узнали за день в школе. Я гордилась их смекалистостью и любознательностью, и тем, что они помогали мне добывать пропитание.

Однажды, после многих лет жизни близ того поля в тени деревьев, к нашей хижине подошел мужчина. «Только бы не эти чертовы чиновники!» – подумала я тогда. Он сказал, что нам нужно уехать. Я возразила, сказав, что наша хижина выстроена на ничейной земле, которая является частью джунглей, а значит, никому не принадлежит. Но он назвался владельцем этой земли и сказал, что она вовсе не часть джунглей; более того, мы живем на территории его сада, где он выращивает различные фрукты и овощи. Ему было известно обо мне, продолжал он, но он не думал, что я останусь здесь так надолго. Мы жили, питаясь его урожаем, оставляя ему куда меньше, чем он рассчитывал получать с этой земли. Его это вовсе не радовало, и он хотел, чтобы мы отсюда уехали. Я спросила у него, куда нам уехать. Куда бы мы ни отправились, вся земля уже находилась в чьей-то собственности. А он сказал, что не знает и ему известно только, что он – законный собственник этой земли.

– У меня есть доказательство, – сказал он. – Это написано в купчей.

И если мы не уедем, пригрозил он, ему придется вызвать полицию, нас арестуют и посадят под замок.

– О, – воскликнула я. – А вы не перебарщиваете? Мир – дом для всех живых существ, и почему люди претендуют на единоличное владение землей, которая должна принадлежать всем? Я этого не понимаю.

Он сказал, что не желает слушать мои проповеди и что как землевладелец имеет полное право жить плодами этой земли, а я всего лишь пришлая. Уходите, повторил он, и добавил, что пока что просит по-доброму.

И так мы с моими сыновьями опять стали бродягами. Сыновья, вырастая, становятся более удачными версиями своих родителей – золотыми мальчиками. Узнав, что нам придется искать себе новое место для жилья, Сиам и Тай твердо решили мне помочь.

– Мама, – сказал мне Тай как-то вечером. – Настоятель сказал, что мы можем построить себе небольшую хижину на территории храма.

– Мама, настоятель мне первому это предложил! – снедаемый чувством соперничества, воскликнул Сиам. – А я уж потом сказал Таю. Ты должна была услышать об этом от меня!

– Да о чем ты говоришь? – возмутился Тай. – Настоятель предложил это нам обоим одновременно! И мы оба вправе сообщить об этом маме. Я просто первый ей рассказал. Ты проиграл! Умей проигрывать достойно!

– Ну, хватит, хватит! – успокоила я их. – Я же люблю вас обоих одинаково.

Я протянула к ним руки, но Тай первым бросился ко мне, оттолкнув Сиама в сторону.

Сиам, который с рождения был слабее брата, попытался прильнуть ко мне, но Тай наподдал ему ногой и отшвырнул прочь. В глубине души мне стало его жалко.

– Мам? – пробормотал Тай.

– Да, малыш? – отозвалась я.

– Однажды я найду для тебя дом, где ты будешь жить, и никто тебя оттуда не выгонит. Просто подожди.

Я до сего дня помню его слова и то, как он их произнес – серьезным тоном, не терпящим возражений, прямо как взрослый. Я была очень тронута, и мои глаза наполнились слезами.

– Однажды я куплю всю эту землю! – добавил он.

Я обняла младшего сына, но при этом наблюдала за старшим, который сидел, обиженно повернувшись спиной ко мне, и глядел на окрестные поля. Он, верно, считал, что я его люблю меньше, чем младшего брата. Вовсе нет, мой дорогой сын! Я вас обоих люблю одинаково; и говоря по правде, я беспокоюсь о тебе куда больше, чем о твоем младшем брате. Судьба Сиама заставляет его отдаляться от матери. Я чувствовала, как он смотрит на меня, надеясь, что я ценю и знаю все, что он пытается для меня делать. Он смотрел на меня невидящим взглядом, прикованным к горизонту за джунглями. Выражение лица отражало его тайные помыслы, словно он пытался приказать грому греметь, облакам двигаться, небу изменить цвет; как будто эти знаки смогли бы заставить меня понять, что он способен ради меня на великие дела, способен творить чудеса – и без единого на меня взгляда. Все – для его матери!

Спустя десять лет Сиам сказал мне:

– Ценность человека определяется не тем, что он говорит о себе, но тем, что говорят о нем другие!

Мой дорогой сын Сиам.

Мы трое поселились на территории храма, построили небольшую хижину у кладбища, неподалеку от леса. Утомленная своей старостью, я уже не могла быстро ходить или носить тяжести, как бывало. И все же – как всякий, кто привык всегда заботиться о себе сам – я терпеть не могла безделья. И поэтому я вызвалась добровольно принимать участие в делах храма, насколько это было мне по силам.

Сиам отличался умом, Тай – решительностью. И их разные способности направили их по разным дорогам в жизни. Настоятель был уверен, что Сиама ожидало блестящее будущее; и когда ему уже было нечему научить этого ребенка, дабы утолить его неистощимую жажду знаний, настоятель отправил Сиама в Бангкок, где тот мог получить высшее образование. Настоятель предложил отправить в Бангкок и Тая, но Тай отказался. Он был слишком привязан ко мне. Тай, по его словам, был рад за своего брата-близнеца, но он предпочел остаться дома, заботиться обо мне и делать мою жизнь еще счастливее, чем прежде: мол, наберись терпения – и ты увидишь! Он поступил на профессиональные курсы в местном колледже и каждый вечер возвращался ко мне после занятий. Он старался как мог заботиться обо мне и о настоятеле. Тай всегда был настойчивым: если его душа лежала к чему-нибудь, он неизменно добивался успехов на этой стезе. Когда ему представлялась возможность, Тай вцеплялся в нее мертвой хваткой, чтобы не упустить, с горящими глазами и орлиной решимостью.

Тай устроился работать на цементный завод. Он проработал там меньше двух лет, когда его повысили в должности до начальника отдела. На этой работе ему хорошо платили, и позднее, в начале следующего года, он смог купить небольшой участок земли около реки в тамбоне Баан Па. Выполняя данное обещание, он выстроил мне небольшой дом, окруженный садом. Мы вдвоем, мать и сын, поблагодарили настоятеля храма, прежде чем въехать в свой новый дом, выстроенный на нашей собственной земле исключительно благодаря усилиям и упорному труду Тая.

Я была вполне довольна, но меня все же мучили заботы. Чем старше я становилась, тем больше меня беспокоили мысли о том, что мне нечего делать. Я старалась занять себя хлопотами по дому.

– Ты теперь совсем взрослый, – говорила я Таю. – Тебе нужно выбрать себе занятия, которые сделают тебя счастливым. Тебе больше не надо заботиться обо мне. Я сама о себе прекрасно позабочусь. Ты построил мне дом. Давай же, начни жить своей жизнью!

Что же до Сиама, то он редко приезжал к нам после того, как покинул дом и уехал в Бангкок получать высшее образование. Он регулярно навещал настоятеля храма и несколько дней ночевал у меня в доме. И не успевала я оглянуться, как он опять уезжал. И потом, по прошествии почти года, снова возвращался. Время от времени он писал мне письма – сначала он рассказывал, что ему нужно еще долго учиться, чтобы стать преподавателем, а потом вдруг от него пришло письмо, в котором он говорил, что подумывает изучать политику. С таким своенравным умом, как у него, думала я, едва ли он когда-нибудь вообще завершит свои штудии. В этих редких письмах Сиам подробно описывал мне все, с чем он сталкивался в жизни, и новый опыт, который он постигал, и путешествия, в которые он пускался в поисках смысла жизни. Тай читал их мне вслух.

– Ты разве не видишь, мама? – насмешливо сказал Тай, читая мне одно из таких писем. – Я не был так уж неправ, когда говорил, что в конце концов он станет никчемным неудачником.

После этого письма от Сиама долго не было никаких вестей. И когда очередное письмо наконец пришло, он сообщил в нем, что участвовал вместе со студентами-однокурсниками в нескольких политических демонстрациях и что когда их решили разогнать силой, ему пришлось бежать в джунгли. Теперь уж ему не было суждено завершить свое обучение. Тем не менее, писал он, весь мир в его руках, и получить высшее образование, разумеется, можно не только в стенах университета.

– Что за чушь! – воскликнул Тай, язвительно расхохотавшись над письмом брата.

Сиам также написал, что он два года прожил за границей и недавно вернулся в Таиланд, когда политическая обстановка в стране стала более спокойной. Он собирался начать жизнь с чистого листа. Это был неоценимый жизненный опыт, позволивший ему понять истинную жизнь и дух трудящегося класса.

«Не беспокойся обо мне, мам, – писал Сиам. – У твоего сына много жизней, и когда настанет нужный момент, я вернусь домой и за все тебя поблагодарю».

У Тая не нашлось ни единого доброго слова для старшего брата. Он постоянно сетовал на то, что Сиам ненадежный и что он впустую тратит свою жизнь. Я попросила Тая не быть к брату таким строгим.

В глубине души я чувствовала, что нас с Сиамом роднит абсолютно одинаковый дух. Он всю жизнь путешествовал с места на место, так ведь и я жила так же. Он сказал, что у него много жизней, как и у меня. Я ничуть не возражала против того образа жизни, который выбрал для себя Сиам, но свое одобрительное отношение я держала в тайне от Тая, чтобы он не обвинял меня в фаворитизме. Тай не мог принять тот факт, что кто-то еще мог любить его мать, как и не мог разделить материнскую любовь с кем-то еще. Эту черту характера он унаследовал от отца.

Моя тревога за Сиама отчасти произрастала из необъяснимого дурного предчувствия о его будущей судьбе, которое меня всегда преследовало. Поскольку мы были очень похожи друг на друга, я будто могла сказать заранее, что с ним произойдет, словно моя собственная жизнь была чертежом его судьбы.

Позднее Тай купил еще один земельный участок недалеко от главного шоссе в округе Тхап Кванг, где начал собственный гаражный бизнес. Он нашел себе жену, которая была, как я слыхала, земельным брокером. На своей новой земле Тай построил для них дом. И с тех пор он перестал часто навещать меня. Я была счастлива за него, и, само собой, тому, что он последовал моему совету. Я была рада, что один из моих сыновей наконец-то обустроил свою жизнь.

Но у меня еще был старший сын, о ком я не могла не тревожиться, и он собирался вернуться домой.