Эррол Маск

Эррол Маск, авантюрист и пройдоха, всегда искал новые возможности для заработка. Его мать Кора родилась в Англии, где в четырнадцать лет окончила школу и устроилась на работу на завод по производству фюзеляжей для истребителей-бомбардировщиков, а затем села на корабль и эмигрировала в ЮАР. Там Кора познакомилась с Уолтером Маском, специалистом по криптографии и офицером военной разведки. Он служил в Египте – разрабатывал планы, чтобы вводить немцев в заблуждение, используя муляжи орудий и прожекторов. После войны он в основном молча сидел в кресле, пил и применял свои криптографические навыки, разгадывая кроссворды. В результате Кора ушла от него, забрав с собой двоих сыновей, съездила в Англию, купила “бьюик”, а затем вернулась в Преторию. “Она была самым сильным человеком, которого я знал”, – говорит Эррол.

Эррол выучился на инженера и занимался строительством гостиниц, заводов и торговых центров. Параллельно он восстанавливал старые автомобили и самолеты. Также он пробовал себя в политике, обошел на выборах африканера из Национальной партии, которая поддерживала апартеид, и стал одним из немногих англоязычных членов городского совета Претории. В газете Pretoria News от 9 марта 1972 года о выборах написали под заголовком “Реакционеры против истеблишмента”.

Как и Хальдеманы, он любил летать. Он купил двухмоторный самолет Cessna Golden Eagle, на котором доставлял съемочные группы в свою хижину, построенную в буше. Однажды в 1986 году, намереваясь продать самолет, он приземлился на аэродроме в Замбии, где встретился с панамско-итальянским предпринимателем, готовым его купить. Они договорились о цене, но вместо денег Эррол получил изумруды, добытые в трех небольших шахтах, которыми этот предприниматель владел в Замбии.

Тогда Замбией руководило постколониальное черное правительство, но бюрократический аппарат еще не функционировал, поэтому шахта не была зарегистрирована. “Зарегистрировав ее, ты остался бы ни с чем, ведь черные все бы забрали себе”, – объясняет Эррол. Он критикует родственников Мэй за расизм, но утверждает, что сам к нему не склонен. “Я ничего не имею против черных, но они просто не такие, как я”, – говорит он в длинном и путаном телефонном разговоре.

Кора и Уолтер Маск

Эррол, который никогда не входил в число владельцев шахты, расширил свой бизнес, импортируя необработанные изумруды и отправляя камни на огранку в Йоханнесбург. “Многие приходили ко мне с украденными грузами, – говорит он. – Я ездил за границу и продавал изумруды ювелирам. Это была настоящая авантюра, ведь все происходило нелегально”. Изумрудный бизнес принес ему около 210 тысяч долларов, но потерпел крах в 1980‐х, когда русские создали в лаборатории искусственный изумруд. Эррол Маск лишился всех своих изумрудных заработков.

Их брак

Эррол Маск и Мэй Хальдеман начали встречаться, когда были еще подростками. Их отношения были драматичны с самых первых дней. Эррол неоднократно предлагал Мэй выйти за него замуж, но она не доверяла ему. Узнав, что Эррол ей изменяет, она так расстроилась, что неделю плакала и ничего не ела. “От горя я потеряла четыре с половиной килограмма”, – вспоминает она, и это помогло ей победить в местном конкурсе красоты. Она получила 150 долларов и 10 билетов в боулинг, а также вошла в число финалисток конкурса “Мисс Южно-Африканская Республика”.

Окончив колледж, Мэй переехала в Кейптаун и стала выступать с лекциями о питании. Эррол приехал к ней в гости, привез с собой кольцо и сделал предложение. Он обещал, что в браке изменится и будет хранить ей верность. Мэй только что разорвала отношения с другим изменившим ей парнем, сильно прибавила в весе и начала бояться, что никогда не выйдет замуж, а потому сказала Эрролу да.

Вечером после свадьбы Эррол и Мэй, купив недорогие билеты, улетели в Европу на медовый месяц. Во Франции Эррол купил Playboy, запрещенный в ЮАР, и листал его, лежа на узкой гостиничной кровати, к огромному неудовольствию Мэй. Их ссоры становились все более ожесточенными. Когда они вернулись в Преторию, она даже хотела поставить на браке крест. Но вскоре ее настигла утренняя тошнота. Она забеременела во вторую ночь медового месяца, когда они были в Ницце. “Я понимала, что, выйдя за него, совершила ошибку, – вспоминает она, – но пути назад уже не было”.

Глава 2
Себе на уме

Претория, 1970‐е

Одинокий и целеустремленный

В 7 часов 30 минут утра 28 июня 1971 года Мэй Маск родила мальчика с очень большой головой, который весил 3,6 кг.

Сначала они с Эрролом хотели назвать его Ниццей в честь французского города, где он был зачат. Возможно, история сложилась бы иначе – и судьба, по крайней мере, усмехнулась бы, – если бы мальчик пошел по жизни с именем Ницца Маск^[1]. Но вместо этого, надеясь порадовать Хальдеманов, Эррол согласился дать ребенку имя, связанное с той стороной семьи: Илон в честь деда Мэй Дж. Илона Хальдемана и Рив в честь бабки Мэй по материнской линии, которая носила такую фамилию в девичестве.

Эрролу понравилось имя Илон, поскольку оно имело библейские корни, и позже он сказал, что как в воду глядел, когда решил назвать так сына. Он говорит, что в детстве услышал о фантастическом романе ракетостроителя Вернера фон Брауна “Проект «Марс»”, в котором рассказывается о марсианской колонии под управлением “Илона”.

Илон много плакал, много ел и мало спал. В какой‐то момент Мэй решила не подходить к нему, надеясь, что он наплачется и заснет, но отступила от своего плана, когда соседи вызвали полицию. Настроение у Илона менялось часто, и мать вспоминает, что, когда слезы прекращались, он становился чудесным ребенком.

Илон и Мэй Маск

В следующие два года Мэй родила еще двоих детей, Кимбала и Тоску. Она не слишком их опекала. Они ходили где хотели. Няньки у них не было, а домработница и бровью не повела, когда Илон начал экспериментировать с ракетами и взрывчаткой. Он говорит, что не понимает, как вообще не лишился в детстве ни одного из пальцев.

Когда Илону было три года, мать, заметив его любознательность, решила отдать сына в подготовительную школу. Директор пытался ее разубедить, отмечая, что Илону будет сложно общаться с детьми, ведь он будет младше всех в классе. Лучше бы подождать еще годик. “Я не могу ждать, – ответила Мэй. – Ему нужно разговаривать не только со мной. Этот ребенок и правда гений”. И она настояла на своем.

Это оказалось ошибкой. Илон не завел друзей и научился отключаться уже ко второму классу. “Учительница подходила и орала на меня, но я ее вообще не слышал и не видел”, – говорит он. Родителей вызвали к директору, который сказал: “У нас есть основания полагать, что Илон отстает в развитии”. Один из учителей пояснил, что он почти всегда витает в облаках и никого не слушает. “Он постоянно смотрит в окно, а когда я прошу его быть повнимательнее, он отвечает: «Листья уже коричневеют»”. Эррол заметил, что Илон прав: листья и правда коричневели.

Выйти из тупика удалось лишь тогда, когда родители решили проверить слух Илона, заподозрив, что проблема в этом. “Они подумали, что у меня проблема с ушами, и удалили мне аденоиды”, – вспоминает он. Школьное руководство на этом успокоилось, но склонность Илона отключаться и погружаться в себя в глубоких раздумьях никуда не ушла. “С самого детства, стоит мне крепко о чем‐то задуматься, у меня отключаются все органы чувств, – поясняет он. – Я ничего не вижу и не слышу. Я использую мозг для расчетов, а не для обработки входящей информации”. Другие дети прыгали и махали руками у него перед носом, пытаясь привлечь его внимание. Но у них ничего не получалось. “Не стоит и пытаться достучаться до него, когда видишь этот пустой взгляд”, – говорит его мать.

Возникавшие у Илона проблемы с социализацией усугубляло его нежелание мириться с теми, кого он считал дураками. Слово “тупой” не сходило с его уст. “Когда он пошел в школу, ему стало грустно и одиноко, – рассказывает мать. – Кимбал и Тоска в первый же день завели друзей и потом приводили их домой, а Илон никогда никого к себе не приглашал. Он хотел завести друзей, но просто не знал как”.

В результате он был одинок, очень одинок, и связанная с этим боль навсегда опалила его душу. “В детстве я все повторял: «Я не хочу быть один», – вспоминал он в интервью журналу Rolling Stone в 2017 году, когда в его любовной жизни наступил напряженный период. – Так и говорил: «Я не хочу быть один»”.

Однажды, когда ему было пять лет, один из двоюродных братьев пригласил его на день рождения, но Илону велели остаться дома в наказание за драку. Он был очень целеустремленным ребенком и решил, что и сам сумеет попасть на праздник. Проблема состояла в том, что брат жил на другом конце Претории, в двух часах пешком от дома Маска. Кроме того, в силу возраста Илон еще не умел читать дорожные знаки. “Я примерно представлял себе дорогу, потому что смотрел по сторонам, когда мы ездили к ним на машине, и очень хотел попасть [на праздник], а потому просто пошел пешком”, – говорит он. Илон добрался до нужного дома к самому концу торжества. Увидев, как он идет по дороге, его мать переполошилась. Он испугался, что теперь его накажут снова, залез на дерево и отказался слезать. Кимбал вспоминает, как стоял под деревом и восхищенно смотрел на старшего брата. “В нем есть отчаянная целеустремленность, которая поражает воображение, и порой она пугала нас – и пугает сейчас”.

Илон, Кимбал и Тоска

Когда Илону было восемь лет, он решил, что хочет мотоцикл. Да, в восемь лет. Он вставал возле отцовского кресла и выпрашивал мотоцикл, снова и снова излагая свои доводы. Когда отец брал газету и цыкал на Илона, тот не сходил с места. “Наблюдать за этим было невероятно, – говорит Кимбал. – Он стоял молча, потом опять начинал настаивать на своем, а потом замолкал”. И так каждый вечер на протяжении нескольких недель. В конце концов отец уступил и купил Илону сине-золотой мотоцикл Yamaha 50cc.

А еще Илон был склонен задумчиво бродить в одиночестве, не замечая ничего и никого вокруг. Когда ему было восемь, вся семья отправилась в Ливерпуль навестить родственников, и там родители оставили Илона с братом поиграть в парке. Илон не любил сидеть на месте и пошел бродить по улицам. “Какой‐то мальчишка нашел меня, уже заплаканного, и привел к своей маме, которая дала мне молока с печеньем и вызвала полицию”, – вспоминает он. Когда родители забрали его из полицейского участка, он даже не понял, что что‐то было не в порядке.

“Не знаю, о чем думали наши родители, когда оставили нас с братом одних в парке, ведь мы были еще совсем маленькими, – говорит Маск, – но они не дрожали над нами, как дрожат родители сейчас”. А через много лет после того эпизода я наблюдал, как Илон привел своего двухлетнего сына Экса на стройку посмотреть, как возводится солнечная крыша. Было десять вечера, и вокруг в свете двух прожекторов, отбрасывавших огромные тени, сновали погрузчики и другие машины. Маск поставил Экса на землю, чтобы мальчик мог самостоятельно исследовать стройку, и тот бесстрашно бродил среди проводов и кабелей. Отец периодически посматривал на него, но старался не вмешиваться. В конце концов, когда Экс решил залезть на передвижной прожектор, Маск подошел и взял сына на руки. Экс заерзал и запищал, недовольный, что приходится сидеть смирно.

Илон перед школой

Впоследствии Маск говорил – и даже шутил, – что страдает синдромом Аспергера, расстройством аутистического спектра, которое влияет на социальные навыки, отношения, эмоциональные связи и самоконтроль человека. “В детстве ему не ставили такого диагноза, – говорит его мать, – но сам он считает, что у него синдром Аспергера, и я ему верю”. Расстройство усугубили детские травмы. Близкий друг Маска Антонио Грасиас предполагает, что всякий раз, когда Маску кажется, что он становится мишенью для угроз и запугивания, приобретенное в детстве ПТСР берет под контроль его лимбическую систему – особую часть мозга, отвечающую за эмоциональные реакции.

Из-за этого он очень плохо распознает социальные сигналы. “Я воспринимал слова людей буквально, – говорит Маск, – и, лишь читая книги, со временем начал понимать, что люди не всегда говорят то, что действительно думают”. Он всегда предпочитал более точные материи, такие как инженерия, физика и программирование.

Как и любая психика, психика Маска сложна и индивидуальна. Он может быть очень эмоционален, особенно в отношении собственных детей, и остро чувствует тревогу, возникающую от одиночества. Но у него нет эмоциональных рецепторов, производящих обычные доброту и тепло, а еще желание нравиться людям. В нем не заложена способность к сопереживанию. Или, проще говоря, порой он бывает настоящей сволочью.