Вместе с Барсуком они сели за стол. Ждана отодвинула заслонку печи, вытащила щепку, чтобы зажечь лучину на столе. Помолчали, помолились. Никто так и не стал ужинать, затушили огонь в избе.

Веся впервые легла спать не на полатях с Дарой, а рядом с матерью. Ещё долго было слышно, как сестра хлюпала носом, пока Ждана не принесла воды в черпаке и она напилась.

– Спи, родная.

Стало тише.

Дара лежала не шелохнувшись. Руки свело – так сильно она сжимала кулаки. Она отвернулась к стене, чтобы не видеть даже неясных теней мачехи и сестры. Сон не шёл. В углу шуршали то ли мыши, то ли домовой. Тихо, обиженно сопела Веся. Наконец захрапел Барсук, скоро мачеха задышала ровнее, громче. Но Дара заснуть не могла.

Ночь больше не была для неё такой тёмной, как прежде. Даже с закрытыми глазами она чувствовала затухающие угли в печи так остро, будто они тлели у неё под боком. Она ощущала внимательный взгляд домового и ещё кого-то медлительного и ленивого на крыше. Кто это был? Кот или навий дух? Он прокрался от трубы к конькам над самым выходом и долго сидел, озирая окрестности.

Скоро Дара привыкла к духу и решила, что он не был опасен. Быть может, он ночевал на крыше каждую ночь, просто раньше она этого не замечала. Она всегда видела тварей нави, но прежде для того ей требовалось быть куда внимательнее. Отныне сила её переменилась, всё в ней стало иным.

Пальцы рук покалывало, Дара перебирала ими грубое полотно одеяла, пытаясь унять дрожь. Сердце билось гулко, каждый удар был полон жизни. Крепкий, уверенный. Она всегда отличалась хорошим здоровьем, но теперь чувствовала себя сильнее, чем когда-либо прежде.

Это ли значило быть ведьмой? Так ли чувствовали себя все чародейки? Смелыми, крепкими, точно дуб, гибкими, как берёза? Дара была уверена, что она могла бы пробежать много вёрст и не задохнуться. Она могла спрыгнуть с крыши мельницы и не разбиться. Ей было хорошо. Не в душе, нет, та была полна смятений, но всё естество её пело, кричало от радости. Дара была как пленник, что выбрался из темницы после долгих лет заточения. Она была живой.

Дух на крыше вдруг прыгнул на трубу. Дара присела от неожиданности на постели, вскинула голову наверх, увидела только золотой огонёк над собой, не самого духа, а его суть. Он заметался, забегал кругами и вдруг полез в дом через трубу. Посыпалась сажа, заверещал домовой за печкой.

Дара подскочила на ноги, схватила заслонку с пола. Она едва успела закрыть печь. Дух упал на горшки. Они разбились с дребезгом, дух заверещал, толкая заслонку. Дара прижала её крепче, навалилась всем телом.

– Что? – закричала Ждана. – Дарка, леший тебя забери, что ты творишь?

Она поняла не сразу, от ужаса не услышала шебуршание в печи. А дух ударил лапой по заслонке раз, другой. Веся взвизгнула от страха. Проснулся Барсук.

– Что это?

– Какой-то дух забрался в печку через трубу, – процедила Дара. – Ждана, помоги, он сильный, собака.

В одно мгновение мачеха оказалась рядом, упёрлась руками в заслонку.

– Он там? – прошептала она.

Дух шуршал в печи, гремел разбитыми осколками. И без того было ясно, что он прятался внутри.

– Создатель помилуй, да что же это такое? Веська, зажги храмовые свечи у сола, читай молитву.

Сестра, спотыкаясь в темноте, кинулась к красному углу в избе, черкнула огнивом. Загорелись свечи. Они осветили крохотный медный круг с острыми лучами – знак Создателя. Веся упала перед солом на колени, вскинула руки, моля о защите.

– Константин-каменолом, первый царь и божий посланник, и жена его святая Лаодика, простите грешных нас, защитите, прогоните тьму.

Тонкий девичий голос звенел от напряжения. Она запиналась, оговаривалась и бормотала не заученные слова молитвы, которым учил в храме отец Лаврентий, а что-то от себя. Искренне, исступлённо.

Барсук свесил ноги с печи. Он сидел молча, слушал напряжённо.

Дара почувствовала, как руки её дрожали от напряжения. Что он сделает? Что сделает с ней дух? Что сотворит с остальными?

– Святая Лаодика, светом своим прогони детей Аберу-Окиа, защити, защити.

В ушах стоял гул. Точно через толщу воды Дара слышала, как дух гремел в печи, колотил по заслонке. Та ходила ходуном. Мачеха задыхалась от натуги. Дух был силён, как волк.

Во дворе вдруг залаял пёс.

На улице был кто-то ещё. Это его заметила собака. Это от него дух в печи попытался спрятаться.

Веся обернулась на дверь. Она любила пса, как своё дитя.

– Что с Серым?

Пёс захрипел и вдруг сорвался на визг. Веся кинулась к выходу.

– Не тронь его!

– Стой! – Ждана схватила её обеими руками, оттолкнула от двери.

И в этот миг дух ударил ещё сильнее по заслонке. Дара вскрикнула, упёрлась в неё сильнее, и железо вдруг раскалилось в её руках докрасна. Она отпрянула назад, прижимая к груди руки. Но сама Дара не обожглась. Зато дух завыл от боли. Заслонка была горячей, будто только вышла из-под кузнечного молота. В печи зашуршало ещё громче, и звук потянулся наверх, дух пополз обратно по трубе.

Собака визжала, надрываясь от лая. Веся плакала.

– Отпусти, отпусти. Мы должны помочь Серому.

Дара кинулась к окну, приоткрыла ставни и осторожно выглянула. Бледное пятно пронеслось мимо с плачем.

Вдруг петух пропел в курятнике. Закудахтали птицы, и Ежи закричал выпью в хлеву. Все в доме замерли, притихли. Долго они слушали, как кричали птицы. И снова стало тихо. Дара прикрыла ставни, заперла.

Старый Барсук поднялся, взял топор из угла, Ждане в руку сунул нож. Дара сама взяла из отцовского сундука топор, не тот, которым кололи дрова, другой, ещё прадеда, который ходил с княжеским ополчением биться со степняками.

Они ждали. Молча, каждый на своём месте. Во дворе долго было тихо. Дара пыталась увидеть духов вокруг избы, но от волнения никого, кроме домового в углу, не заметила.

Мачеха дышала громко, а Дара вовсе боялась вдохнуть. Крепче она ухватила топор, подошла ко входной двери, надеясь услышать что-нибудь.

В окно постучали.

Веся взвизгнула, прижалась к матери.

Стук повторился.

Дара сделала шаг и замерла на пороге сеней, не в силах больше пошевелиться. Снова стук. Ставни шатались. Стук. Удар. Удар. Лупили со всей силы, отчаянно, зло. Веся кричала без умолку, Ждана молилась, плакала.

Медленно Барсук подошёл к окну.

– Кто там?

И снова стало тихо. Только шаги из стороны в сторону, из стороны в сторону.

Они просидели до рассвета, не могли заснуть. Петух не пропел, когда рассвело. Барсук первым решился выйти из дома.

– Никого! – крикнул он женщинам.

Дара выглянула из сеней, щурясь от света.

Верёвка, на которой сидел пёс, оборвалась. Сам Серый лежал в стороне, прижав уши к голове. Веся вырвалась из объятий матери, кинулась к нему, обняла, расцеловала. Пёс пристыженно помахал хвостом, прижался к земле и отказался вставать.

Ждана поторопилась в курятник. Дверь была приоткрыта, и женщина не стала даже заходить внутрь, так и осталась стоять снаружи. Отвернулась, закрывая рот рукой. По щекам её потекли слёзы. Дара обошла мачеху, распахнула дверь настежь и задержала дыхание. В нос ударил запах крови. Перья и кровь. Красное, всё вокруг было красное.

Из хлева, заслышав голоса, осторожно выглянул Ежи. Бледный от пережитого страха, он уставился огромными круглыми глазами на Ждану.

– Что это было?

Мачеха утёрла слёзы рукавом.

– Лес пришёл, – ответила она, всхлипывая.

Дара почувствовала, что все взгляды устремились на неё. Она застыла, внутри неё кровь заледенела. Она больше не могла отрицать правды. Лес пришёл за ней.

* * *

Барсук сидел на своём привычном месте. Дара опустилась рядом, и они долго молчали вдвоём. Пальцы старика дрожали. Девушка положила ладонь поверх его, пытаясь успокоить.

– Помню это утро, как сейчас, – произнёс Старый Барсук. – Было ясно, морозно, только-только минула Длинная ночь. Молчан ушёл в Заречье, как только рассвело, а я пошёл скотину кормить. И вдруг вижу, как она идёт по полю от леса. Снег был глубокий, перед этим мело две седмицы без остановки. Она долго шла, очень долго. Я сразу понял, что это она. Вот просто сразу догадался, сам не знаю как.

Зелёные поля лежали от мельницы до Великого леса. Траву, точно волны на реке, волновал лёгкий ветер, он доносил запахи жары и пыли, трав и воды, но Дара ясно представляла всё, о чём рассказывал дед, и видела заснеженные земли и одинокую женщину, что брела от Великого леса к мельнице.

– Но я и подумать не мог, что Чернава принесла тебя. Ты лежала в заплечном туесе. Крохотная такая, – впервые за последние дни он улыбнулся, и только печальнее стало от мысли, что в настоящем не могло его порадовать ничего, кроме воспоминаний о прошлом. – Твоя мать сразу сказала, что ты будешь лесной ведьмой. «Она обещана лесу» – вот как она сказала. Других-то лесных ведьм давно не было, наверное, только поэтому лес тебя и отпустил, потому что некому было воспитывать малое дитя. Чернава предупредила, что когда ты вырастешь и проявишь свою силу, то лес потребует тебя обратно. Но я не хотел тебя духам отдавать. Дурак я старый, поверил, что обманул всех, что я хитрее богов. Прости меня, Даринка.

Морок прошлого растаял под жарким летним солнцем. Снег в полях и морозные узоры на окнах обратились в пар. Дара обняла деда, положила голову ему на плечо.

– Ты не виноват. Это не ты обещал меня лесу, – её глаза оставались сухими, в груди было пусто. – Не плачь, пожалуйста. Я вернусь. Я очень скоро придумаю что-нибудь и вернусь.

Ей очень хотелось верить, что это было правдой.

Родная мать обещала её лесу. Дед запрятал её дар и обрёк видеть страшные сны на протяжении многих лет. Но он сделал это потому, что заботился о Даре. Чернава отдала её Великому лесу, чтобы попросить что-то взамен. Она сторговала её, как мешок зерна на ярмарке.

Дара поцеловала деда в щёку и вошла в избу.

Отвернувшись к стене, Веся сидела на сундуке. В руках она вертела куколку, и Дара узнала в ней «невесту». Веся сделала куклу прошлой зимой на Долгую ночь, вплела ленту за лентой, проговаривая черты, что загадала для будущего жениха:

– Красивый, – красная лента обвилась вокруг куколки. – Добрый, – синяя легла рядом. – Богатый…

Все ли черты собрал в себе Милош? Почему Веся так легко его полюбила, отчего убивалась теперь?

Своей «невесты» у Дары не было, она жениха не ждала, но прогнала чужого.

Веся даже не оглянулась.

Дара посмотрела растерянно по сторонам. Трудно было решить, что могло пригодиться в чащобе, где водились дикие звери и царствовала нечисть. Дара надела крепкую холщовую рубаху до пят, старую понёву, которую не так жалко было испортить, подпоясалась, спрятала волосы под платок и подвязала лапти. Подумала и взяла зипун с печи.

И только тогда заговорила с сестрой:

– Я ухожу в Великий лес.

Веся даже не пошевелилась.

– Я не знаю, когда вернусь и вернусь ли вообще, – продолжила Дара. – Мне придётся идти к избушке Златы.

Сестра молчала, упрямо поджав губы.

Ждана завернула в узелок хлеба и яиц.

– Даже не знаю, что тебе ещё с собой в дорогу дать, – озабоченно проговорила она. – Горшочек с кашей тяжеловато нести будет? Давай я в миску деревянную положу и крепко платком обвяжу, чтобы не высыпалась.

Дара молча наблюдала за мачехой, копошившейся у печи. Барсук сидел за столом, понурив голову.

Мачеха положила на стол набитый узелок.

– Присядем на дорожку, – сказала она.

Втроём они собрались за столом. Помолились Создателю о добром пути. Помолчали. Каждый думал о своём, долго никто не заговаривал.

– Нехорошо это, надо бы Молчана дождаться, – произнесла первой Ждана. – К чему спешить? Охотников здесь отродясь не видали, всё только пугали россказнями, а кур у нас всё равно больше не осталось…

– Корову задерут, – вздохнул Барсук.

Или кого-нибудь из них.

– Нечего время терять, – решил дед. – Не маленькая уже. Сама дров наломала, сама пусть и разбирает. Иди сюда, – резко сказал он, протянул руку, прижал Дару к груди. – Как науку свою колдовскую выучишь или чего там тебя ждёт в избушке Златы, так назад ворочайся.

Дара не вырвалась, но обнять деда в ответ не смогла.

Рассвело. Пора было отправляться в путь.

– Я тебя провожу, – сказал Барсук.

Вместе они дошли до конца запруды.

– Ты не держи на меня зла, Дара, – попросил дед. – Оберегал я тебя от колдовства, покуда мог, да только ты уже взрослая и сама хозяйка своей судьбе. Видимо, суждено тебе найти избушку Златы. Твоя мать предвидела, что так случится. Она сразу меня предупредила, что ты вроде как до рождения ещё лешему обещана в услужение. Я не хотел в это верить, оберегал тебя, но…

– Как думаешь, она там? – нерешительно спросила Дара.

Дед пожал плечами:

– Кто знает? Думаю, вернись Чернава в Великий лес, то пришла бы тебя навестить.

Они обнялись. Дед крепко поцеловал внучку в щёку своими сухими губами, она прижалась к нему напоследок.

– Я люблю тебя.

Дара не плакала, покидая дом. Дочка мельника и ведьмы держала спину ровно и ступала прямо. Шла через поле, ни разу не обернувшись, даже не посмотрела в сторону полевика, наблюдавшего за ней из зарослей.

Вдалеке над землёй реял сокол в поисках добычи. Она заметила его и необъяснимым образом почувствовала, что это был не Милош. Дара стиснула зубы и пошла дальше. С каждым шагом обида в груди разрасталась. Её жгла злость сразу на всех: на рдзенца за его игры, на водяного за советы, на Тавруя за помощь, на Весю за предательство, на Барсука за то, что выгнал из дома. И больше всего на Великий лес за то, что он владел её жизнью.

Тропа уводила её прочь от дома и прошлой жизни.

Всё ближе становилась опушка, тень от высоких сосен кралась Даре навстречу, а надежда отступала всё дальше. Она не знала, когда вернётся. Она не знала, увидит ли когда-нибудь снова деда, обнимет ли сестру.

Когда Дара почти достигла деревьев, её догнал знакомый голос.

– Да-ара-а-а!

Сестра бежала следом. Она тяжело дышала, лицо её впервые за эти дни порозовело.

– Погоди, – она остановилась в трёх шагах от сестры.

Дара молчала, ждала.

Веся отдышалась, подошла ближе и неожиданно заключила её в объятия. Дара оцепенела на мгновение и обхватила сестру, прижимая к себе.

– Прости, – вырвалось у неё, на этот раз почти от чистого сердца. – Я не хотела причинить тебе боль, лишь оградить от беды.

Веся молча поглаживала её по спине.

Время шло, но никто не спешил расставаться. Наконец Веся отпрянула, посмотрела Даре в глаза, провела пальцами по её заплаканным щекам, утирая слёзы.

– Возвращайся, – попросила Весняна. – Береги себя в пути и сторонись всякого зла.

И с этими словами она расцеловала сестру в щёки и отпустила. Дара поняла, что плакала пуще прежнего, но развернулась к лесу и пошла дальше.

Больше Дара не оборачивалась, чтобы не растерять всю свою смелость и не воротиться домой.

* * *

Ближний лес был ей знаком. Светлый и шумный, полный звуков и жизни. Часто они с сестрой приходили по грибы или по ягоды, были у них и свои заветные места. Деревенские забредали сюда реже, но тоже не испытывали страха.