– Стоимость проезда по мосту Джорджа Вашингтона, – не сдавался я, пытаясь выиграть хоть минуту для того, чтобы обдумать все это, – сейчас составляет пятьдесят центов в одну сторону, и движение по нему оживленней некуда. Не знаю, сколько они там берут за проезд по Золотым Воротам, но голову даю на отсечение, вам больше нигде не найти и вполовину такой уличной движухи, как здесь, в Нью-Йорке. А потом еще обслуживание. Золотые Ворота – один из самых длинных мостов в мире, вы замаетесь поддерживать его в порядке. Короче, с какой стороны ни посмотри, с денежной ли, с географической, мост Джорджа Вашингтона – лучший выбор для того, кто хочет купить мост.

– Золотые Ворота, – повторил он, хлопнув по столешнице ладонью, от чего по лицу его пробежала короткая очередь едва заметных судорог. – Я хочу Золотые Ворота и только его. И не тяните резину. Вы хотите продать или нет?

Если бы только у меня была возможность подумать еще немного… Но я понимал, что, если Рикардо что-то там кажется, это заслуживает внимания. Играть так играть.

– Конечно, продаю. Вам виднее, чего вы хотите. Только слушайте: все, что я могу вам продать, – это мою долю в Золотых Воротах, не более того.

Он кивнул.

– Мне нужна расписка. Запишите все это в расписку.

Я записал. И мы вернулись обратно. Аптекарь заверил расписку, кинул печать в ящик под стойкой и повернулся к нам спиной. Эксар отсчитал из толстой пачки купюр шесть двадцаток и пятерку – все как одна новенькие, хрустящие. Потом убрал пачку вместе с моей распиской в карман и снова повернулся уходить.

– Еще кофе? – спохватился я. – Или супа?

Он оглянулся с выражением прямо-таки комичного изумления на лице; теперь у него дергалось уже все тело.

– Что? Что еще вы хотите мне продать?

Я пожал плечами.

– А что вы хотели бы купить? Предлагайте. Давайте посмотрим, может, удастся договориться о чем-нибудь.

Все это начинало отнимать уйму времени, но я не возражал. За пятнадцать минут я сделался богаче на сто сорок баксов. Ну, скажем честно, на сто тридцать восемь с полтиной – с учетом расходов на аптекаря, кофе и суп. Нормальных накладных расходов. Нет, никаких возражений. Но я ждал чего-то большего. Должно же это было привести к чему-нибудь этакому. Ну, конечно, все это могло затянуться до самого эфира. А вот там уже меня спросят, о чем я думал, продавая Эксару всю эту ерунду, а я им объясню – и тогда мне начнут предлагать холодильники, и подарочные сертификаты в «Тиффани», и… Эксар сказал что-то, пока я витал в облаках. Чего-то чертовски неожиданное. Я попросил его повторить.

– Азовское море, – сказал он. – В России. Я заплачу за него триста восемьдесят.

В жизни о таком месте не слыхал. И сумма какая дурацкая – триста восемьдесят. За целое чертово море. Я попытался поторговаться.

– Давайте четыреста – и по рукам.

Он закашлялся и вроде как разозлился.

– В чем дело? – выдавил он из себя между приступами кашля. – Чем вас не устраивает цена в триста восемьдесят? Это маленькое море, одно из самых маленьких. Всего четырнадцать тысяч квадратных миль. А глубина какая, знаете?

Я напустил на себя умный вид.

– Ну уж достаточно глубокая?

– Сорок девять футов! – почти выкрикнул Эксар. – Всего сорок девять! Кто вам даст за такое море больше трехсот восьмидесяти долларов?

– Да не кипятитесь вы так, – сказал я, похлопав его по грязному плечу. – Давайте поделим разницу. Вы говорите, триста восемьдесят, я хочу четыреста. Как насчет того, чтобы сойтись на трехстах девяноста? – На самом-то деле мне было изрядно плевать, десятью баксами больше или меньше. Но мне хотелось посмотреть, что произойдет. Он притих.

– Триста девяносто долларов за Азовское море, – бормотал он себе под нос, словно боялся, что его обведут вокруг пальца. – Все, что я хочу, – это само море… ведь я не прошу вас продать мне еще и Керченский пролив или порты вроде Таганрога или Осипенко…

– Я вам вот что скажу, – я поднял руки. – Я не намерен торговаться до потери пульса. Дайте мне мои триста девяносто, и я накину Керченский пролив бонусом. Как вам такое?

Он обдумал эту мысль. Он пошмыгал носом. Он вытер нос тыльной стороной ладони.

– Ладно, – сказал он наконец. – Договорились. Азовское море и Керченский пролив за триста девяносто.

– Бац! – хлопнула аптекарская печать. Эти «бац» делались заметно громче. Эксар расплатился со мной шестью новенькими пятидесятидолларовыми купюрами, четырьмя двадцатками и десяткой из все той же толстой пачки, которую он держал в кармане мятых брюк. Я подумал о пятидесятках, остававшихся в пачке, и рот мой против воли наполнился слюной.

– Хорошо, – сказал я. – Что дальше?

– Вы продолжаете продавать?

– За подходящую цену – почему бы и нет? Просто скажите, что еще вам нужно.

– Мне могло бы пригодиться много чего, – он вздохнул. – Но нужно ли мне это прямо сейчас? Вот какой вопрос я должен себе задать.

– Вот прямо здесь и сейчас у вас есть шанс все это купить. А вот насчет потом – не уверен. Меня может не случиться под рукой или кто-то другой перебьет вашу цену… всякое может статься. – Я подождал немного, но он только хмурился и кашлял. – Как насчет Австралии? – предложил я. – Не пригодится ли вам Австралия за, скажем, пять сотен баксов? Или Антарктида? Я мог бы предложить вам отличную сделку по Антарктиде.

Вид у него сделался заинтересованный.

– Антарктида? Сколько вы за нее хотите?.. Нет, все это лишено смысла. Кусочек здесь, клочок там. Слишком дорого выходит.

– Но вы получаете все по весьма умеренной цене, приятель, и вы это прекрасно знаете.

– Тогда как насчет того, чтобы продать все оптом? Сколько вы хотите за все?

Я покачал головой.

– Не знаю, о чем это вы. Что значит «все»?

Он начал выказывать нетерпение.

– Все и сразу. Весь мир. Землю.

– Ого, – только и выдавил я из себя. – Не многовато ли?

– Ну, я устал покупать все по частям. Сделаете вы мне оптовую скидку, если я куплю сразу все?

Я нерешительно тряхнул головой. Очень это как-то неожиданно вышло, и я не знал, соглашаться или отказываться. Все это пахло деньгами, большими деньгами. Мне полагалось бы рассмеяться ему в лицо и выйти – но я даже улыбки из себя не смог выжать.

– За всю планету… ну да, вам положена оптовая скидка. Но что… то есть я никак не возьму в толк, что именно вы хотите купить.

– Землю, – повторил он, придвинувшись ко мне так близко, что в нос шибало его вонючее дыхание. – Я хочу купить Землю. Всю и сразу.

– Но это вам дорого обойдется. Это не мелочь какая-то.

– Я заплачу хорошо. Я вам вот что предлагаю. Я плачу две тысячи долларов наличными. Взамен я получаю Землю – всю планету, – и вы добавите к этому еще кое-что на Луне. Права на водные ресурсы, на полезные ископаемые, на клады Луны. Как вам такое?

– Вы многого хотите.

– Знаю, – согласился он. – Но я и плачу немало.

– Не так уж много с учетом того, что вы просите. Дайте мне подумать. – Дело принимало серьезный оборот и пахло уже нешуточными призами. Уж не знаю, сколько денег дали ему телевизионщики, чтобы дурить головы типам вроде меня, но в одном я не сомневался ни разу: две тысячи – это лишь начало. Вот только какую серьезную, достойную бизнесмена цену назначить за весь мир? Я не должен выглядеть на экране каким-то мелочным барыгой. И потом, наверняка же директор программы ограничил Эксара определенной суммой.

– Вы правда хотите получить все? – вернулся я к разговору. – И Землю, и Луну?

Он поднял грязную руку.

– Не всю Луну. Только означенные права. Остальное можете оставить себе.

– Но это все равно чертовски много. Недвижимость такого размера стоит в разы больше, чем те две тысячи, что вы предлагаете.

Эксар начал морщиться и ерзать.

– Как… насколько больше?

– Знаете что? Давайте не будем в детский сад играть. Это же момент истины! Мы же с вами не о мостах или реках с морями говорим. Вы покупаете целый мир, да еще часть другого. Это дело серьезное. Вы не могли не готовиться и к ценам серьезным.

– Сколько? – Казалось, он вот-вот начнет подпрыгивать в этом своем дурацком костюмчике. Посетители в аптеке начали коситься в нашу сторону. – Сколько? – прошептал он.

– Пятьдесят тысяч. Это очень и очень недорого, ну, вы и сами знаете.

Эксар как-то сразу обмяк. Даже его странные глаза, казалось, ввалились сильнее.

– Вы с ума сошли, – произнес он безнадежным тоном. – Вы просто сбрендили. – Он повернулся и пошел к двери-вертушке из аптеки, и шел он так, что я сразу понял, что перегнул палку. Он даже не оглянулся. Он просто уходил, уходил раз и навсегда. Я вышел на улицу следом за ним, ухватил его за полу грязного пиджака и заставил-таки остановиться.

– Послушайте, Эксар, – торопливо сказал я, не давая ему вырваться. – Я прекрасно понимаю, что назвал цифру, превышающую ваш бюджет. Но вы же сами знаете, что можете заплатить гораздо больше, чем эти жалкие две тысячи. Я хочу получить столько, сколько возможно. Какого же черта я тут с вами вожусь? Сколько мне предложат другие, а?

Это его проняло. Он склонил голову набок, потом кивнул. Когда он повернулся ко мне лицом, я отпустил, наконец, его пиджак. Итак, торг!

– Отлично. Вы надбавляете, я сбрасываю. Давайте. Какую наибольшую сумму вы можете предложить? Самую-самую свою лучшую?

Он посмотрел куда-то вдоль улицы, раздумывая. Кончик языка высунулся и облизнул краешек его грязного рта. Его язык тоже оказался грязный. Ей-богу, не вру! Весь покрыт какой-то черной дрянью – гримом или смазкой.

– Как насчет, – сказал он, наконец, – как насчет двух с половиной тысяч? Это максимум того, что я могу заплатить. У меня и цента больше не найдется.

Я в этом сильно сомневался. Я привык к тому, что когда кто-то говорит тебе, что это максимум того, что он может заплатить, на деле он готов поднять цену еще немного. Эксар отчаянно желал заключить эту сделку, но не мог удержаться от того, чтобы попробовать выгадать на ней еще чуток. Он был из тех людей, что могут умирать от жажды – вот буквально умирать, если не глотнут сейчас же чего-нибудь жидкого. Ты предлагаешь такому субчику стакан воды и говоришь, что хочешь за это доллар. Тот смотрит на стакан, выпучив глаза и вывалив распухший язык, но спрашивает, не продам ли я его за девяносто пять центов? Или нет, он был в точности как я: натуральный барыга.

– Ну уж до трех тысяч-то вы можете поднять, – настаивал я. – Что такое три тысячи? Всего-то на пять бумажек больше. И подумайте, что вы за это получаете. Землю – всю планету и права на морские ресурсы и полезные ископаемые, на все клады и на все такое на Луне. Как вам?

– Не могу. Правда, не могу. Мне жаль, но не могу, – он тряхнул головой словно в надежде избавиться от бесконечных ужимок и непрекращающегося тика. – Давайте так. Я поднимаю до двух шестисот. За это вы продаете мне Землю, а еще права на водные ресурсы и клады на Луне. Права на полезные ископаемые можете оставить себе. Я без них обойдусь.

– Поднимите до двух восьмисот, и получите все полезные ископаемые. Вы же их хотите, я вижу. Так не сомневайтесь! Всего две лишних сотни баксов, и вы их получите.

– Всего все равно не получишь. Некоторые вещи слишком дороги. Как вам две шестьсот пятьдесят – без полезных ископаемых и кладов? – Дело было на мази, я это шкурой чувствовал.

– Вот вам мое последнее предложение, – сказал я. – Я не могу тратить на это весь день. Согласен на две семьсот пятьдесят и ни пенни меньше. За это даю вам Землю и права на водные ресурсы Луны. Или на клады. Выбирайте сами, что вам важнее.

– Ладно, – кивнул он. – Уж если вы так уперлись… будь по-вашему.

– Две семьсот пятьдесят за Землю и-или водные ресурсы, или клады на Луне?

– Нет, ровно двадцать семь банкнот, и ничего на Луне. Забудем про Луну. Двадцать семь, и я получаю Землю.

– Идет, – нараспев откликнулся я, и мы хлопнули по рукам. А потом, обняв его за плечи – что мне до его грязной одежды, когда этот парень сделал меня богаче на две тысячи семьсот? – я препроводил его обратно в аптеку.

– Только мне нужна расписка, – напомнил он.

– Разумеется, – заверил я его. – Но я пишу там точно так же: я продаю вам ровно то, чем владею сам или же обладаю правами на продажу. Вы получаете за свои деньги уйму всего.

– А вы получаете за то, что продаете, уйму денег, – парировал он. Он мне нравился. При всех его тиках и ужимках он был родственной душой. Мы вернулись к аптекарю, и, право слово, я в жизни не видел более брезгливой физиономии, чем у треклятого старого градусника.

– Что, бизнес процветает? – поинтересовался он. – Да вы, ребята, я вижу, разошлись не на шутку.

– Послушай-ка, – усмехнулся я. – Твое дело заверить, а?

Я показал расписку Эксару.

– Все так, как вы хотели?

Борясь с кашлем, он внимательно прочитал ее.

– То, чем вы владеете или обладаете правом на продажу… Все верно. И знаете, добавьте-ка к этому свою характеристику как профессионального агента по продажам.

Я переписал расписку заново и поставил свою подпись. Аптекарь заверил ее. Эксар достал из кармана штанов свою пачку денег, отсчитал пятьдесят четыре новеньких, хрустящих пятидесятки и положил их на стеклянную столешницу. Потом взял мою расписку, сложил ее, убрал в карман и пошел к выходу. Я забрал деньги и поспешил за ним.

– Чего-нибудь еще?

– Ничего больше, – отрезал он. – Все. Сделка завершена.

– Ну… да… Но мы могли бы поискать еще… чего-нибудь еще на продажу…

– Больше нечего искать. Сделка завершена.

И по его тону я понял, что он не лукавит. Ни малейшего кокетства, ломания, каким обыкновенно грешат некоторые перед тем, как перейти к делу. Я остановился и молча смотрел, как он толкает дверь-вертушку. Выйдя на улицу, он повернул налево и двинулся прочь с такой скоростью, словно за ним черти гнались. Значит, не будет больше торговли? Что ж, в кошельке моем лежало три тысячи двести тридцать баксов, заработанных за одно-единственное утро. Но не продешевил ли я? В смысле, какова была максимальная ставка в бюджете телешоу? Как близко я к ней подобрался? Но я ведь мог посоветоваться с тем, кто способен это выяснить, – с Моррисом Мешком.

Моррис Мешок – бизнесмен вроде меня, только бизнес его связан с театром. Он импресарио, причем толковый, чертовски толковый. Вместо того чтобы перепродавать, скажем, катушки бэушного медного провода или там угловой участок в Бруклине, он продает таланты. Он может продать танцевальную группу на горный курорт, пианиста – в бар, диск-жокея или комика – на ночную радиопрограмму. Мешком его прозвали из-за тяжелых твидовых костюмов от Херриса, которые он носит зимой и летом, год напролет. Моррис говорит, что они работают на его имидж. Я позвонил ему из телефонной будки у входа в аптеку и рассказал о телевикторине.

– Так вот, мне хотелось бы знать…

– Тут и знать нечего, – перебил он меня. – Нет, Берни, такой викторины.

– Да наверняка есть, Моррис! Просто ты о ней не слышал.

– Нет такой программы. Ни в разработке, ни в процессе репетиций, вообще нет. Слушай: прежде чем любая викторина выходит на ту стадию, когда начинает разбрасываться такими пончиками, ей нужно утвердить концепцию, нужно застолбить время в эфире. А для того, чтобы покупать время, нужно сперва отснять пилотную серию. А к этому времени я уже получаю кастинговые списки… в общем, так или иначе, я бы о ней знал. И не надо учить меня моему бизнесу, Берни: если я говорю, что такого шоу нет, значит, его нет.

Вот такой ободряющий финал. У меня в голове вдруг возникла одна безумная мысль, и я торопливо отогнал ее. Нет. Не может быть.

– Тогда это, наверное, какое-нибудь университетское исследование. Или газетчики развлекаются. Рикардо ведь говорил о чем-то таком, правда?

Он обдумал эту версию. Жаль, что в телефонной будке душно и некуда присесть, пока ждешь, но ждать стоило: котелок у Морриса Мешка варит как надо.