Отзывы на книги автора «Сомерсет Моэм»

Просто, коротко, точно, пронзительно. Вот, пожалуй, и все слова, что нужны для характеристики этой книги.
Она про любовь? Да, про любовь. И про муку, связанную с ней. И про вожделение. И про заблуждение. И про вседозволенность. И про жертвенность. И про наказание... Но не для всех. Ну так и в жизни не все всегда справедливо...
Я давно не читала Моэма. И уж точно никогда не читала его так, как эту книгу: взахлеб, не отрываясь и упиваясь каждым его словом. Это чудесно и безумно талантливо! И абсолютно необъяснимо, как из банальнейшего любовного треугольника, состоящего из двух не слишком умных и интересных людей, и одного порядочного, но говоря сегодняшним языком, типичного "лоха", можно было создать такой тонкий, затягивающий, потрясающий роман?!
Ближайшие планы? К перечитыванию все, что уже прочитала и открывать новые книги Моэма. Срочно! А "Узорный покров" — в "любимые"!!!

Глядя на легкомысленные с виду романчики Моэма совершенно не хочется их читать. Приходится прикладывать ощутимые усилия, чтобы заставить себя хотя бы начать и продраться через первые страницы. Но дальше затягивает так, что и за уши не оттащишь. Нужно признать, что тема собственной идентификации у Моэма единственная и неповторимая (да и что может быть важнее в этой жизни), хотя и всячески завуалированная. Мы движемся к самому себе (если даже не к себе, то нам объясняют механизм, разжевывают принцип. Так, например, в моем случае ценен Лев Толстой - мне с ним явно не по дороге, но он объяснил принцип езды и каким транспортом пользоваться) в "Острие бритвы", "Луна и грош", "Бремя страстей" и даже, как обнаружилось, в "Театре". Если влезть в кожу престарелой актрисы, чего делать, само собой, совершенно не хочется.

При всем при этом Моэм пишет предельно просто и максимально доступно. Английская благопристойность в нем выразилась наиболее органично и своеобразно, ибо человек далек от чтений морали вслух, поэтому этот автор оставил далеко позади всех своих смысловых аналогов Франции или США. Их, конечно, совсем немного. Тех, кого вообще можно с Моэмом сравнивать. Хорошо это или не очень - определить довольно сложно, но мне видится, что элитарность или иносказательность некоторых других авторов, поющих песнь свободы без криков с бронированного поезда, делают их в какой-то степени, пусть и в разной форме, писателями для избранных. А Моэм - вот он, доступен всем, открыт для всех, его можно потрогать, доносит свою правду ненавязчиво, легко и при этом развлекаясь. Не изучал еще предметно биографии автора, так как прочитал у него еще довольно мало, но уже видна некая сомнительность кажущихся очевидными фактов, будь то его гомосексуализм или шпионаж не в пользу России. Пара-тройка главных его произведений и подобные темы кажутся ересью. Да, очень красиво выглядит и представляется правдивым. Не пытаюсь уличить автора в заведомой лжи, всего лишь хочу отметить, что внешне реалистичный (может быть даже слишком) Моэм живет в своем, особенном мире, который выглядит примерно также, как и многие его герои, - розой с шипами в красотах оранжереи при сомнительном садовнике и мещанах-покупателях. И дело даже не в том, что тяготы земные по Моэму, если и существуют, то волнуют исключительно мало, - он сам настолько целостен и здоров, что никакая грязь не пристанет к его светлому лику.

"Острие бритвы" малозаметным фоном сообщает, что произведение оно патриотическое. У многих авторов есть нечто подобное, причем, истинный патриот, как оказалось, лучше находит собственное выражение методом от противного. Действительно, хвалебные речи во славу царя и отечества всем быстро приедаются, да и выглядят предвзято и пафосно - более действенным способом является ненависть к соседу. Помните, как гениальная Эмили Бронте, парадоксальным для начала 19 века способом умудрилась показать ужасающую силу любви с помощью ненависти. Недостаточно покормить собственную кошку - нужно еще и пнуть чужую. У Диккенса есть "Повесть о двух городах", где он клеймит французов. Через десять лет в ответ Гюго оплевал англичан в своем "Человек, который смеется". Но насмешливое отношение Моэма к американцам проявляется тонко и постепенно. Школа "Кентервильского привидения". Говоря современным языком, Моэм не использует толстого тролля, а действует стратегически.

Лицемерие отношений, ханжество светского общества, религиозные глупости - все это довольно у Моэма предсказуемо, из раза в раз более занимательно. Можно только порадоваться за предполагаемые юмористические темы типа - если представить, насколько уперлись рогами в его произведения читатели с платным чувством свободы или маминой плеткой взлелеянными устоями и правилами. "Может ли что-то быть практичнее, чем научиться жить наилучшим для себя образом?" - ключевая фраза данного произведения. По странному стечению обстоятельств именно ею (вернее, похожею, ибо лучше Моэма выразиться трудно) я закончил предыдущий отзыв совершенно на другую книгу совершенно иного автора.

Моэма хочется читать бесконечно - всё, что угодно: от рассказов до эссе, от воспоминаний до критики. Потому что это даже не чтение, а разговор с умным и тонким собеседником, и даже если ты не столько почерпнешь неизвестной информации, сколько найдешь отражение своих мыслей (вот же ведь знала-знала! все это и до него, где-то все это сидело в глубине твоего сознания, но он умеет сформулировать так точно и правильно, что каждый раз победно вскрикиваешь - вот! как же это точно!), сколько все выводы и взгляды ровнехонько укладываются в твою эстетику искусства и жизни, так вот именно поэтому разговор с Моэмом всегда познавателен и интересен.
Первое, что меня привлекло к этому изданию - ''Время и книги'', - так это возможность узнать какие же книги Моэм относит к величайшим и почему. На самом деле, это сборник, состоящий из двух книг: ''Десять величайших романов человечества'' и сборник эссе ''Точки зрения''.

''Десять величайших романов человечества''

Если вы думаете, что в сборнике ''Десять величайших романов'' вас ожидает подробный анализ проблематики и нравственного выбора героев в неоспоримо великих книгах, то вы очень сильно ошибетесь, как ошиблась и я. Так вот, на самом деле, это сборник статей для американского издания, в котором эти самые ''десять величайших романов'' вышли в сокращенном виде, подготовленных Моэмом, то есть сокращенных им же. И ничего предосудительного в сокращении книг Моэм не видит, как не вижу и я, более того, я помню как года три назад, на мое предложение сокращать школьникам литературу 18-19 века, убирая оттуда лишнюю воду, которая мешает восприятию сюжета, восприятию героев, учителя литературы меня чуть не разорвали на куски, за то, что осмелилась посягнуть на святое. Так вот Моэм, отдавая должное величине и гению этих романов, говорит о том, что издание в 19 веке романов в журналах частями, требовало от авторов объема и определенного количества воды, например пространные описания природы или истории-вставки не относящиеся к действию романа и его героям, которые нормальный читатель читает по диагонали, ибо они ничего не добавляют ни к характерам героев, ни к рассматриваемым проблемам. Ну вот и скажите мне, друзья, вы сами читаtте, например, ''Тома Джонса'' полностью - от корки до корки? Вот так-то.
Так вот, о десяти романах, которые отобрал Моэм. Он сразу пишет о том, что выбрать десять лучших романов человечества - явная нелепость, потому что даже если каждого из нас попросить написать названия десяти таких романов, то в общей сложности их явно будет не десять и даже не двадцать. А если еще учесть читателей разных стран и национальностей, то явно романов будет даже не сто. Такой разброс мнений зависит от вкуса каждого из нас, от того, в каком настроении был прочитан тот или иной роман, от национальности (например, вряд ли кто-то из зарубежных читателей назовет роман Гончарова ''Обыкновенная история'' в числе избранных десяти, а я вот назову, потому что для меня - это один из лучших романов русской классики), да и растрогать или задуматься нас заставляют в романах разные вещи и разные нюансы. Так что этот список очень субъективен и Моэм об это и пишет, тем не менее, список таков: Генри Филдинг ''Том Джонс'', Джейн Остин '' Гордость и предубеждение'', Стендаль ''Красное и черное'', Оноре де Бальзак ''Отец Горио'', Чарльз Диккенс ''Дэвид Копперфильд'', Гюстав Флобер ''Госпожа Бовари'', Эмили Бронте ''Грозовой перевал'', Герман Мелвилл ''Моби Дик'', ''Л.Н.Толстой ''Война и мир'', Ф.М.Достоевский ''Братья Карамазовы''.
Таков список. Кстати, величайшим романистом Моэм считал Оноре де Бальзака, а вот величайшим романом назвал ''Войну и мир'' (тут я испытала чувство гордости).
Эти романы Моэм подготовил к изданию в сокращенном виде и написал к каждому из них предисловие, каждое из которых содержит в себе информацию об авторе, его взгляды, его жизнь, его заблуждения и причуды. Что самое удивительное, Моэм ни в коем случае не осуждает и не порицает авторов за какие-то вполне человеческие грехи и грешки, наоборот, он пишет о том, что каждый из этих авторов познал жизнь в полной мере, узнал искус для того, чтобы более полно и реально отразить свои собственные нравственные искания, пропустив их сквозь себя. Потому что жизнь можно узнать, прожив ее, а не наблюдая за ней в замочную скважину. Хотя Эмили Бронте совсем не знала жизни, тем не менее, ее болезненное и страдающее сознание смогло породить страстные, Необузданные образы Кэтрин и Хитклифа. Не могу не отметить очень хорошее отношение Моэма к Остин и ее книгам, к ее восхитительному юмору и тому, что она не выдумывала историй и героев, а писала о том, что знала сама. Кстати, вы обращали внимание, что ни в одной из ее книг нет диалогов только между мужчинами? Они всегда находятся в обществе женщин. Вот. Остин не знала о чем разговаривают между собой мужчины, оставаясь наедине, и поэтому никогда не писала таких диалогов.
Признавая за каждым из вышеперечисленных романов недостатки и недочеты, тем не менее Моэм говорит о том, что велики они именно потому, что до сих пор остаются в состоянии волновать сердца и разум читателя:

И разрабатываемые этими писателями темы представляют вечный интерес для человечества - Бог, любовь и ненависть, смерть, деньги, честолюбие, зависть, гордость, добро и зло. Короче говоря, те страсти, инстинкты и желания, с которыми мы все знакомы. <...>Они пишут о вещах, интересующих людей от века к веку, от поколения к поколению; и оттого, что они видят жизнь, оценивают ее и описывают с позиций своих оригинальных героев, их книги обретают особые черты, неповторимую индивидуальность, что продолжает властно притягивать читателя. В конечном счете, каждый автор раскрывает в романе себя, а так как все эти писатели наделены самобытной и мощной индивидуальностью, их книги, несмотря на ход времени, которое меняет привычку и мировоззрение, продолжают привлекать нас.

Это все так. Это все верно. Для Моэма чтение беллетристики, то есть художественной литературы сродни дивному развлечению: интеллектуальному или эмоциональному, в зависимости от книги и читателя, поэтому очень неверно ругать людей за те книги, которые они читают, пусть даже неважного качества - ведь если нравится, значит что-то привлекает, что-то цепляет, какая-то тема оказалась, даже в дурно написанной книге, близкой. Не могу не согласиться.

Вторая книга ''Точки зрения'' - сборник небольших эссе на разные темы, в том числе и литературные. В первом эссе ''Три романа, сочиненные поэтом'' небольшой очерк о трех романах Гёте: ''Страдания юного Вертера'', ''Годы учения Вильгельма Мейстера'' и ''Избирательное сродство''. Моэм не делает подробного литературоведческого анализа, но дает интересные зарисовки из жизни самого Гёте, увязывая их с романами, немного рассказывает о сюжете, о достоинствах и недостатках, отдавая все-таки предпочтение Гёте-поэту. Еще есть очерк о Махараше, индуизме, о разнице ответа на вопрос ''За что Бог наказывает невинных?'' в ответах Алеши Карамазова и в свете индуистской религии. Любопытный и интересный очерк дает Моэм о жизни и творчестве английского священника доктора Тиллотсона, в свое время имевшего весьма революционные взгляды, отличающиеся от общепринятых. Немного расскажет о двух стилях письма - выспренном и простом.
А вот в очерке об искусстве рассказа вновь русский автор, конечно же, Чехов, которого для себя открыла Англия как новатора в рассказе. Для Моэма непревзойденным мастером рассказа является Мопассан, тем не менее, он отмечает еще творчество Киплинга, По и Кэтрин Мэнсфилд, которая, кстати, считается ученицей Чехова в форме рассказа. Последний очерк Моэма в сборнике о братьях Гонкурах.

Как итог - чистейшее наслаждение от умного собеседника, некоторые неожиданные факты из жизни любимых авторов. Но главное! Главное, это желание перечитать, снова и снова любимые книги не только Моэма, но и свои собственные.

Просто, коротко, точно, пронзительно. Вот, пожалуй, и все слова, что нужны для характеристики этой книги.
Она про любовь? Да, про любовь. И про муку, связанную с ней. И про вожделение. И про заблуждение. И про вседозволенность. И про жертвенность. И про наказание... Но не для всех. Ну так и в жизни не все всегда справедливо...
Я давно не читала Моэма. И уж точно никогда не читала его так, как эту книгу: взахлеб, не отрываясь и упиваясь каждым его словом. Это чудесно и безумно талантливо! И абсолютно необъяснимо, как из банальнейшего любовного треугольника, состоящего из двух не слишком умных и интересных людей, и одного порядочного, но говоря сегодняшним языком, типичного "лоха", можно было создать такой тонкий, затягивающий, потрясающий роман?!
Ближайшие планы? К перечитыванию все, что уже прочитала и открывать новые книги Моэма. Срочно! А "Узорный покров" — в "любимые"!!!

Измена... Чувствуете, какой тоской веет от этого слова? какой гнетущей, непроглядной тоской оно ложится на сердце? Страшно столкнуться с ней... с изменой! Но кому страшнее? Обманутому или изменившему? Кому невыносимее? больнее? противнее? кому хочется запереться? исчезнуть? раствориться? закопаться поглубже? заплакать навзрыд, давясь своим отчаянием? Кто не сможет вернуться в свою привычную сферу после измены? Кто потерян навсегда для самого же себя? И самый главный вопрос : кому удастся продолжать жить в грязи, которую никак уже не смыть? Обманутому или изменившему?

Моэм ответил. Не просто ответил - он гениально прорисовал всю картину.
Китти, избалованная красавица-сердцеедка, кокетка, игривая, смешливая, легкомысленная и беспечная. Вокруг нее так и кружатся роем поклонники. Но ее выбор падает на замкнутого и неразговорчивого Уолтера Фейна. Они совершенно разные по натуре люди. Абсолютно разные! Но это не помешало Китти ответить ему "да " и настоять на скорейшей свадьбе. Она не смогла бы перенести, чтобы 17-летняя помолвленная сестра опередила ее, 25-летнюю почти старую деву.
После свадьбы они уезжают в Гонконг. Уолтер работает там, он бактериолог. Китти невыносимо скучно в обществе мужа. Он не любит и не умеет танцевать, смеяться по пустякам, вести бессмысленные разговоры. Его нежную заботу и благоговение перед ней, Китти принимает как должное и радуется, что ей удается вить из мужа веревки. Именно ТАК она оценивает безмолвные признания мужа в любви к ней.

Однажды Китти встречает Чарли Таунсенда - полную противоположность Уолтера. Высокий, широкоплечий, статный, галантный, заметный. Он - душа компании. С ним не скучно. К нему тянет... К нему можно прильнуть. С ним можно познать страсть. В таких влюбляются. В отъявленных и тщеславных эгоистов, которые ничего и никого не замечают, могут растоптать в пыль и, спокойно встряхнувшись, жить дальше в удовольствие себе, любимому. Китти тоже попалась в ловко раставленные сети. И более того : она влюбилась. Без памяти. Изменяя мужу с Чарли, она испытывает гордость. Китти не считает это изменой. У них любовь...
Но жизнь быстро отрезвляет ее своей пощечиной. Сильной. Наотмашь. Муж узнает и ставит ее перед выбором. Самым обычным и вместе с тем, самым тонко продуманным...

Моэм гениален! Я жадно вчитывалась в каждое предложение, удивляясь и наслаждаясь изложением, прорисовкой, умением передавать настроение. Вся атмосфера так и просачивается сквозь книгу прямо в душу! Знаете, я не могу передать словами, КАКОЕ это прекрасное чувство - читать и всем существом ощущать то, что хочет сказать Автор.
Не хочу долго говорить. Моэм...он бесподобен! Он гений Слова!
Читайте! Это непередаваемо красиво. И больно. И обидно.

Дальше...

Красота – это то удивительное и недоступное, что художник в тяжких душевных муках творит из хаоса мироздания. И когда она уже создана, не всякому дано ее узнать. Чтобы постичь красоту, надо вжиться в дерзание художника. Красота – мелодия, которую он поет нам, и для того чтобы она отозвалась в нашем сердце, нужны знание, восприимчивость и фантазия.

Это слова смешного толстяка Дирка Стрёва, пишущего пошлые картинки, простодушного чудака над которым смеются даже в горе, но, в то же время, он внутри круга под названием искусство, он обладает удивительным даром видеть красоту и видеть подлинное искусство ещё на той стадии, когда и сам творец не осознает своего гения, а Стрёв уже видит - у него внутри огромная и непостижимая для обывателя вселенная, способная улавливать сигналы настоящего искусства. Это удивительно для меня и непостижимо. Это ведь тоже своего рода гений, но только с другой стороны процесса под названием искусство. Есть люди, которые создают, а есть люди, которые улавливают в огромном потоке песка крупицы золота, и, беззаветно преданные самому процессу творчества, пытаются ретранслировать его простым обывателям со словами: вот же она – красота, вот она – мелодия души художника, услышьте же её. И по сути своей Стрёв такой же маргинал для общества, как и Стрикленд, его зеркальное отображение. Удивительно тонко и беспощадно разыграна Моэмом партия с Бланш Стрёв. Для Стрёва отпустить от себя женщину, которую боготворил к человеку, чьим творчеством он восхищен – это не унижение, это иное измерение в морально-нравственных приоритетах. Искусство первично, социум – вторичен, даже если он причиняет боль. Нестерпимую боль. Но в мире Стрёва существует искусство, и Стрикленд-человек, причинивший боль Стрёву-человеку, отходит на второй план, а на первый выходит Стрикленд-гений, Стрикленд-художник, чей гений Стрёв умеет видеть.

Много уже было сказано и написано о Чарльзе Стрикленде, о его прототипе Гогене, но, на мой взгляд, Моэм не ставил целью написать художественную биографию великого французского художника, все-таки автор, приглашая читателя изнутри посмотреть на мир художника, в том числе и для себя, пытался понять что есть мир художника, вообще мир человека искусства, можем ли мы судить их общепринятыми нормами морали и нравственности? Мир Стрикленда невозможно измерить, оценить обычными мерками и правилами – у него своя вселенная; а луна и грош – материальное и духовное, земное и небесное, - не имеют никакого значения во внутренней вселенной художника, в том мире, где у пальм синие листья, а точкой отсчета является стремление творить, искать, не оглядываясь на обыденность.Для него не имели значения ни голод, ни нищета, ни неустроенность – важным был внутренний огонь, поиски идеала:

– Его страсть была – создать красоту. Она не давала ему покоя. Гнала из страны в страну. Демон в нем был беспощаден – и Стрикленд стал вечным странником, его терзала божественная ностальгия. Есть люди, которые жаждут правды так страстно, что готовы расшатать устои мира, лишь бы добиться ее. Таков был и Стрикленд, только правду ему заменяла красота.

Во вселенной Стрикленда не действуют законы обычного социума, хотя, на мой взгляд, со своей женой Стрикленд поступил очень честно – ушел. Вышел из буржуазного круга, чтобы однажды на Таити создать то, что всю жизнь искал по всему миру.
Но Моэм удивительный писатель, описывая жизнь Стрикленда, как бы далекого от обычного человека, ходящего изо дня в день на службу, или работающего на себя – неважно, тем не менее, говорит и нам, что человек измеряется не наличием грошей в кармане, а внутренней жизнью, стремлением к себе самому, к попыткам найти себя. Как нашел себя Абрагам, отказавшись от привычного материального благополучия:

Я усомнился в том, что Абрагам исковеркал себе жизнь. Разве делать то, к чему у тебя лежит душа, жить так, как ты хочешь жить, и не знать внутреннего разлада – значит исковеркать себе жизнь? И такое ли уж это счастье быть видным хирургом, зарабатывать десять тысяч фунтов в год и иметь красавицу жену? Мне думается, все определяется тем, чего ищешь в жизни, и еще тем, что ты спрашиваешь с себя и с других.

И как нашли себя на далеких островах капитан Брюно и его жена: Там, где ничего не было, теперь все цветет. Я тоже создал красоту. Ах, вы не понимаете, что значит смотреть на высокие деревья и думать: каждое посажено моими руками.
Не каждый может создавать произведения искусства, но каждый может найти свой собственный жизненный путь. Научиться создавать красоту. И не важно кто ты – блестящий хирург, увлеченная своим делом учительница или токарь, - важно найти свое дело. Не это ли главное в жизни?

Прекрасное окончание прошлого и начало нового читательского года!

Я в очередной раз буду признаваться автору в любви. Банально, зато искренне. Была готова к умному, тонкому, стоящему чтению, но автор не устает меня удивлять. Каждая его книга для меня новое открытие, новые мысли, новая грань в авторском мироощущении. Мои "рождественские каникулы" уж точно не были пустыми, да и далеко не кричаще праздничными. Они были полны рефлексии и размышлений.

На этот раз Моэм погружает нас в Европу 30-х гг. ХХ века. Выбор героя напоминает "Бремя страстей человеческих" . Мы снова имеем шанс ознакомиться с происходящим глазами молодого человека. Правда, на сей раз его происхождение и состояние его семьи дают ему шанс не испытывать стеснения в средствах. Да и жизненный путь его мы проследим на более чем локальном временном отрезке - рождественских каникулах. Отец, решив сделать сыну запоминающийся подарок, оплачивает ему турне в Париж, где молодому человеку предписывается кутеж с его давним другом Саймоном. Ожидания героя относительно его отпуска не оправдываются - это, пожалуй, все, что я хочу сказать о сюжете. Ведь дальше собственно и происходит то, ради чего роман писался.

Ради чего же написаны "Рождественские каникулы"?! Думается, ради вопросов. Ну и, как следствие, ради ответов. Хотя второе не всегда же следует из первого. Но не ставить вопросы - значит даже не пытаться искать ответы.

Здесь есть все, как это водится у Моэма: любовь и предательство, чистота и порок, родина и чужбина, мудрость и наивность. Но есть и нечто совершенно новое. Хотя нет, что-то в этом духе я читала в его романе "Тогда и теперь" , но то было давно. Герои Моэма, Чарли и его друг Саймон, отчаянно спорят о социальном устройстве и собственной роли в его формировании. Хотя по большому счету спорит Саймон, Чарли лишь слабо парирует, его пугает экзальтированность товарища, его ожесточение, как и его идеи. Читающему же откроется нечто такое родное, такое знакомое, уже читанное, пусть и в иной форме на страницах тех же "Бесов" Федора Михайловича Достовеского . Вообще, на страницах этой книги два любимых автора для меня сошлись в едином звучании, в этаком унисоне. Выводы при этом могут быть разными, но это обращение к схожим размышлениям с разницей в 70 лет у людей разных национальностей не может оставить равнодушным. Моэм уже многое знал из того, что Достоевский только предвидел.

Теперь уже все знают: коммунизм - вздор. То была мечта оторванных от жизни идеалистов, которые понятия не имели о подлинной действительности. Коммунизм - соблазн, которым прельщают трудящихся, чтобы они взбунтовались, так же как крик о свободе и равенстве воодушевляет их на риск. В мире всегда были эксплуататоры и эксплуатируемые. И всегда будут. И так и должно быть, потому что огромная масса людей по самой своей природе - рабы, они не способны собой управлять, и для их же блага им нужны хозяева.

Нет, книга содержит не только и не столько политические размышления и философствования. Это стало кульминацией романа, ее развязкой. Значимой линией является история русской эмигрантки Лидии и ее мужа Робера. Пересказывать ее - лишить будущего читателя права на собственные открытия в книге. Потому хочу отметить только, что Моэму в очередной раз удалось найти для своего произведения многогранные, неоднозначные события и сюжетные ходы, в которых покоряет не их зрелищность или интенсивность действия, а напротив, наполненность, какая-то особая тоска, соболезнование душе человеческой, ее поискам тайного смысла.

По сути же, с героем книги, как это часто бывает у Моэма, произошел самый невероятный казус - "весь его прошлый мир рухнул".

Писатели, мыслители, художники, музыканты - все представляют людей искусства тонкими оригиналами, чувственными, яркими, самобытными. Их образы - как продолжение творчества, идеально выписанные, идеально сыгранные - и смотришь, очарованный. Искусство. Искуственность. Заглядение.

Но как выглядит настоящий гений? Человек не для других, не для себя, не для мира даже - отданный лишь яростному стремлению творить? Неспособный оторвать руки от кисти, неспособный изгнать из мыслей эту муку идеи, нереализованной, тяжелой, давящей к земле? Мнение автора - такой человек определенно отвратителен. Омерзителен. Ему плевать на человеческое, моральное, важное, на стремление удивлять, восхищать, быть частью общества. Его закон, его критик, его любовь - это искусство. Закон жестокий, обесчувственный и обесчеловечивающий.

Как многие мечтают стать именитыми в своем деле. Но как много рискнуло бы - без имени? Без признания заслуг, без похвал, без заинтересованности других? Здесь отлично раскрывается эта тема. Не каждому воздаестся по заслугам. Сколько великих людей мы так никогда и не узнаем. Сколько обойденных вниманием шедевров медленно дряхлет, исчезает. Сколько усредненных вещиц и заурядных мыслей в итоге оказывались на вершине - лишь благодаря случайностям.

Так же Моэм затрагивает тему возможной уродливости и низости даже гениального разума. И жизнь великого художника здесь - без солнца, одухотворенности, меланхолии. Лишь боль, нищета, безумие, грязь, темнота, скука, серость, отрешение от тела, лишения, холод. Сжигающее устремление выразить невыразимое. Поиск себя, своего языка, которым наконец можно заговорить. Остервенелое стремление создать его - первое слово, ведь до этого момента губы не говорили; лишь лепет и бессмысленный набор звуков. И все потрачено на поиск этого слова, этого символа, картинного образа, которое бы и смогло наконец освободить художника.

Это книга не только о живописи. Об искусстве вцелом. И скорее - об искусстве как одном из свойств людей. Как о черте, стремлении наконец выразить себя, выбраться из темницы своего ограниченного тела, быть понятым - даже если не другими, то хотя бы самим собой.

Книга прочиталась за полдня.

Красота – это то удивительное и недоступное, что художник в тяжких душевных муках творит из хаоса мироздания. И когда она уже создана, не всякому дано ее узнать. Чтобы постичь красоту, надо вжиться в дерзание художника. Красота – мелодия, которую он поет нам, и для того чтобы она отозвалась в нашем сердце, нужны знание, восприимчивость и фантазия.

Это слова смешного толстяка Дирка Стрёва, пишущего пошлые картинки, простодушного чудака над которым смеются даже в горе, но, в то же время, он внутри круга под названием искусство, он обладает удивительным даром видеть красоту и видеть подлинное искусство ещё на той стадии, когда и сам творец не осознает своего гения, а Стрёв уже видит - у него внутри огромная и непостижимая для обывателя вселенная, способная улавливать сигналы настоящего искусства. Это удивительно для меня и непостижимо. Это ведь тоже своего рода гений, но только с другой стороны процесса под названием искусство. Есть люди, которые создают, а есть люди, которые улавливают в огромном потоке песка крупицы золота, и, беззаветно преданные самому процессу творчества, пытаются ретранслировать его простым обывателям со словами: вот же она – красота, вот она – мелодия души художника, услышьте же её. И по сути своей Стрёв такой же маргинал для общества, как и Стрикленд, его зеркальное отображение. Удивительно тонко и беспощадно разыграна Моэмом партия с Бланш Стрёв. Для Стрёва отпустить от себя женщину, которую боготворил к человеку, чьим творчеством он восхищен – это не унижение, это иное измерение в морально-нравственных приоритетах. Искусство первично, социум – вторичен, даже если он причиняет боль. Нестерпимую боль. Но в мире Стрёва существует искусство, и Стрикленд-человек, причинивший боль Стрёву-человеку, отходит на второй план, а на первый выходит Стрикленд-гений, Стрикленд-художник, чей гений Стрёв умеет видеть.

Много уже было сказано и написано о Чарльзе Стрикленде, о его прототипе Гогене, но, на мой взгляд, Моэм не ставил целью написать художественную биографию великого французского художника, все-таки автор, приглашая читателя изнутри посмотреть на мир художника, в том числе и для себя, пытался понять что есть мир художника, вообще мир человека искусства, можем ли мы судить их общепринятыми нормами морали и нравственности? Мир Стрикленда невозможно измерить, оценить обычными мерками и правилами – у него своя вселенная; а луна и грош – материальное и духовное, земное и небесное, - не имеют никакого значения во внутренней вселенной художника, в том мире, где у пальм синие листья, а точкой отсчета является стремление творить, искать, не оглядываясь на обыденность.Для него не имели значения ни голод, ни нищета, ни неустроенность – важным был внутренний огонь, поиски идеала:

– Его страсть была – создать красоту. Она не давала ему покоя. Гнала из страны в страну. Демон в нем был беспощаден – и Стрикленд стал вечным странником, его терзала божественная ностальгия. Есть люди, которые жаждут правды так страстно, что готовы расшатать устои мира, лишь бы добиться ее. Таков был и Стрикленд, только правду ему заменяла красота.

Во вселенной Стрикленда не действуют законы обычного социума, хотя, на мой взгляд, со своей женой Стрикленд поступил очень честно – ушел. Вышел из буржуазного круга, чтобы однажды на Таити создать то, что всю жизнь искал по всему миру.
Но Моэм удивительный писатель, описывая жизнь Стрикленда, как бы далекого от обычного человека, ходящего изо дня в день на службу, или работающего на себя – неважно, тем не менее, говорит и нам, что человек измеряется не наличием грошей в кармане, а внутренней жизнью, стремлением к себе самому, к попыткам найти себя. Как нашел себя Абрагам, отказавшись от привычного материального благополучия:

Я усомнился в том, что Абрагам исковеркал себе жизнь. Разве делать то, к чему у тебя лежит душа, жить так, как ты хочешь жить, и не знать внутреннего разлада – значит исковеркать себе жизнь? И такое ли уж это счастье быть видным хирургом, зарабатывать десять тысяч фунтов в год и иметь красавицу жену? Мне думается, все определяется тем, чего ищешь в жизни, и еще тем, что ты спрашиваешь с себя и с других.

И как нашли себя на далеких островах капитан Брюно и его жена: Там, где ничего не было, теперь все цветет. Я тоже создал красоту. Ах, вы не понимаете, что значит смотреть на высокие деревья и думать: каждое посажено моими руками.
Не каждый может создавать произведения искусства, но каждый может найти свой собственный жизненный путь. Научиться создавать красоту. И не важно кто ты – блестящий хирург, увлеченная своим делом учительница или токарь, - важно найти свое дело. Не это ли главное в жизни?

Моэм вступает на рискованную территорию. На ничейную землю, да ещё с предполагаемыми минными полями. Потому что пишет не благостные воспоминания: кого я знал и любил (пусть даже не любил) и не абстрактные рассуждения о творчестве. Он смело создаёт жанр, которого нет, и вываливает всё в одну кучу: размышления, воспоминания, оценки и насмешки. Он пишет о театре так, что хочется аплодировать. А о Чехове так, что хочется его стукнуть (Моэма, понятное дело, а не Антон Палыча). Он предельно субъективен, очень откровенен, насколько вообще может быть откровенен суховатый и насмешливый англичанин, выросший в галантной французской культуре. Где-то он моралист, а где-то напротив на удивление человечен и широк в своих взглядах. Он не может понять искусство, отличное о его, и не стесняется в этом признаться. Книга очень полемична при всей её внешней милоте и сдержанности. В общем, это такая квинтэссенция Моэма, которая либо окончательно очарует поклонников писателя (вроде меня), либо сильно разочарует (книги у него такие, такие, а сам он совсем не такой!)