30. «Когда, в мечты свои душою погруженный…»

Когда, в мечты свои душою погруженный,

Я вспоминаю путь,

                    когда-то мной пройденный,

Мне много вспоминать приходится потерь

И сгибшее давно оплакивать теперь.

Отвыкшие от слез глаза их вновь роняют

По дорогим друзьям, что мирно почивают —

И, плача о своих остынувших страстях,

Я сетую о злом оплаченных мечтах.

И я над чашей зол испитых изнываю

И в памяти своей, скорбя, перебираю

Печальный счет всего,

                      что в жизни пережил,

Выплачивая то, что раз уж уплатил.

Но если о тебе при этом вспоминаю —

Всем горестям конец: я счастье обретаю.

31. «Мой друг, в твоей груди сердца те обитают…»

Мой друг, в твоей груди сердца те обитают,

Что – думал я – в стране теней уже витают;

Царят же в ней любовь с утехами ея

И для меня давно погибшие друзья.

Как много слез любовь коварно похитила

Из глаз моих как дань погибнувшим друзьям,

Тогда как ты их всех в себе самой укрыла —

И вот до этих пор лежат они все там!

Могила ты, где страсть живет, как под землею,

Украшенная вдруг трофеями друзей,

Отдавшими тебе все данное им мною —

И вот принадлежит все вновь тебе, моей.

Ты образами их в глазах моих светлеешь

И через них теперь всего меня имеешь.

32. «О, если ты тот день переживешь печальный…»

О, если ты тот день переживешь печальный,

В который смерть меня

                    в ком грязи превратит,

И будешь этот гимн просматривать

                              прощальный,

Исшедший из души того, кто уж зарыт, —

Сравни его стихи с позднейшими стихами —

И сохрани его не ради рифм пустых,

Подбор которых так приятен для иных,

А ради чувств моих, измученных страстями.

Ты вспомни обо мне тогда – и возвести:

«Когда бы с веком мог талант его расти,

Любовь бы помогла создать ему творенья,

Достойные стоять всех выше, без сомненья;

Но так как он в гробу, певцы ж родятся вновь,

То буду всех читать: им – честь,

                                      ему – любовь».

33. «Как часто видел я прекрасную Аврору…»

Как часто видел я прекрасную Аврору,

Когда златились вкруг луга, холмы и лес,

Покорные ее ласкающему взору,

И рдели ручейки алхимией небес.

Но тучам вслед, она покорно позволяла

Топтать в пути свое небесное лицо —

И, нисходя с небес, позорно укрывала

На западе во тьме лучей своих кольцо.

Увы, так и мое светило дня сначала

Победно надо мной горело и блистало,

Явившись лишь на миг восторженным очам!

Теперь же блеск его вновь туча затмевает.

Но страсть моя за то его не презирает:

Пусть меркнет солнце здесь,

                      коль нет его и там!

34. «Зачем пророчить день такой прекрасный было…»

Зачем пророчить день такой прекрасный было

И приказать мне в путь

                       пуститься без плаща,

Чтоб облако в пути чело мне омрачило

И взор лишило мой очей твоих луча?

Что пользы в том, что луч тот,

                              выйдя из-за тучи,

Следы дождя на мне способен осушить?

Не станет же никто хвалить

                    бальзам пахучий,

Что и врачуя, боль не в силах уменьшить.

Так и в стыде твоем не будет исцеленья,

А сожаленье мне утрат не возвратит,

Затем что не найти в отмщенье облегченья

Тому, кто уж несет тяжелый крест обид.

Слеза ж твоя – жемчуг,

                       уроненный любовью:

Она лишь искупить все может,

                        словно кровью.

35. «Довольно о своем проступке сожалеть…»

Довольно о своем проступке сожалеть:

На розе есть шипы и грязь

                    в ручье сребристом;

И солнцу, и луне случается тускнеть;

Живет же и червяк

               в венце цветка душистом.

Все грешны на земле – и сам в том грешен я,

Что поощрял твои сравнением проступки.

Льщусь подкупить себя,

                    чтоб оправдать тебя, —

И нахожу исход грехам моей голубки.

Не будет речь моя к грехам твоим строга:

Став адвокатом вновь из прежнего врага,

Я строгий иск начну против себя – и скоро

Меж страстию моей и ненавистью злой,

Кипящими в груди, возникнет ярый бой

Из-за проказ со мной хорошенького вора.

36. «Любовь, что нас с тобой в одно соединяет…»

Любовь, что нас с тобой в одно соединяет,

С тем вместе, милый друг,

                    и резко разделяет —

И гибельный позор, что стал судьбой моей,

Приходится мне несть без помощи твоей.

К одной лишь стороне суждения не строги;

А в жизни нас с тобой ждут разные тревоги,

Которые, хоть в нас любви не истребят,

Но множества часов блаженства нас лишат.

Мне без того нельзя почтить тебя

                              признаньем,

Чтоб грех мой на тебя – увы! —

                    не пал стыдом,

А ты не можешь, друг,

                    почтить меня вниманьем,

Чтоб не покрыть себя чудовищным пятном.

Я ж так люблю тебя, что мне уже мученье

Услышать о тебе и слово в осужденье.

37. «Как сгорбленный отец огнем очей живых…»

Как сгорбленный отец огнем очей живых

Приветствует шаги окрепнувшего сына —

Ах, так и я, чью жизнь разрушила судьбина,

Отраду нахожу в достоинствах твоих!

О, если красота, богатство, ум, рожденье,

Иль что-нибудь одно, иль все, что я назвал,

Воздвигли в ком-нибудь свой трон

                              на удивленье,

А я привил к ним страсть, которой воспылал,

То я уж не бедняк,

            несчастный и презренный,

Покамест, облачен

                    в покров их драгоценный,

Могу всех благ твоих владыкой полным быть

И частию твоей священной славы жить.

Все, что я вижу вкруг, иметь тебе желаю;

Когда ж получишь все – я блага все познаю.

38. «Не может Муза в снах и вымыслах нуждаться…»

Не может Муза в снах и вымыслах нуждаться,

Покамест будет в стих мой пламенный

                              вливаться

Твоих мышлений рой, которым было б грех

В величии своем доступным стать для всех.

Благодари себя, когда мои созданья

Проявят что-нибудь, достойное вниманья!

И как мне не найти на песнь себе ума,

Когда снабжаешь мозг мой крыльями сама?

Будь музой же сама, десятою по счету

И лучшей в десять раз, чем старые, кому

Петь гимны не унять в поэтах нам охоту,

И за собой веди достойных славы тьму.

Когда ж мои стихи прославятся молвою,

Пусть труд живет со мной, а похвала с тобою!

39. «Могу ли восхвалять достоинства твои…»

Могу ли восхвалять достоинства твои,

Когда ты часть – меня и целое – любви?

Хваля себя, увы! я время лишь теряю,

А чествуя тебя, себя лишь прославляю.

Поэтому-то нам отдельно надо жить,

Чтоб наша не могла любовь единой быть

И чтоб я мог, когда вниманья удостоишь,

Воздать тебе хвалу, какой один ты стоишь.

Разлука! О, каким была б мученьем ты,

Когда б кровавых мук твоих не подслащала

Возможность посвящать любви свои мечты,

С которыми впросак и Время попадало.

Ты научаешь нас сливаться всех в одно,

Хваля того, кому вдали жить суждено.

40. «Возьми себе все то, что я люблю, мой друг…»

Возьми себе все то, что я люблю, мой друг:

Но к прежнему всему не много то прибавит,

Ведь все, что мог бы дать тебе любви досуг,

Уже давно тебя и нежит, и забавит.

Я не могу за то сердиться на тебя,

Что ты в делах любви владеешь

                              лучшей долей;

Но грех тебе, когда, влекомый злою волей,

Берешь, что после прочь бросаешь от себя.

Я извиню тебе покражу, похититель,

Когда ты оберешь и всю мою обитель,

Хотя щипки любви бывают тяжелей

Всей желчности людской и ярости их всей.

О, сладострастье, зло златящее лучами,

Убей меня, но быть не можем мы врагами!

41. «Различные грешки, рожденные свободой…»

Различные грешки, рожденные свободой,

Когда, расставшись, я не вижуся с тобой,

Не прочь сойтись ладком с твоею красотой,

Затем что идут вслед тебе

                    соблазн с природой.

Ты юн – и потому способен быть прельщен;

Ты статен и красив – и будешь осажден;

А с женщиной сойдясь из тех,

                    кто в свет родится,

Непобежденным вспять

                    едва ль кто возвратится.

Но ты бы, милый друг, мог пощадить меня

И не давать страстям и юности мятежной

На путь тот направлять заблудшего себя,

Где должен будешь ты попрать

                            две клятвы нежных:

Ее – сразив ее своею красотой,

И лживую свою, слукавивши со мной.

42. «Не в том беда, что ты красоткой обладаешь…»

Не в том беда, что ты красоткой обладаешь,

Хоть горячо ее любил я – понимаешь,

А в том, что и она владеет уж тобой;

А это тяжелей всего мне, милый мой.

Но я молчу, своих обидчиков прощая:

Ты любишь потому, что я люблю ее;

Она ж кидает тень на счастие мое,

Тебе любить себя открыто позволяя.

Расстанься с ним – она его приобретет;

А потеряй ее – мой друг ее возьмет;

Они сойдутся, я ж обоих потеряю,

Причем мне оба крест на плечи

                        взвалят – знаю.

Но вот в чем счастье: друг и я одно звено,

И значит, что любим я ею с ним равно.

43. «Глаза мои, укрыв под веками себя…»

Глаза мои, укрыв под веками себя,

Не никнут уж, сойдясь

                      с немилым им предметом,

Затем что смотрят лишь на чудную тебя —

И тьма ложится в прах и делается светом.

А ты, чья тень на тьму кидает тихий свет,

Как ярко б заблистал твой образ

                                     средь планет,

Когда и тень твоя, представ во мраке ночи,

Могла мне озарить невидящие очи!

И что за благодать была б для глаз моих

Увидеть образ твой в игре лучей дневных,

Когда и тень твоя, с неясными чертами,

Средь ночи и во сне мелькает пред глазами.

Когда ты не со мной, я вижу ночь во дне.

И ночь сияет днем, лишь явишься ко мне.

44. «Когда мое, как мысль, легко бы тело было…»

Когда мое, как мысль, легко бы тело было,

Ничто бы в мире всем мне путь

                              не преградило,

И вопреки всему – природе и судьбе —

Я с мира рубежа примчался бы к тебе.

Тогда, хотя б в тот миг стопы мои стояли

На вечных ледниках окраины земли,

Мгновенно бы меня желания умчали,

А вихри чрез моря к тебе перенесли.

Но мысль меня гнетет, что я – не мысль,

                              и следом

Носиться не могу, царица, за тобой,

А принужден водой и матерью-землей

С слезами ожидать конца грядущим бедам —

И ничего от двух стихий не получить,

За исключеньем слез, сужденных им точить.