Лоджудис был наполовину прав: к тому моменту я действительно заподозрил Джейкоба, но отнюдь не в убийстве. Сценарий, в котором Лоджудис настойчиво пытался убедить большое жюри, – что в силу своей семейной истории, найдя нож, я немедленно понял, что Джейкоб психопат, и начал его покрывать – был полной чушью. Я не виню Нила в том, что он так упорно продавливал эту версию. Присяжные по природе своей глухи, а обстоятельства этого дела были таковы, что, по сути, вынуждали их еще настойчивей затыкать уши. У Лоджудиса просто не оставалось другого выхода, кроме как кричать. Но факт остается фактом: ничего такого драматического не произошло. Предположение, что Джейкоб может быть убийцей, было полным бредом; я ни на миг не рассматривал эту возможность всерьез. Скорее уж полагал, что что-то случилось. Джейкоб знал больше, чем говорил. Видит бог, это само по себе меня пугало. Подозрение, едва закравшись в мое сознание, заставило меня переживать все вдвойне: как насторожившегося следователя и как обеспокоенного отца. Первый хотел выяснить истину, второй страшился ее. И если я не стал признаваться во всем этом большому жюри, то лишь потому, что у меня тоже имелись веские основания продавливать свою версию.
В тот день, когда я нашел нож, Джейкоб вернулся домой около половины третьего. Мы с Лори сидели в кухне и слушали, как он с шумом ввалился в дом и пяткой захлопнул входную дверь, потом сбросил рюкзак и куртку. Тревожно переглядываясь, мы, точно операторы гидролокационной установки, пытались интерпретировать все эти звуки.
– Джейкоб, – крикнула Лори, – будь добр, подойди сюда, пожалуйста.
На мгновение повисла тишина, точно перед прыжком, потом он произнес:
– О’кей.
Лори сделала оптимистическое лицо, чтобы меня ободрить.
Джейкоб нерешительной походкой вошел в кухню. Мне вдруг неожиданно бросилось в глаза, как сильно он вырос за последнее время, стал размером со взрослого мужчину.
– Папа? Что ты делаешь дома?
– Джейк, нам нужно кое о чем поговорить.
Он прошел чуть вперед и увидел лежащий на столе между нами нож. В сложенном виде в нем больше не было ничего угрожающего. Это был просто инструмент.
Самым нейтральным тоном, который я только мог изобразить, я произнес:
– Не хочешь рассказать нам с мамой, что это такое?
– Э-э-э… нож?
– Не придуривайся, Джейкоб.
– Сядь, – вмешалась его мать. – Сядь.
Он сел.
– Ты рылась в моей комнате?
– Это был я, а не мама.
– Ты обыскивал ее?
– Угу.
– Уважение к личной территории? Нет, не слышали.
– Джейкоб, – проговорила Лори, – папа беспокоился за тебя.
Он закатил глаза.
– Мы оба беспокоились, – продолжала Лори. – Почему бы тебе не рассказать нам, что вообще происходит?
– Джейкоб, ты ставишь меня в сложное положение. Половина полиции штата занята поисками этого ножа.
– Именно этого ножа?
– Не именно этого, просто ножа. Ты же понимаешь, что я имею в виду. Подобного ножа. Я не понимаю, что такой нож делает у ребенка твоего возраста. Для чего он тебе понадобился?
– Ни для чего. Я его купил, и все.
– Зачем?
– Не знаю.
– То есть ты его купил, но зачем, ты не знаешь?
– Да захотел и купил! Без всякой причины. Это ничего не значит. Почему все непременно должно что-то значить?
– Почему тогда ты его прятал?
– Наверное, потому, что знал – вы распсихуетесь.
– Ну, по крайней мере, тут ты не ошибся. Так зачем тебе понадобился нож?
– Я же уже сказал тебе, просто так. Я подумал, что он прикольный. Он мне понравился. И я его захотел.
– У тебя что, какие-то проблемы с другими ребятами?
– Нет.
– Ты чего-то боишься?
– Нет, я же уже сказал, я просто его увидел, подумал, что он прикольный, ну и купил.
Он пожал плечами.
– Где?
– В городе, в магазине армейского снаряжения. Их много где продают.
– Чек остался? Ты платил кредиткой?
– Нет, наличными.
Мои глаза сузились.
– Господи, папа, так еще бывает: люди до сих пор используют наличные.
– И что ты с ним делаешь?
– Ничего. Просто смотрю на него, держу в руках, прислушиваюсь к своим ощущениям.
– Ты носишь его при себе?
– Нет. Обычно не ношу.
– Но иногда все же носишь?
– Нет. Ну, изредка.
– Ты брал его в школу?
– Нет. Всего один раз. Хотел показать ребятам.
– Кому именно?
– Дереку, Дилану. Может, еще паре человек.
– Зачем?
– Потому что я думал: это прикольно. Типа зацените, что у меня есть.
– Ты им хоть раз что-нибудь делал?
– Например?
– Ну, не знаю, что вообще делают ножом? Режут?
– Ты имеешь в виду, не зарезал ли я им, случайно, кого-нибудь в парке Колд-Спринг?
– Нет, я имею в виду, пользовался ли ты им хоть раз вообще?
– Нет, никогда. Разумеется, нет.
– Значит, ты просто купил его и положил в ящик?
– Ну да.
– И ты хочешь, чтобы я этому поверил?
– Но это правда!
– Зачем тебе понадобилось…
– Энди, – вмешалась Лори, – он подросток. Затем и понадобилось.
– Лори, не надо ему помогать.
– Подростки иногда делают глупости. – Она повернулась к Джейкобу. – Даже умные подростки иногда делают глупости.
– Джейкоб, я должен тебя спросить ради моего душевного спокойствия: это тот нож, который они ищут?
– Нет! Ты что, совсем спятил?
– Ты знаешь что-то, что имеет отношение к тому, что случилось с Беном Рифкином? Может, что-то, что ты слышал от друзей? Что-то, что ты хотел бы мне рассказать?
– Нет. Разумеется, нет. – Он спокойно посмотрел на меня, бестрепетно встретившись со мной взглядом. Продлилось это всего одно мгновение, но я безошибочно прочитал в этом вызов – это был взгляд того рода, который дерзкий свидетель может метнуть в тебя в зале суда. Продемонстрировав мне таким образом свое неповиновение, он вновь превратился в обычного ершистого подростка. – У меня в голове не укладывается, что ты спрашиваешь меня об этом. Я прихожу из школы и неожиданно оказываюсь на допросе. У меня это просто в голове не укладывается. Поверить не могу, что ты так обо мне думаешь.
– Джейкоб, я никак о тебе не думаю. Знаю лишь, что ты притащил в дом нож, и мне хотелось бы понимать зачем.
– Кто надоумил тебя его искать?
– Это не важно.
– По всей видимости, кто-то из нашей школы. Кто-то, с кем ты разговаривал вчера. Скажи мне, кто именно.
– Это не имеет никакого значения. Мы сейчас говорим не о других ребятах. Жертва в этом деле не ты.
– Энди, – остановила меня Лори.
Она предупреждала меня, чтобы я не пытался прижать его к стенке, не превращал беседу в допрос. «Энди, просто поговори с ним. Мы же семья. Мы разговариваем друг с другом».
Я отвел взгляд. Набрал полную грудь воздуха:
– Джейкоб, если я отдам этот нож на экспертизу, на предмет крови или каких-либо других улик, ты будешь против?
– Нет. Валяй, делай какую угодно экспертизу. Мне все равно.
Я немного подумал.
– Ладно. Я тебе верю. Я тебе верю.
– Я получу свой нож обратно?
– Ни в коем случае.
– Это мой нож. Ты не имеешь права его забрать.
– Я твой отец и на этом основании имею право делать что угодно.
– Ты заодно с полицейскими.
– Полицейские чем-то тебя беспокоят?
– Нет.
– Тогда к чему все эти разговоры о твоих правах?
– А если я тебе его не отдам?
– Попробуй.
Он поднялся, переводя взгляд со стола на меня и обратно, взвешивая риск и выгоду.
– Это все так неправильно, – заявил он и нахмурился от несправедливости.
– Джейк, папа делает то, что считает правильным, потому что любит тебя.
– А что считаю правильным я, никого не волнует, я так понимаю?
– Да, – подтвердил я. – Именно так.
К тому времени, когда я приехал в местный полицейский участок, Патц уже сидел в комнате для допросов, неподвижный, как каменный истукан с острова Пасхи, глядя прямо в объектив камеры, встроенной в циферблат круглых настенных часов. Патц знал, что она там. Детективы обязаны были проинформировать его о ней и получить от него согласие на видеозапись интервью. Камера тем не менее все равно была скрытой в надежде, что подозреваемый расслабится и забудет про нее.
Картинка выводилась на небольшой компьютерный монитор, стоявший в кабинете следователя прямо за дверью комнаты для допросов, где за Патцем наблюдали полдюжины ребят из полиции Ньютона и ОПБП. Лица их были бесстрастны; они не видели ничего особенного, и не ожидали увидеть.
Я вошел в кабинет и присоединился к ним:
– Ну как, удалось выжать из него что-нибудь?
– Нет. Ничего не видел, ничего не слышал, ничего не знает.
Изображение Патца занимало весь экран. Он сидел в торце длинного деревянного стола. За спиной – голая белая стена. Патц был крупным мужчиной. По словам инспектора по условно-досрочному освобождению, который его курировал, в нем было шесть футов три дюйма росту и двести шестьдесят фунтов весу[6]. Даже сидя за столом, он выглядел массивным. Но тело его было рыхлым и мягким. Его обвислые бока, живот и груди распирали черную футболку поло, точно квашня, которую залили в этот черный мешок сверху и перевязали в районе шеи.
– Бог ты мой, – присвистнул я, – этому малому не помешало бы чуток физической активности.
– Например, передернуть на детское порно? – сострил один из ребят из ОПБП.
Мы все зафыркали.
В комнате для допросов с одной стороны от Патца сидел Пол Даффи из ОПБП, а с другой – детектив из полиции Ньютона, Нильс Петерсон. Полицейские появлялись на экране лишь время от времени, когда случайно попадали в кадр.
Допрос вел Даффи.
– Так, давай-ка еще разок. Расскажи мне все, что помнишь о том утре.
– Я же уже все вам рассказал.
– А ты повтори. Просто поразительно, сколько всего люди припоминают, стоит им повторить свой рассказ с самого начала.
– Я не хочу больше говорить. Я устал.
– Эй, Ленни, это ради твоего же собственного блага. Мне нужно исключить тебя из списка подозреваемых. Я же тебе уже говорил: я пытаюсь тебя отмазать. Это в твоих же интересах.
– Меня зовут Леонард.
– Один свидетель утверждает, что видел тебя в то утро в парке Колд-Спринг.
Это было вранье.
Даффи на экране между тем произнес:
– Ты же знаешь, что я обязан это проверить. С твоим послужным списком у нас просто нет другого выбора. Я не занимал бы свою должность, если бы не сделал этого.
Патц вздохнул.
– Ленни, еще всего один разок. Я не хочу посадить не того человека.
– Меня зовут Леонард. – Он потер глаза. – Ну ладно. Я был в парке. Я гуляю там каждое утро. Но я даже близко не подходил к месту, где убили того парнишку. Я вообще никогда туда не хожу, никогда не гуляю в той части. Я ничего не видел, я ничего не слышал, – он начал загибать пальцы в такт своим словам, – я не знаю того парнишку, я никогда в жизни его не видел, я никогда в жизни о нем не слышал.
– Ладно, Ленни, успокойся.
– Я спокоен.
Взгляд в камеру.
– И в то утро ты никого не видел?
– Никого.
– И никто не видел, как ты выходил из своей квартиры и как вернулся?
– Понятия не имею.
– Ты не заметил в парке никого подозрительного, кого там не должно быть и о ком нам следовало бы знать?
– Нет.
– Ладно, давай тогда ненадолго прервемся, о’кей? Посиди здесь. Мы вернемся через несколько минут. У нас будет к тебе еще пара вопросов, и на этом все.
– А как там мой адвокат?
– Он пока что не объявлялся.
– Вы скажете мне, когда он подъедет?
– Конечно, Ленни.
Оба детектива поднялись, чтобы уйти.
– Я никогда в жизни пальцем никого не тронул, – сказал Патц. – Запомните это. Я пальцем никого не трогал. Никогда.
– Конечно, – заверил его Даффи. – Я тебе верю.
О проекте
О подписке