– А это видимо темница! – Рекс посылает мне через решетку страстный взгляд. Затем подходит к кресту. Внимательно изучает, распластывает руки и примеряется. – Как мне нравится! И переликается с надписью над аркой. Здесь можно поставить любопытный одноактный спектакль. А может, и на три действия хватит. Перефразируя Чехова: если в первом акте на сцене присутствует клетка, значит, в третьем в нее обязательно кого-нибудь запрут. Просто руки чешутся!

Я жестом указываю ему на диван, и наливаю бокал белого вина.

Рекс продолжает рассуждать:

– Очень театрально! Актеры и доминатрикс – в общем-то мы в одной лодке. И те, и другие создают иллюзии, используют костюмы, реквизит, декорации. Но, конечно, наши удары невзаправду, они не приносят боли. В отличие от…

Он сидит на диване, рассматривая мое чернильное творчество. А я размышляю над его словами про таких, как Шанталь. Актрисы? Ну, в определенном смысле да. Когда люди слышат, что моя мать была джазовой певицей, они думают, что именно ее пример пробудил мой интерес к исполнительству. Я обычно не спорю, хотя уверена, что своими склонностями обязана не матери, а отцу, аферисту, который сел в тюрьму по обвинению в мошенничестве, когда мне было десять. Я помню, как он ловко изменял походку, манеру речи, натягивал другую шляпу – и становился другим человеком. В детстве нас это очень веселило. Для меня и брата отец с его способностью говорить на разные голоса и выразительной мимкой был сказочным Человеком с тысячью лиц, образцовым актером.

Про то, как я обставила помещение, Рекс говорит:

– Мне нравится твой вкус. Всего два цвета, лаконично, но слегка пугает. Ты видишь мир черно-белым?

– Нет, это просто дизайн.

– Ну, мне нравится. Очень в стиле Тесс Беренсон. – Он делает глоток вина. – Такой простор, даже завидно. А я по-прежнему живу в своей хибарке.

– У тебя прекрасная квартира, Рекс. И, главное, в самом Сан-Франциско.

– Большое дело! Сан-Франциско похож на Манхэттен, там живут только богачи и гении-программисты. А Окленд – это Западный Бруклин, место, где уютно устроились писатели, художники, актеры. Бедный я, бедный, обосновался не на той стороне залива. – Он делает паузу. – Я готовлю новый проект. Теперь, конечно у тебя есть грант, и не нужны подработки, но надеюсь, эта тебя заинтересует. Ты мне в самом деле нужна.

– Дай-ка угадаю. Роковая женщина?

Он смеется.

– Откуда ты знаешь?

Еще бы мне не знать! В его спектаклях мне всегда достается одна и та же роль. Компания Рекса оказывает богатым людям приватные услуги, помогает удовлетворить тягу к авантюрам. Клиент задает ключевые элементы ожидаемого приключения: мерзкий коротышка, вырванный кошелек, женщина, переодетая священником и т. д., – а уж Рекс сводит их вместе в связный сценарий, нанимает исполнителей и разыгрывает перед клиентом представление в декорациях Сан-Франциско.

Клиент не знает заранее, что именно произойдет. Впрочем, какой бы опасной ни казалась ситуация, ему на самом деле ничего не грозит. Нанятые Рексом актеры ведут клиента по сюжету, записывая на прикрепленные к одежде миниатюрные камеры все происходящее. Стоимость постановки – от десяти тысяч долларов. Некоторые проекты обходятся заказчикам раза в два дороже.

Клиент получает незабываемые впечатления – и фильм, который может позже пересматривать. Для богачей это яркая вспышка эмоций на фоне обычного размеренного существования.

Рекс платит хорошо. Да и работа интересная. Клиентами становятся в основном приезжие, некоторые даже из Европы: люди, для которых Сан-Франциско, город хичкоковского «Головокружения» и «Разговора» Копполы, несет особое очарование.

– Клиент – компьютерный гений и мультимиллионер, – объясняет мне Рекс. – Наши услуги – подарок от коллег на день рождения. Он знает о подарке, но не имеет ни малейших пожеланий по сюжету. Друзья говорят, что он любит фильмы в стиле нуар, так что мы решили отталкиваться от этого.

– А я буду этакой нуарной красоткой?

Рекс улыбается.

– Клиенту скажут, что с ним желает познакомиться роскошная женщина чуть за тридцать. Она – ты – будет ждать его в баре отеля «Редвуд». Фешенебельный район, престижное заведение. В сексуальном красном платье… У тебя есть, кстати?

– Угу. Осталось от постановки о Веймарской республике. Впрочем, для такого интерьера оно, пожалуй, недостаточно респектабельное.

– Давай-ка посмотрим.

Рекс виртуозно затягивает меня в свой план. Он знает, что если я сейчас продемонстрирую ему платье, то потом мне будет гораздо труднее отказаться от роли.

Я захожу в гардеробную, переодеваюсь и дефилирую перед Рексом.

– Великолепно. Ты права, что оно немного вульгарно, но если дополнить дорогими украшениями и обувью… Есть туфли с красной подошвой?

– Лубутены. Но не беспокойся, у меня полно шпилек.

Он подробнее описывает сюжет:

– Драма в трех действиях. Действие первое: ты флиртуешь с клиентом в «Редвуде», затем появляются два громилы и уводят тебя. Действие второе: цепочка странных встреч, и клиент попадает на вечеринку: веселье там уже в полном разгаре; в задней комнате происходит оргия.

– В которой я с энтузиазмом участвую?

– Не сказал бы, что с энтузиазмом. Клиент видит тебя мельком сквозь распахнувшуюся дверь, видит, как тебе делают какой-то укол, – а потом дверь захлопывается. Действие третье: убогое заведение со стриптизом в районе Норт-Бич, и снова встреча. У тебя пустота в глазах, вид совершенно обколотого человека, лицо размалевано, ты танцуешь у шеста.

Я изображаю шок:

– У шеста! Как в моих «Черных зеркалах»! Что, и раздеваться придется?

– Будешь топлес, но в трусиках.

– О, как ты добр!

Теперь его очередь изображать нетерпение:

– Так что, согласна? Пятьсот баксов, возможность дать выход своему таланту, и пара бокалов шампанского после представления на вечеринке в «Буэна-Виста».

– Согласна. Но не за деньги. Я хочу бартер. Я буду роковой женщиной, стриптизершей, кем хочешь. А ты за это станешь режиссером моего нового спектакля, «Монолог».

Мы чокаемся бокалами.

– Принято!

Я приехала в Сан-Франциско на встречу с Грейс Ви, мы устроились в тихом ресторанчике. По мнению Грейс, именно в таких заведениях дамы из высших слоев общества, собравшись вместе, обсуждают за обедом очередной благотворительный проект. Как по мне, это место хорошо только для очень пожилых леди: бордовые скатерти, выбор диетических блюд в меню, сэндвичи с зеленью и омлет из белка.

В колледже мы не особенно общались, но Грейс всегда была мне симпатична. И сейчас, после более чем десятилетнего перерыва, я удивляюсь ее резкой реакции на «тех, кто правит городом», – состоятельных женщин, которые покровительствуют культуре Сан-Франциско и превращают его в город мирового уровня.

– Мне так нравится то, что ты делаешь, – говорит она, – так что я готова помочь чем только могу.

После обеда мы неторопливо идем в сторону ее дома. Снаружи он именно такой, как я представляла: фасад, который горделиво заявляет о значимости своих владельцев.

– Иногда я его стыжусь, – признается Грейс.

Мы обе рассматриваем дом: подъездная дорожка полукругом, высокая парадная дверь, два симметричных крыла и даже герб над входом.

– Но Сайласу нравится, помогает чувствовать себя уверенно в окружении богатеньких соседей. Они все сплошь что-нибудь коллекционируют и вечно рассказывают друг другу, какие они умные и успешные и что их тесный мирок – просто-таки центр вселенной. – Грейс качает головой. – Я пыталась отговорить его от покупки, но он сказал: «Когда вкладываешь чертову уйму денег в недвижимость и перебираешься сюда из Кремниевой Долины, нужно показать этому городу, кто ты есть. Жить в лучшем районе. Завязать дружбу с самыми влиятельными соседми». – Она пожимает плечами. – Я понимаю, конечно, но все же…

Грейс ведет меня в бальный зал: высоченный потолок, наборный паркетный пол, лепнина, светлые отделанные деревянными панелями стены. У меня слабеют ноги.

– Боже, великолепно! И даже стулья есть!

В зале вдоль стен – именно так я собиралась рассадить зрителей во время спектакля – стоит около сотни деревянных стульев с обивкой из бело-золотистой ткани.

– Они шли в комплекте с домом, – говорит Грейс. – Мы не планируем закатывать грандиозные балы, так что хотим превратить это помещение в спортивный зал. Но пока все в прежнем виде – используй его на полную катушку.

– Ты что-то говорила насчет публики?

– Думаю, человек сто придут. Мы разошлем пригласительные на бумаге с тиснением, примерно в таком духе: «Миссис Z сердечно приглашает вас посетить музыкальный вечер и последующий прием». – Грейс смотрит на меня. – Сколько ты обычно берешь за билет?

– Пятьдесят долларов.

– А если двести пятьдесят? Эта публика регулярно столько платит за кресло в опере. Чем дороже им что-то обходится, тем больше они это ценят.

Двести пятьдесят долларов! Слишком много для моих обычных зрителей. А потом я думаю: почему нет? Постановка состоится только один раз. Бальный зал в особняке, и в качестве зрителей – реальные прототипы моей миссис Z.

– Конечно, пусть будет двести пятьдесят.

Грейс приходит в восторг.

– Это покроет все издержки: печать приглашений, оплату парковщиков, шампанское, официантов. Пусть запомнят! Думаю, надо назначить представление на вечер четверга – традиционный день для таких мероприятий.

– Может, ты еще подумаешь? – пытаюсь я охладить ее пыл. – Как бы это не навредило вашей репутации.

– Ну, тут два варианта. Либо эта публика навечно прекратит общение со мной и Сайласом, либо мы станем новыми звездами Сан-Франциско: «интеллигентная молодая пара с большим домом и великолепным воспитанием; именно то, что требовалось, чтобы разбавить наше старое чопорное общество». Поверь, Тесс, меня устроят оба варианта.

В вестибюле моего дома Кларенс разговаривает с двумя мужчинами. Они держатся очень серьезно, Кларенс тоже растерял свою обычную бодрую манеру. Может, какая-то официальная проверка?

Они уходят, пока я дожидаюсь нашего нелепого лифта. Кларенс неподвижно стоит в центре вестибюля.

– Что-то не так?

Он смотрит на меня, словно собираясь с мыслями.

– А, Тесс. Привет. Я не видел, как ты вошла.

– Ты чем-то расстроен?

– Эти парни – детективы. Они спрашивали про Шанталь, сказали, что она убита.

Я прижимаю ладонь ко рту.

– Оказывается, три недели назад ее нашли в багажнике угнанного автомобиля, припаркованного в аэропорту Окленда. Обнаженную. Тело уже разложилось. Труп не могли идентифицировать до вчерашнего дня, пока недалеко от порта не обнаружили разбитый затопленный мотоцикл. Вытащили его и нашли водительское удостоверение Шанталь. Сравнили фотографию на правах с трупом. Потом выяснили адрес. – Кларенс качает головой. – Задавали кучу вопросов про ее занятия, друзей… Когда я сказал, что она доминатрикс, потребовали список клиентов. Черт, да будто я их знаю! Здесь постоянно ходят люди, и у нас нет камер наблюдения. Я предпочитаю не лезть в дела жильцов.

Я потрясена. Мы встречаемся взглядами, и я подхожу обнять Кларенса.

– Господи, кошмар какой-то. Как оказалась, я встречалась с ней в спортивном зале. Мы не были близко знакомы, но она мне нравилась. Просто не верится… Мы с Джошем совсем недавно о ней вспоминали, и он показал мне ее портрет. Она там такая живая, словно еще немного – и выйдет из рамы.

– Копы считают, что это мог сделать клиент, – повторяет Кларенс.

– Ты тоже так думаешь? – спрашиваю я.

Он пожимает плечами.

– Чем я могу помочь, Кларенс?

– Да чем тут поможешь? Она съехала пять недель назад. С тех пор я ее не видел и ничего о ней не слышал. Шанталь всегда была очень приветливой, улыбалась, здоровалась. Господи, у кого рука поднялась? Почему?

У него на глазах слезы. Я чувствую, что тоже сейчас заплачу. Мари, темноволосая девушка из школы боевых искусств; Шанталь, «Королева мечей» художника Джоша; Шанталь Дефорж, доминатрикс, которая жила в лофте, ставшем теперь моим. В тот раз за чашкой кофе она так спокойно говорила про боль, и она причиняла ее другим, занимаясь своим ремеслом там, где я теперь занимаюсь своим.